Форум » Школа Ксавьера » Кабинет литературы 0.1. » Ответить
Кабинет литературы 0.1.
Holocaust: Небольших размеров класс. В центре находяться столы с приставленными к ним стульями, так чтобы ученики сидели по одному и у каждого было достаточно свободного пространства. К стенам приставленны шкафы с разнообразной литературой, здесь можно найти не только американскую и анлийскую классику, но и русских писателей, мыслителей Франции и Италии. Перед ученическими столами на стену повешена небольшая доска, по бокам от нее висят географические карты Британских островов и США. Учительский стол ничего не отличаеться от стола ученика, только на пару дюймов выше и массивнее. Над доской повешена табличка с латинской поговоркой - "Carmina morte carent" ("Стизи лишены смерти). PS: Обучение идет вне основного игрового времени. Три главных правила: 1. Каким образом ведут себя ученики? Они могут принять участие в игровой теме, отписывая согласно лекции преподавателя свои эмоции, мысли, чувства. А могут просто отправлять в эту тему ответы на домашнее задание. 2. Домашнее задание делится на 2 части: основная и дополнительные вопросы. За каждое решенное основное д/з дается 50 бонусов. За ответы на доп. вопросы ученик получает еще 100 бонусов. За каждую лекцию учителю дается 100 бонусов. 3. Если ученик пропускает без уважительной причины больше 3 раз один предмет или больше 7 раз все предметы, то его вызывают к директору или делает предупреждение сам учитель. PS: Срок сдачи ДЗ на любую лекцию - 3 реальных недели. _______________________ Собственный учительский лист с отметками о посещаемости и успеваемости учеников: Irex 5/5/5 Bright 5/ Wander Caoke/Jubilee 5/5/5 Icarus - 5/5/5
Ответов - 10
Holocaust: Занятие 1. Грегори на ходу убирал ключи в задний карман джинс. Шутка ли, он учитель чуть не опоздал на собвтенное занятие, такой халатности он не ожидал от себя, но зима - а Стюарт любит играть с погодой, и вот решил что на мотоцикле будет гораздо быстрее добраться до школы нежели на такси или общественном транспорте. Как результат - спешка в холле, потому что до начала оставалось всего пять минут. Однако волноваться не стоило. Предмет он знал хорошо, иначе бы не взялся его преподавать. С собой в сущности у него ничего не было, все книги, конспекты, записи хранились в кабинете, изредка он брал с собой из дому какие-то свои очерки, материалы, которым нельзя было найти замену. Мысленно вспомнив план занятий, который он наметил себе еще за неделю до начала учебного года, МакАндресон открыл дверь аудитории и спешно прошел с своему столу. На учителя он мог сойти разве что лицом, внешне казалось что в кабинет ворвался байкер, в темных джинсах, красных кедах, со шлемомв оджной руке, и папкой с несколькими бумагами в другой. - Приветствую, - шлем расположился на стуле, бумаги на столе, сам Стюарт, сняв кожанку и повесив ее на спинку стула, повернулся к ученикам. Были здесь и знакомые лица, и виденые впервые. - Для тех, кто меня видит впервые, впрочем и для прочих представляюсь сразу, - он взял в руки мел и быстро написал на доске имя. - Грегори. Знаю, у вас в расписании стоит профессор МакАндресон, но так звали моего отца, ко мне можете образаться по имени, не сломаете язык и сможете грамотно отвечать на все вопросы, которые я буду задавать вам по мере наших занятий. Прежде чем начать первую нашу с вами лекцию, хочу сразу наметить вам план, по которому вы будете обучаться у меня в этом году и, надеюсь, в последующие. Курс литературы представляет собой огромных масштабов материал. Я не буду заставлять вас читать каждую книгу, вчитываться в каждого писателя, наш с вами предмет рассчитан только на призаннуню американскую и английскую литературу. Возможно, изредка, если у нас будет время, мы будем обращаться и к зарубежной классике. Невозможно полностью оценивать картину литературного и творческого мира без оглядки на другие эпохи и нации. У книг нет политических идеалов и цвета кожи, у них нет часов или календарей, каждое произведение будь это индивиуальное авторское сочинение или собрание народного творчества является цельным организмом, который способен влиять на нас, на наше мнение. Литература не точная наука. Это не биология, не математика или физика, когда вы знаете что приплюсовав одно число к другому получите третье. Потому критерии моих оценок и ваша характеристика будет заключаться не в результате вашего ответа, ни в его количестве, а в качестве. Я принимаю любое мнение, если оно являеться сугубо вашим, кроме тех случаев, когда мы будет обращаться к истории. Что ж, далее - если возникунт какие-либо вопросы, вы можете мне задать их в конце занятия или же во вне урочное время. Не бойтесь обращаться за помощью если что-то непонятно или теряетесь. Мы с вами погружаемся в дремучий лес, из которого не всегда можно найти дорогу домой. Итак, начнем. Сегодняшняя наша тема, - мел снова расчертил на доске буквы, - "Английский героический эпос". Как, наверное, многие из вас догадались речь пойдет об одном из самых ярких произведение раннего Средневековья эпосе "Беовульф". Собственно само это произведение народного творчества тщательно перенесенное на пергамент христианскими монахами десятого века английским назвать сложно. Почему? Давайте вернемся к истории, сделаем небольшой экскурс. Что собой представляла Англия Раннего Средневековья? Наполовину бывшая римская, колонния, постоянно покоряющиеся воле воинственных племен приходивших с востока и с юга, приносивших свою культуру, свои традиции, свою мифологию и мировидение. Сначала это были кельты, затем римляне, затем англы, саксы, юты, и в конце концов, - профессор щелкнул пальцами, - образовалось государство. Конечно, никто не пришел и не сказал - ребята, а давайте объединяться, нет, это был долгий путь централизации власти под эгидой христиансткой веры, тогда еще, обратите на это внимание, только оседавшей на Британских островах. Отсюда следствие - государство было основанно иноземцами, в сущности варварами с севера, севера-востока, скандинавами, теми же викингами, чьи языческие поверия вплелись в верования предшествовавших им племен органично и породили собой множество литературных памятников, которые впоследствии стали вдохновителями и источниками неиссекаемых идей для последующих поколений творцов пера. Мы должны быть благодарно не только им, этим людям того странного темного времени, хотя темным его назвать было бы слишком поспешно, но и первым христианским монахам, которые с целью распространения христианской веры прибывали на острова, подвергая свои жизни опасностям. Дело в том, что все мифы и легенды дошедшие до нас могли остаться неузнанными и неведомыми. Языческие жрецы запрещали записывать поэтическое творчество как-либо, передавая его из уст в уста, из поколения в поколение, в итоге запись их осуществлялась уже учеными монахами после окончательного принятия христианства. Зафиксировано было далеко не все. Многие записис не сохранились вследствии непредвиденных катаклизмов, почти все списки и рукописи неоднократно менялись, сказания языческих времен подвергались христианизации. Потому точные даты создания многих произведений и их подлинность всегда остаеться под вопросом. Но, вернемся к нашему герою дня. Англосаксонская поэма "Беовульф" дошла до нас в списках X в., возникновение же адресуется к VIII в., первое же общедоступное издание было выпущенно только в 1833 году, почувствуйте разрыв во времени. Если кому-то будет интересно и будет возможность то вы можете лицезреть рукопись данного поэтического творчества в Британском музее. Поэма возникла на основе старинных германских преданий. Эти предания появились в среде германских племен задолго до переселения англосаксов на территорию Британии. Действие поэмы происходит на берегах Балтийского моря, ее сюжет восходит к германской мифологии. Что примечательно - в поэме нет упоминания Англии. "Беовульф" включает две части. Первая повествует о подвигах отважного геатского витяза Беовульфа, избавившего Данию от страшного морского чудовища Гренделя. Во второй части повествуется о том, как после пятидесятилетнего правления Беовульф вступает в битву с огнедышащим драконом, нападвшим на его владения. Дракон побежден, но и сам наш герой умирает от ядовитых ран, полученных в бою. По составу, поэма - явление сложное. Четко можно проследить, что положеные в основу повествования сказочные мотивы были переработаны впоследствии в соответствии с приницпами героической эпопеи. Хорошо это или плохо? Взгляните сами. Мотивы сказаний времен раннего Средневековья, то есть описания сражений с морскими чудовищами и драконом, сочетаются с элементами, свидетельствующими о переработке в духе христианской религии. Из текста исчезли все имена язычсеких богов, но упоминаются библейские имена и предания. Грендель становится потомком Каина, морские чудовища - исчадиями ада, а в уста самого Беовульфа вложены наставления христианского характера. И все же дух поэмы находится в явном протворечии с позднейшими редакциями и вставками. Языческо-мифологическая основа очевидна. Насыщающая поэму фантастика отражает мифологическое осмысление истории и взаимоотношения племен в данный исторический период. Люди показаны в их столкновении с грозными силами природы, представленными в образах бурного моря, морских чудовищ, огнедышащего дракона. Благочестие и богобоязненность отнюдь не являются определяющими качествами героя, ему не свойственен аскетизм,в его характере - полнота примитивной, но цельной личности.Беовульф воплощает черты, дающие представление об идеале средневекового воина, о герое, в котором идеальное не отделенно от земного. Здесь сказались в большей части народные представление о герое, укрощающем силы природы. Сложность поэмы, и в ее прочтении, и в изучении, связана и с отсутствием последовательности в описании жизни и подвигов Беовульфа. Есть эпизоды, которые вообще никак не связаны с ним, в основном это сведения о жизни германских племен, история королевских семей геантов, датчан, шведов и англов. Заострять на них внимание не обязательно и как правило, в школьных учебниках они благоразумно вычеркиваются из повествования, нда. Но, если вам интересна история или вы просто любознательная личность, то я думаю лишней данная информация не будет. Один только совет, запаситесь ручкой и бумагой, - МакАндресон усмехнулся. - Вам будет проще составить фамильное древо эти многочисленных отпрысков. Итак, - в руке снова появился мел, профессор энергично стал фиксировать вслед за своими словами названия и авторовю. - Если кому-то станет любопытно, то можете дополнительно ознакомиться и c другими представителями англосаксонской поэзии. Стихотворения "The Wife's Lament", The Husband's Message, 'The Wanderer" и многие многие другие. Чтобы вам не шариться по интернету в поисках неизвестно чего сразу даю подсказку, все они собраны в одной замечательной книжке - Экстерском кодексе. Слог конечно тяжеловат, но смысл вы уловите. Данные произведения не обязательны к прочтению или ознакомлению, но сыграют лишним плюсом вам в подитоживании итогов. Грегори добродушно улыбнулся. Да, он мог говорить с таким же успехом о чем угодно, о квантовой физике, о теории большого взрыва, словно рассказывал сказки, которых никогда в жизни то и не бывает. - Дать что ли вам домашнее задание? - он наигранно почесал затылок, взъерошил волосы. - Что ж, будем нелюбимым грозным преподавателем и зададим вам лишней работы для мозга. Жду от вас эссе, тему не формулирую, посмотрим сможете ли вы справиться без конкретно сформулированного вопроса. Критерии, - он указал на доску, - вы знаете. Не заступайте за рамки нашей с вами лекции и не бегите вперед паровоза. Ключевые понятия англосаксонский эпос, Беовульф, литература раннего Средневековья. Задание творческое, собственно говоря как и наш с вами предмет, так что надеюсь на ваше усердие и отвественность. Если нужна будет помощь по дополнительной литературе, обращайтесь. Запомните, мне не нужно чтобы вы зубрили, мне нужно, да и вам полезно, знать, осозновать информацию и сцеживать с нее жизненный опыт.
Irex: Под одеялом было так тепло и уютно, что вставать холодным февральским утром, и отправляться на уроки, не было даже и тени желания. Джонни проснулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами в надежде, что вернется тот интересный сон, который снился ему под утро. Нет,…сновидение, похоже, безвозвратно растворилось в серой мгле за окном, а разговоры и шум в коридоре явно указывали на то, что вставать все же придется. Мальчик вздохнул и поднялся, зевая и потягиваясь, подошел к полке с книгами, к которой кнопкой было пришпилено расписание. Нашел нужный день и число,…желтые глаза широко распахнулись, мальчишка заулыбался и поспешил в душ. Примчался оттуда и подлетел к шкафу, несколько секунд подумал и достал черную рубашку. Да джинсы это не форменные брюки, но у меня их просто нет. И, кажется, кадеты не ходят все в черном, но хотя бы приблизительно…Джонни заулыбался, он давно не видел профессора и соскучился. Поэтому он постарался придать своему внешнему виду хотя бы подобие аккуратности и побежал на первый этаж. В кабинете сел на вторую пару у окна и принялся ждать. Грегори МакАндерсон пришел перед самым звонком, и Джонни был этому немножко рад, поскольку сам чуть не опоздал, а он уважал профессора, и ему бы этого не хотелось. Буквально сразу начался урок. Вступительная часть получилась совсем небольшой, а дальше…обычно на уроках Ирекс занимался тем, что рисовал на полях конспектов немудрящие рисунки, и/или слушал музыку, но сейчас…сейчас повествование захватило его целиком и полностью, и он с большим интересом слушал учителя. Лишь еще один звонок, означавший конец урока, прервал интересный рассказ, хоть Джонни с удовольствием бы послушал еще. Из класса он вышел задумчивый, на ходу прикидывая в голове, что он хочет написать в заданном эссе, Джон отправился на другие уроки, а, уже вечером вооружившись ноутбуком, бутылкой чая и коробкой печенья мальчик сидел на полу на своем любимом месте, в конце библиотеки, за одним из стеллажей. Мягко горела лампа, вкусно пахло множеством книг…Джонни начал писать... Класс профессора МакАндерсона Работа Джона Хоупа ...Мир "Беовульфа" - это мир королей и дружинников, мир пиров, битв и поединков… Древнейший период английской литературы относится к V-XI вв. нашей эры. Его начало связано с вторжением на территорию Британии в середине V в. англосаксов и ютов — племен германского происхождения; конец периода датируется 1066 г., когда произошла битва при Гастингсе, завершившаяся завоеванием Британских островов норманнами. Современные историки выделяют два периода в развитии англосаксонской Англии (середина V — середина XI в.), рубежом между которыми был IX век. Ранний период рассматривается как время разложения родоплеменного строя и зарождения элементов феодальных отношений в экономике и социальной структуре общества. Начавшееся на исходе VIII в. вторжение скандинавов, приведшее к захвату ими значительной части Англии, с одной стороны, на некоторое время замедлило темпы феодализации, с другой — способствовало консолидации ряда варварских королевств в единое раннефеодальное английское государство. О событиях этого времени рассказывают источники различного времени и жанров. Среди них важнейшими являются три: гневное обличение падения христианских нравов, написанное кельтским монахом Гильдасом «О гибели и покорении Британии» (около 548 г.). Ученая хроника Бэды Достопочтенного «Церковная история англов» (VIII в.) и светская «Англосаксонская хроника», которая начала составляться лишь в конце IX п., но в которой, видимо, были использованы более ранние записи, в частности в пасхальных таблицах. В 1815 г. исландский любитель древностей Торкелин издает поэму «Беовульф» снабженную переводом на латинский язык, и этим сразу привлекает внимание как специалистов в области древнегерманской литературы, так и широкой публики. Хотя первоначально поэма рассматривалась как создание поэта-датчанина (о чем говорит и само название, данное Торкелином: «О деяниях данов в III и IV вв. Датская поэма на англосаксонском языке»), значение ее было оценено практически сразу. Ярким свидетельством тому являются следующие одно за другим издания поэмы в Англии, Германии, Скандинавских странах и ее переводы на современные европейские языки. Начались поиски других памятников англосаксонского эпоса, и их результаты не замедлили сказаться. Публикация «Эксетерской рукописи» вывела из небытия героические элегии и такие крупнейшие произведения религиозного эпоса, как «Юлиана» и «Христос». В ней же оказалось и второе по значению произведение героического эпоса — «Widsith» («Многостранствовавший»). Вскоре в Лэмбетском дворце были найдены фрагменты героической поэмы «Битва в Финнсбурге», а в составе «Англосаксонской хроники» выявлены исторические песни. Сложившийся в эпоху великого переселения эпический мир древних германцев нашел отражение в наиболее яркой и законченной форме в поэме «Беовульф», созданной, как полагают большинство исследователей, в VIII в. "Бeoвyльф", как и песни "Cтapшeй Эдды", написан традиционным аллитерационным стихом, в ней фактически нет метафор, эпитеты весьма условны, мало сравнений и они, как правило, неявно выражены. B тексте содержится немало эпических противоречий, то есть исход события очень часто предсказывался заранее. Рассказ идет в настоящем времени. Сама история довольна проста: Беовульф, племянник короля геатов — скандинавского племени, населявшего, очевидно, южное побережье современной Швеции и называвшегося в Скандинавии гаутами,— узнает о несчастье, постигшем данов. На их прославленный дворец Хеорот — Оленью палату уже многие годы нападает по ночам человекоподобное чудовище Грендель и пожирает лучших из воинов. Беовульф с небольшой дружиной отправляется к данам, остается на ночь в Хеороте и в жестоком поединке с Гренделем вырывает у него правую руку. Но на следующую ночь в Хеорот приходит мать Гренделя. Мстя за сына, она убивает и уносит с собой одного из датских витязей. Наутро Беовульф в сопровождении короля данов Хрод-гара разыскивает по кровавым следам логово Гренделя, находящееся на дне горного озера, населенного чудовищами. С помощью волшебного меча Беовульф побеждает великаншу и отрубает голову Гренделю. Благополучное возвращение героя отмечается пиром, после чего геаты пускаются в обратный путь. Через некоторое время в неудачном походе на франков погибает Хиге-лак, король геатов; убит в распре со шведами его сын, и королем геатов становится Беовульф. Пятьдесят лет его правления — время благоденствия и процветания геатов, «золотой век» племени. Но вот появляется огнедышащий дракон. Клад, охраняемый им, был потревожен, и он, жаждущий мести, нападает на геатские селения и крепости. С помощью своего дружинника Виглафа Беовульф побеждает дракона и завоевывает клад, но оказывается, что клад был проклят его последним владельцем, и каждый, кто овладеет им, должен погибнуть. Раненный драконом, умирает Беовульф, и геаты, оплакивая своего короля, сжигают его тело и насыпают высокий курган на мысе, выдающемся в море, чтобы издалека был виден курган Беовульфа. Поминальный плач завершает поэму. Фабулу поэмы составляют два мотива, широко известные в древнегерманском фольклоре (волшебных сказках, сагах, эпосе) и в фольклоре других народов мира: это мотив борьбы с великанами и мотив драконоборчества. Змей как чудовище вошел в мифологию многих народов мира. Обычно образ змея связывается с огненной стихией, откуда позднее развивается образ огнедышащего дракона. Чудовищный змей олицетворяет враждебные человеку силы, противостоит богам и людям, как, например, змей Апоп, с которым сражается бог Ра в египетском мифологическом эпосе. Образ дракона не менее широко представлен и в героическом эпосе. В русских былинах Добрыня Никитич одерживает победу над Змеем Горынычем, освобождая пленниц из Киева, в скандинавском эпосе Сигурд убивает дракона Фафни-ра, забирая себе его сокровища, в древнегреческих героико-мифологических сказаниях Геракл сражается с Лернейской гидрой. Действие протекает в присущем тому миру времени, но не всегда совпадающем с реальным. В нем присутствуют реальные предметы быта: жилища, утварь, оружие, одежда и т. д., но все это вещи определенных категорий: миру поэмы свойственны некоторые предметно-вещные атрибуты. Он населен людьми, но далеко не каждый может занять в нем место: это мир героев, избранных, людей, наделенных особыми качествами. Далеко не всякое событие может произойти в этом мире — оно должно согласовываться с определенными эстетическими нормами, быть значимым в системе ценностей именно эпического мира. И, наконец, главная, универсальная особенность этого мира, определяющая все остальные его черты,— его героичность. В образе Беовульфа концентрируются качества всего племени. Сила Беовульфа — это сила всех геатов, о чем говорится в поэме в связи с победой Беовульфа над Гренделем: «...врага они (геаты) одной силой все превзошли, его (Беовульфа) мощью» (Беовульф, 698—700). Сам образ могучего богатыря, олицетворяющего силу и мощь своего племени, лишенного индивидуальных черт, но зато наделенного гиперболизированными достоинствами, нацелен на выполнение главной задачи, стоящей перед ним,— защиты племени (своего или дружественного) от чудовищ. Выполнение этой задачи обеспечивается совокупностью качеств, которыми наделяется Беовульф: силой, отвагой, верностью своему долгу и т. д. Причем все эти качества гиперболизированы, возведены в высшую, недосягаемую для других степень. Сила Беовульфа такова, что «тридцать ратников переборол он одной рукою» (Беовульф, 381—382). Беовульф выделяется среди других дружинников своим внешним видом, сразу же обнаруживающим его героическую сущность. Не случайно датчанин—страж побережья — сразу обращает внимание на Беовульфа: И я ни в жизни не видел витязя сильней и выше, чем ваш соратник — не простолюдин в нарядной сбруе,— кровь благородная видна по выправке! (Беовульф, 248—252) И внешность Беовульфа, и его сила, и его нравственные качества — верность долгу, верность королю и родичу гиперболизированы, идеальны, что и создает четко ощущаемую слушателями и рассказчиком дистанцию между ними и героем. Эпический мир «Беовульфа» близок общегерманскому, модификации его незначительны и, самое главное, не затрагивают его структуры. В то же время поэма, основываясь на традиционном общегерманском сюжете, отнесенном к «героической» для германцев эпохе, приобретает некоторые локальные черты и включает множество отступлений, сюжеты которых связаны с местными, английской и скандинавской, традициями. Среди владык земных Он был щедрейший, Любил народ свой И жаждал славы Всевековечной! «Беовульф» – это поэма о герое и его поиске бессмертия, достигаемого в героическом согласии на собственную смерть в обмен на бессмертную славу.
Bright: Брайт была в кабинете одной из самых первых.Она не любила опаздывать,хотя нередко такой казус с ней и случался.Но сейчас она себе такого позволить не могла.Литература-весьма важный для неё предмет.Девушка очень любила гуманитарные предметы,потому и приготовилась слушать преподавателя на уроке внимательно.Но учителя не было.Даже когда до звонка оставалось две минуты,он ещё не появился. "Ой,нет...Пусть он придёт...не хочу никаких замен..."-подумала девушка. Дверь распахнулась.В класс вошёл человек,в руках он держал шлем и папку.Айва его не знала.И,если бы он не представился,никогда бы не смогла подумать что это преподаватель.Это был мужчина,больше походивший на байкера... Но ничто не могло помешать Брайт невнимательно следить за лекцией.Она вслушивалась в слова учителя,делала записи...Получив домашнее задание,она неторопясь собрала вещи и вышла из класса. *** Айва вновь пришла в кабинет.В руках у неё был готовое эссе...Оно было небольшое,но содержательное.Девушка с уверенностью положила его на преподавательский стол и удалилась. Эссе Ронни Айвы по литературе Препод.:МакАндерсон Грегори Стюарт Беовульф.Героический эпос. Единственная существующая рукопись «Беовульфа» датируется примерно 1000 годом. Но сама эпопея относится, по мнению большинства специалистов, в концу VII или к первой трети VIII века. В тот период англосаксы уже переживали начинавшийся процесс зарождения феодальных связей. Поэме, однако, присуща эпическая архаизация. Кроме того, она рисует действительность со специфической точки зрения: мир «Беовульфа» – это мир королей и дружинников, мир пиров, битв и поединков. Текст поэмы был записан благодаря счастливому стечению обстоятельств. Англию христианизировали (около 597г) с двух сторон: с севера (ирландцы) и с юга. Южная миссия шла от католиков и не потерпела бы траты пергамента на языческие стихи даже в христианской оправе, а ирландское христианство напротив само представляло собой смесь новой веры с язычеством, и германские обычаи были близки ему. В печати (Wanley's Catalogue of Anglo-Saxon Manuscripts) она упоминается впервые в 1705г. При пожаре Британского музея (в котором хранится рукопись) в 1731г. рукопись пострадала, но к тому времени уже была сделана транскрипция текста, которая и ныне используется для восстановления утраченных частей. Впервые издал ее датчанин Торкелин (Grimur Jonsson Thorkelin) в 1815г., а первое английское издание относится к 1833 г. Языческие жрецы запрещали записывать поэтические произведения; их запись стала осуществляться учеными – монахами после введения христианства. Наряду с возможными следами устной поэтической техники в "Беовульфе" мы, однако, в еще большей степени встречаем следы тщательной, и, может быть, разновременной литературной обработке текста. Об этом свидетельствует, прежде всего, большой объем поэмы (3183 стиха). Высказывались догадки, что первоначально обе ее части не были связаны друг с другом; рассказ о боях с Гренделем и его матерью, в сущности, связан с рассказом о битве с драконом только личностью Беовульфа. Тем не менее, характер героя, как он представлен в обеих частях поэмы, также как язык и метрика, свидетельствуют о том, что если даже обе части и могли возникнуть разновременно, то, во всяком случае, хронологически они не далеко отстоят друг от друга. Беовульф" привлек к себе широкое внимание не только ученых, но и поэтов. Современными английскими стихами он перелагался много раз: наиболее интересными опытами этого рода считаются стихотворные переводы Уильяма Морриса (1895) и Арчибальда Стронга (1925). Много раз пересказывался он также для детей и юношества (особенное распространение в Англии и Америке получил прозаический пересказ поэмы, сделанный писательницей, русской по происхождению, 3.А. Рагозиной в 1898 г. и выдержавший ряд изданий). Л. Боткин впервые перевел «Беовульфа» на французский язык (1877). В настоящее время существует русский перевод поэмы, сделанный В. Тихомировым в кн.: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975, с. 27 – 180. В данной работе я использовал первый перевод "Беовульфа" на русский язык (Перевод с древнеанглийского В. Тихомирова). О "Беовульфе" написано так необозримо много, что каждая строчка в нем может стать поводом для разностороннего обсуждения. В науке не существует общепринятой концепции, которая бы достаточно удовлетворительно объясняла «Беовульфа». Между тем без толкования не обойтись. «Беовульф» труден для современного читателя, воспитанного на совсем иной литературе и склонного, пусть невольно, переносить и на древние памятники представления, сложившиеся при знакомстве с художественными творениями нового времени. В пылу научных споров подчас забывают: независимо от того, каким путем возникла поэма, была ли она составлена из разных кусков или нет, средневековой аудиторией она воспринималась как нечто целое. Это касается и композиции «Беовульфа», и трактовки в нем религии. Автор и его герои часто поминают Господа Бога; в эпопее встречаются намеки на библейские сюжеты, видимо, понятные тогдашней «публике»; язычество явно осуждается. Вместе с тем «Беовульф» пестрит ссылками на Судьбу, которая то выступает в качестве орудия творца и идентична божественному Провидению, то фигурирует как самостоятельная сила. Но вера в Судьбу занимала центральное место в дохристианской идеологии германских народов. Родовая кровная месть, которую церковь осуждала, хотя нередко вынуждена была терпеть, в поэме прославляется и считается обязательным долгом, а невозможность мести расценивается как величайшее несчастье. Короче говоря, идеологическая ситуация, рисующаяся в «Беовульфе», достаточно противоречива. Но это противоречие жизни, а не простая несогласованность между более ранней и последующими редакциями поэмы. Англосаксы VII–VIII веков были христианами, но христианская религия в то время не столько преодолела языческое мировосприятие, сколько оттеснила его из официальной сферы на второй план общественного сознания. Церкви удалось уничтожить старые капища и поклонение языческим божкам, жертвоприношения им, что же касается форм человеческого поведения, то здесь дело обстояло гораздо сложнее. Мотивы, которые движут поступками персонажей «Беовульфа», определяются отнюдь не христианскими идеалами смирения и покорности воле божьей. «Что общего между Ингельдом и Христом?» – вопрошал известный церковный деятель Алкуин век спустя после создания «Беовульфа» и требовал, чтобы монахи не отвлекались от молитвы героическими песнями. Ингельд фигурирует в ряде произведений; упомянут он и в «Беовульфе». Алкуин сознавал несовместимость идеалов, воплощенных в подобных персонажах героических сказаний, с идеалами, проповедуемыми духовенством. Борьба за славу и драгоценности, верность вождю, кровавая месть как императив поведения, зависимость человека от царящей в мире Судьбы и мужественная встреча с нею, трагическая гибель героя – все это определяющие темы не одного только «Беовульфа», но и других памятников героического эпоса.
Wander Caoke: Ну скажите, пожалуйста, кто не любит литературу? Это же просто замечательный предмет, интересный, на нём никогда не бывает скучно. Но когда в класс вместо учителя влетает что-то напоминающее байкера, становится не до смеха. Джу и вовсе перепугалась не на шутку. Джон же просто побледнел, замерев на миг - не ожидал такого оригинального появления от учителя... Вообще, тема урока очень даже понравилась. Всегда хотелось найти причину ознакомится поближе с этим эпосом, да вот раньше не было ни времени, ни возможности... И вот, судьба подарила такой шанс. Внимательно слушая и делая записи в тетраде, Айрен то и дело пихал локтем вечно отвлекающуюся Джубили. "Ну сколько можно, слушай лучше!" В итоге Джу это надоело, и она шепотом пообещала парню устроить очень весёлый урок спорта. Тот только усмехнулся, по окончании лекции сложил вещи в сумку и удалился, строчить заданный реферат. На следующем уроке он сдал учителю готовую работу. Эссе Джона Айрена по литературе Преподавателю МакАндерсону Грегори Стюарту. "Беовульф" Единственная существующая рукопись "Беовульфа" датируется примерно 1000 годом. Но сама эпопея относится, по мнению большинства специалистов, в концу VII или к первой трети VIII века. В тот период англосаксы уже переживали начинавшийся процесс зарождения феодальных связей. Поэме, однако, присуща эпическая архаизация. Кроме того, она рисует действительность со специфической точки зрения: мир "Беовульфа" - это мир королей и дружинников, мир пиров, битв и поединков. Фабула этой крупнейшей из англосаксонских эпопей несложна. Беовульф, молодой витязь из народа гаутов, узнав о бедствии, которое обрушилось на короля данов Хигелака,- о нападениях чудовища Гренделя на его дворец Хеорот и о постепенном истреблении им в течение двенадцати лет дружинников короля, отправляется за море,чтобы уничтожить Гренделя, Победив его, он затем убивает в новом единоборстве, на этот раз в подводном жилище, другое чудовище - мать Гренделя, которая пыталась отомстить за смерть сына. Осыпанный наградами и благодарностями, возвращается Беовульф к себе на родину. Здесь он совершает новые подвиги, а впоследствии становится королем гаутов и благополучно правит страной на протяжении пятидесяти лет. По истечении этого срока Беовульф вступает в бой с драконом, который опустошает окрестности, будучи разгневан покушением на охраняемый им древний клад. Беовульфу удается победить и это чудовище, но - ценою собственной жизни. Песнь завершается сценой торжественного сожжения на погребальном костре тела героя и сооружения кургана над его прахом и завоеванным им кладом. Эти фантастические подвиги перенесены, однако, из ирреального мира сказки на историческую почву и происходят среди народов Северной Европы: в "Беовульфе" фигурируют датчане, шведы, гауты (кто такие гауты "Беовульфа", остается спорным. В науке предлагались разные толкования: готы Южной Швеции или острова Готланд, юты Ютландского полуострова и даже древние геты Фракии, которых, в свою очередь, в средние века смешивали с библейскими Гогом и Магогом), упоминаются другие племена, названы короли, которые некогда действительно ими правили. Но это не относится к главному герою поэмы: сам Беовульф, видимо, не имел исторического прототипа. Поскольку в существование великанов и драконов тогда все верили безоговорочно, то соединение подобных историй с рассказом о войнах между народами и королями было вполне естественным. Любопытно, что англосаксонский эпос игнорирует Англию (это породило, между прочим, ныне отвергнутую теорию о скандинавском его происхождении). Но, может быть, эта черта "Беовульфа" не покажется столь уж разительной, если иметь в виду, что и в других произведениях англосаксонской поэзии мы встречаем самые различные народы Европы и что с тем же фактом мы столкнемся и в песнях "Старшей Эдды", а отчасти и в "Песни о нибелунгах". В духе теорий, господствовавших в науке в середине XIX века, некоторые толкователи "Беовульфа" утверждали, что поэма возникла в результате объединения различных песен; было принято рассекать ее на четыре части: поединок с Гренделем, поединок с его матерью, возвращение Беовульфа на родину, поединок с драконом. Высказывалась точка зрения, что первоначально чисто языческая поэма была частично переработана в христианском духе, вследствие чего в ней и возникло переплетение двух мировоззрений. Затем большинство исследователей стало считать, что переход от устных песен к "книжному эпосу" не сводился к простой их фиксации; эти ученые рассматривали "Беовульф" как единое произведение, "редактор" которого по-своему объединил и переработал имевшийся в его распоряжении материал, изложив традиционные сюжеты более пространно. Нужно, однако, признать, что о процессе становления "Беовульфа" ничего не известно. В эпопее немало фольклорных мотивов. В самом начале упоминается Скильд Скеванг - "найденыш". Лодку с младенцем Скильдом прибило к берегам Дании, народ которой был в то время беззащитен из-за отсутствия короля; впоследствии Скильд стал правителем Дании и основал династию. После смерти Скильда вновь положили на корабль и вместе с сокровищами отправили туда, откуда он прибыл,- чисто сказочный сюжет. Великаны, с которыми сражается Беовульф, сродни великанам скандинавской мифологии, и единоборство с драконом - распространенная тема сказки и мифа, в том числе и северного. В юности Беовульф, который, выросши, приобрел силу тридцати человек, был ленив и не отличался доблестями, - не напоминает ли это молодость других героев народных сказаний? Приход героя по собственному почину на помощь терпящим бедствие, перебранка его с оппонентом (обмен речами между Беовульфом и Унфертом), испытание доблести героя (рассказ о состязании в плавании Беовульфа и Бреки), вручение ему магического оружия (меч Хрунтинг), нарушение героем запрета (Беовульф отнимает клад в поединке с драконом, не ведая, что над сокровищем тяготеет заклятье), помощник в единоборстве героя с врагом (Виглаф, пришедший на выручку Беовульфу в момент, когда тот был близок к гибели), три боя, которые дает герой, причем каждый последующий оказывается более трудным (битвы Беовульфа с Гренделем, с его матерью и с драконом), - все это элементы волшебной сказки. Эпопея хранит многие следы своей предыстории, коренящейся в народном творчестве. Но трагический финал - гибель Беовульфа, равно как и исторический фон, на котором развертываются его фантастические подвиги, отличают поэму от сказки, - это признаки героического эпоса. В пылу научных споров подчас забывают: независимо от того, каким путем возникла поэма, была ли она составлена из разных кусков или нет, средневековой аудиторией она воспринималась как нечто целое. Это касается и композиции "Беовульфа", и трактовки в нем религии. Автор и его герои часто поминают Господа Бога; в эпопее встречаются намеки на библейские сюжеты, видимо, понятные тогдашней "публике"; язычество явно осуждается. Вместе с тем "Беовульф" пестрит ссылками на Судьбу, которая то выступает в качестве орудия творца и идентична божественному Провидению, то фигурирует как самостоятельная сила. Но вера в Судьбу занимала центральное место в дохристианской идеологии германских народов. Родовая кровная месть, которую церковь осуждала, хотя нередко вынуждена была терпеть, в поэме прославляется и считается обязательным долгом, а невозможность мести расценивается как величайшее несчастье. Короче говоря, идеологическая ситуация, рисующаяся в "Беовульфе", достаточно противоречива. Но это противоречие жизни, а не простая несогласованность между более ранней и последующими редакциями поэмы. Англосаксы VII-VIII веков были христианами, но христианская религия в то время не столько преодолела языческое мировосприятие, сколько оттеснила его из официальной сферы на второй план общественного сознания. Церкви удалось уничтожить старые капища и поклонение языческим божкам, жертвоприношения им, что же касается форм человеческого поведения, то здесь дело обстояло гораздо сложнее. Мотивы, которые движут поступками персонажей "Беовульфа", определяются отнюдь не христианскими идеалами смирения и покорности воле божьей. "Что общего между Ингельдом и Христом?" - вопрошал известный церковный деятель Алкуин век спустя после создания "Беовульфа" и требовал, чтобы монахи не отвлекались от молитвы героическими песнями. Ингельд фигурирует в ряде произведений; упомянут он и в "Беовульфе". Алкуин сознавал несовместимость идеалов, воплощенных в подобных персонажах героических сказаний, с идеалами, проповедуемыми духовенством. Мир "Беовульфа" - мир королей и дружинников, мир пиров, битв и поединков. Борьба за славу и драгоценности, верность вождю, кровная месть как императив поведения, зависимость человека от царящей в мире Судьбы и мужественная встреча с нею, трагическая гибель героя - все это определяющие темы англосаксонского эпоса "Беовульф".
Holocaust: Занятие 2. На этот раз МакАндресон решил не пугать детей своим неожиданным появлением и трехдневной щетиной. Собравшись утром у себя дома, он поворчал под нос о том, что Мануэль хоть и не живет с ним, а его вещей больше чем самого Стюарта и разбросаны они в хаотическом порядке, он заперся в ванной ровно на час. С возрастом волосяной покров на лице имеет привычку быть не убиваемым даже селитрой, потому бриться надо было тщательно, но аккуратно - придти в аудиторию доверху облепеленным пластырями, не самый лучший вариант. Грегори посмотрелт на себя в зеркало и улыбнулся. Так-то лучше. Джинсы, красные кеды, болтного цвета футболка с логотипом финской группы "Курск" - красная пятиконечная звезда, и поверх всего этогго безобразия пиджак. Да, будь здесь Даниэль, она бы мило улыбнулась и указала рукой в сторону спальни - иди, мол, милый, переоденься. В аудиторию он вошел вместе с учениками, и сразу же положил на стол сданные ему ранее на проверку работы, развернулся, откладывая в сторону шлем, и скрестив руки на груди, улыбнулся. - Поздравляю, дети мои. Вы молодцы! - он пару раз хлопнул в ладоши. - Признаюсь, таких хороших результатов я не ожидал от вас, а значит вы преподнесли мне сюрприз и показали старому нехорошему дядьке, что умеете работать. Все, кто сдал мне свои работы, можете забрать их после занятия, на них проставленны отметки и кое-какие мои комментарии в конце. Если захотите оспорить оценку - это ваше право, я вас выслушаю. Но скажу сразу, ни одной плохой отметки ниже четверки я не поставил. Ну что ж, начнем, тема у нас сегодня большая, потому все вопросы на потом, - он взял в руки мел и стал быстро писать на доске. - Мы охватим сразу одним занятием три темы, по сути все они небольшие, но к каждой нужен тщательный подход, а у нас с вами времени нет. Потому охарактеризуем их так - "Куртуазная литература позднего Средневековья". Название обобщающее и не отражает всего о чем, мы будем сегодня с вами говорить, но все-таки...Начнем как всегда с истории, потому как невозможно рассматривать какие-либо твоорческие начинания народа без оглядки на историческую эпоху, когда она создавалась. Период так называемого позднего Средневековья, это XI -XIII века, был для Англии связан с завоеванием страны норманами, выходцами из Скандинавии, ранее до этого обосновавшиеся на территории Франции и воспринившеми язык и культуру этой соседки Британии. В 1066 году под предводительством герцога Вильгельма они вторглись на Британский остров и в битве при Гастингсе одержали победу над англосаксонскими войсками, возглавляемыми королем Гарольдом. Гарольд Второй был убит, а правителем Англии стал Вильгельм Завоеватель. Естественное, такое, проще говоря, вторжение, не прошло незаметным. Более того, после битвы при Гастингсе начался новый период в истории Англии. Норманское завоевание способствовало распространению французского влияния на социально-политическую и культурную жизнь страны. Официальным языком в стране стал французский. На нем говорила правящая верхушка, он употреблялся в парламенте, суде, школах, на нем говорили слои населения переселившиеся из Франции. Коренное же население говорило на англосаксонском языке, притерпевшим незначительные изменения. В церковных кругах пользовались латынью. Соответственно такое трехязычие сказалось на литературе, и писались произведения на всех трех языках. На латинском языке писались научные труды, исторические хроники, антицерковные сатиры. Французский был языком рыцарской поэзии. Англосаксонский использовался в народных сочинениях и иногда употреблялся в поэзии и рыцарских романах. По сути, английский язык вступил в свои полные права в искусстве только в XIV веке, в связи с формированием английской нации как таковой. Произведений было множество, как вы понимаете и останавливаться на каждом мы не будем, хотя несомненно что многие из них сыграли ту или иную роль в формировании страны, ее культуры, ее взглядов. Особое значение, пожалуй, имеет "История бриттов" Гальфрида Монмаутского, содержащая наиболее раннюю обработку легенд о короле Артуре, которые несколько позднее станут достоянием других европейских литератур. В многотомной "Истории" впервые появляются образы короля Артура, волшебника Мерлина, феи Морганы, королевы Джениверы и отважных рыцарей, которые позднее займут весьма важное место в рыцарской поэзии. Отсюда берут начало романы артуровского цикла. Здесь впервые двор короля бриттов изображен как центр доблестного рыцарства, воплощающего идеалы благородства, а полулегендарный Артур показан мудрым и могучим правителем. Кроме того, Гальфрид Монмаутский сделал первую литературную обработку легенды о короле Лире. Но давайте с вами вернемся к Артуру. Источником рыцарских романов о короле Артуре явились кельтские легенды. Полулегендарный персонаж стал героем многих средневековых преданий. Образ короля Артура объединил большой цикл рыцарских романов, трансформируясь и изменяясь в различные исторические эпохи. Предания о его подвигах были популярны не только в рыцарской, но и в народной среде. Существовало поверье, что король Артур восстанет из гробницы и вернется на землю. С легендами о короле Артуре и его славных рыцарях связано множество сюжетов французских и английских романов. В них рассказывается о том, как Артур завладел волшебным мечом и с его помощью завоевал многие земли, о его женитьбе на прекрасной Дженивере, о его рыцарях Круглого стола, о его цитадели - Камелоте, о волшебнике Мерлине и фее Моргане. Сказочный элемент придает особую занимательность повествованию. В сюжеты романов вплетаются и мотивы религиозно-мистического характера, связанные с историей поисков чаши святого Грааля, увидеть которую может лишь тот, кто являет собой идеал нравственного совершенства. Но чем отличаются французские и английские романы данного цикла? Казало бы, одна история, как не поверни - а все едино, но - нет. Французским романам свойственна большая изысканность, тема куртуазной любви занимает в них основное место и разработана с особой тщательностью. В английских вариантах при разработаке аналогичных сюжетов сохраняются эпическое и героическое начала, характерные для легенед, послуживших источником их создания, в гораздо большей степени передано ощущение реальной жизни с ее жестокостью, грубыми нравами, с ее драматизмом. Самым, пожалуй, значительным произведением артуровского цикла является книга Томаса Мэлори "Смерть Артура". Мэлори собрал, систематизировал и обработал множество романов; свободно обращаясь с источниками, сокращая длинноты, умело комбинируя занимательные приключения, привнося многое от себя, он великолепно передал дух куртуазных рыцарских романов. Но не будем стоять на месте и продвинемся дальше по времени. Четырнадцатый век. Период больших изменений и сдвигов в жизни Англии, в это время происходит процесс формирования английской нации и ее языка. В литературе это время двух людей - Уильяма Ленгленда и Джеффри Чосера, - имена и даты жизни появились на доске. - Их творчество отразило наиболее характерные черты жизни и культуры того времени. Ленгленд всецело связан с культурой средневековья, Чосер - последний поэт Средних веков и предвестник эпохи Возрождения в Англии. Оба поэта были современниками и свидетелями больших социальных потрясений и бедствий в жизни родины. Особенно значительными из них были Столетняя войны с Францией, эпидемии чумы, прокатившиеся по стране и опустошившие многие из ее районов, и крестьянское восстание 1381 года. Остановимся на каждом из них отдельно. Уильям Ленгленд известен как автор аллегорической поэмы "Видение о Петре Пахаре". Об авторе известнот немногое. Крестьянин по происхождению, он получил церковное образование, жил в бедности, держался независимо. По его собственным словам, он был "слишком высок, чтобы низко нагибаться". Ленгленд обличал современные ему общественные порядки и выступал как проповедник нового уклада жизни.Поэма принадлежит к весьма распространенному в Средние века жанру "видений". Действительность в видениях представала в форме сна. Аллегорический характер поэмы позволяет автору говорить об отвлеченных понятиях, обращаясь к вполне конкретным образам, воплощать своим представления о правде, справедливости, совести, о зле и мудрости в образах живых людей, наделенных такими характерными особенностями, которые свойственны определенным социальным слоям общества. В поэме раскрывается мудрая в своей простоте мысль: лишь тот, кто трудится, знает верный путь в жизни. Джеффри Чосер, - Грегори произнес имя громко, словно автор должен был войти в аудиторию. Затем быстро забросил в рот пару таблеток и продолжил. - Творчество Чосера, которого считают отцом английского языка и основоположником реализма, ознаменовало в истории литературы Англии переход от эпохи Средневековья к Возрождению: оно несет в себе идеи гуманизма и волномыслия, характерные для приближающейся эпохе Возрождения, предвестником которой писатель и выступил в английской литературе. Воспринимая традиции средневекого искусства, Чосер пересматривали и видоизменял их в соответствии со свойственным ему широким взглядом на мир и человека. Для него был неприемлем средневековый схематизм. Он утверждал за человеком право на земное счастье, восхищался его умом и энергией, славил его находчивость и жизнелюбие. Для Чосера характерно чувство жизни в любых формах ее проявления, постоянное стремление к жизненной правде. Биография поэта помогает понять многое в его творчестве. Чосер родился в Лондоне, в семье богатого виноторговца. В детстве был определен ко двору на должность пажа. Он оказался в атмосфере французского языка и французской культуры. Молодым человеком он принял участие в двух походах во Францию. В первом - попал в плен. Вернувшись в Лондон продолжил службу при дворе в качестве камердинера и оруженосца. Молодой человек увлекался литературой - Гораций, Ювенал, Овидий - вот три главных фигуры его интереса. Начиная с 1370 года Чосер выполнял дипломатические поручения во Франции и Италии. В Италии он побывал дважды, произведения Данте, Петрарки, Боккаччо были хорошо ему известны, их воздействие на творчество английского поэта оказалось существенным. К творчеству Джованни Боккаччо Чосер обращался неоднократно. Из произведение вышеобозначенного он заимствовал сюжеты и образы и для своих "Кентерберийских рассказов". Это основное произведение Чосера. "Кентерберийские рассказы" передают атмосферу переломной эпохи, современником которой был Чосер. Феодальный строй изживал себя. Потрясения, пережитые Англией на протяжении четырнадцатого столетия, заставляли задумываться над их причинами. В речах героев Чосера звучат упоминания о насилии и произволе, о беззаконии и корыстолюбии. Монахи-сборщики, приставы церковного суда и викарии занимаются вымогательством. Тираны и императоры сравниваются с разбойниками. А в проповеди "Бедного священика" звучит призыв не забывать о том, что "господа происходят из того же семени, что и рабы их.. Та же смерть уносит и раба, и господина". МакАндресон как-то странно посмотрел на учеников. Ни смешка, ни вопроса, абсолютная тишина царила в аудитории. - Ваше задание, - он резко поднялся со столя, о который опирался и принялся записывать на доске. - Форма сдачи такая же, но на этот раз темы я дам конкретные. Будет три основных темы, это эссе будет обязательным для сдачи, и две дополнительные - оно не обязательно, но добавит вам лишнюю хорошу оценку. Итак. 1. Джеффри Чосер "Кентерберийские рассказы". Художественное своеобразие и построение произведения. 2. Уильям Ленгленд "Видение о Петре Пахаре". 3. Общая характеристика рыцарской литературы позднего Средневековья. Это то, что обязательно. Выбираете одну из тем, и если что-то не понятно, подходите - разъясню. И две темы, дополнительные, по желани. 1. Артуровский цикл. Истоки, развитие, воплощение. 2. Куртуазная поэзия трубадуров и вагантов. На этом, все. Всем спасибо.
Irex: Тонкая голубая рубашка была заранее выглажена, и теперь висела на спинке стула, радуя Джонни. Золотые глаза Курта широко распахнулись от удивления, когда он увидел как несколько смущенный Ирекс, вытаскивал из карманов помятые купюры. Джон считал, прикидывал, искал и добавлял мелочь, и потом стоя над этой горкой денег, попросил купить ему в городе, что-то похожее на форменную рубашку. Вагнер, знал мальчика-тигра очень дано и потому он просто отодвинул от себя предложенную сумму, засмеялся, и попросил передать от него привет Грегори МакАндерсону. И пообещал обязательно взять с собой мальчика в ближайшую поездку в город. Вчера они долго перебирали в магазине цвета и фасоны, и, наконец, Джонни выбрал бледно-голубую, цвета рассветного неба рубашку. И пусть на ней не было шевронов и знаков отличий, не было погончиков и даже расцветка, возможно, была далека от необходимой, но Джон старался, ему хотелось отдать дать уважения учителю, пусть и даже таким, несколько необычным способом. Шумный, непослушный, дерзкий Ирекс хотел показать, что да, он хочет быть кадетом профессора. Лекция пролетела незаметно, все было ново и очень интересно. Джонни сидел и внимательно слушал, и иногда забываясь, начинал грызть кончик карандаша. Он подумал, что обязательно попробует написать не только основной доклад, но и осветить дополнительные вопросы, только бы никто не занял его места в библиотеке, ведь несколько последующих вечеров он собирался провести именно там. Класс профессора МакАндерсона Работа Джона Хоупа У.Блейк. "Кентерберийские пилигримы" (фрагмент). 1808. Поллок хауз. Глазго. Джеффри Чосер "Кентерберийские рассказы". Художественное своеобразие и построение произведения. Джеффри Чосер (GEOFFREY CHAUCER. 1340-1400)— писатель, положивший начало английской классической литературе. Порвав со средневековым мироощущением и преодолев литературные традиции, воплощенные в рыцарских романах, он стал родоначальником английского реализма и нового литературного языка, создал систему стихосложения, на основе которой развивалась в дальнейшем национальная поэзия. Чосер родился в купеческой семье, не получил систематического образования, но отличался незаурядной начитанностью. Он дважды был в Италии с дипломатическими миссиями. Эти поездки способствовали его непосредственному знакомству с итальянской литературой Возрождения. Будучи таможенным надсмотрщиком, а затем членом парламента и судьей, он сталкивался с людьми различных сословий. Перу Чосера принадлежат поэмы «Птичий парламент», «Дом славы», роман в стихах «Троил и Крессида» и др. Но мировую известность ему принесли знаменитые «Кентерберийские рассказы». Кентерберийские рассказы (Canterbury tales. 1386—I389) — обрамленный сборник новелл. За эту главную свою вещь Чосер вплотную взялся, только в 1386 г. Но отдельные ее куски были написаны задолго до этого: "Св. Цецилия" (рассказ второй монахини), фрагменты рассказа монаха, "Лаламон и Архит" (рассказ рыцаря), "Мелибей" (второй рассказ Чосера), рассказ священника. Когда писались эти вещи, у Чосера едва ли имелся план "Кентерберийских рассказов". Он появился потом, и подходящий материал,
Wander Caoke: Пришел на урок литературы Джон пораньше, чем на психологию - всё-таки уже сумел немного проснутся, и не опоздал, как на первый урок. Одет он был, как обычно - аккуратно и стильно, с легкими и обычным для него уклоном на рокерский лад. Что поделать, привычкам и пристрастиям не изменишь, такой уж он. Тем более, что учитель у них тоже весьма оригинален в этом плане... Новую лекцию он ждал с нетерпением: интересно, а какие конкретно темы будут затронуты сегодня?.. "Вообще, надо будет потом взять, и почитать чего-нибудь дополнительно..." - отметил про себя парень, но с огорчением должен был признать, что на это просто уже не остаётся лишнего времени. Учёба, учёба, собственное преподавание всё собой затмили, не считая того, что он - любитель вляпыватся в неприятности. А вот Джу, кажется, наоборот от него заразилась - теперь она лежала на парте с весьма прибитым видом, мол, не трогайте - мало не покажется тем, кто захочет меня разбудить. Но когда в класс вошел учитель, Джон всё равно рискнул и вынудил её наконец проснутся и начать его слушать. А лекция оказалась интересная... Чуть только Грег их отпустил, Джон помчался в библиотеку, строчить рефераты. Джу точно так же пришибленно поплелась за ним следом, не выказывая никакого особенного энтузиазма по отношению ко всему этому. Оценка за предыдущее эссе его порадовала, и где-то дала стимул старатся и дальше. А посему, на следующем уроке у учителя на столе выросла к стопке из работ добавилось и его две - официальная, и дополнительная. В том, что касается первой - к сожалению, как он не пытался сократить объем, так ничего и не придумал - просто не нашел, что там есть "ненужного" и что можно бы "выкинуть". Со второй - примерно тот же случай... Эссе Джона Айрена по литературе, Преподавателю МакАндерсону Грегори Стюарту. Уильям Ленгленд - "Видение о Петре Пахаре". Одним из интереснейших и наиболее значительных памятников английской литературы XIV в., в которых отразились народные движения тогдашней Англии, является большая аллегорическая поэма, обычно именуемая "Видением о Петре Пахаре" (Vision of Piers the Plowman). Она возбудила к себе исключительное внимание современников, вызвала много, большею частью анонимных, подражаний, стихотворных и прозаических, и донесла до нас правдивую живописную картину своего времени со всеми его тревожными идейными запросами и исканиями накануне проповеди Виклифа и великого крестьянского восстания 1381 г. Созданный в этой поэме образ простого земледельца, Петра Пахаря, искателя правды, "божеской и человеческой", уже в XIV в. получил значение некоего символического обобщения и стал нарицательным именем, популярность которого не ослабевала вплоть до английской буржуазной революции XVII в. Создатель этой поэмы, Вильям Ленгленд (William Langlande), родился, повидимому, в 1332 г. Родом из крестьян, он получил воспитание в бенедиктинском монастыре, что и позволило ему выйти из крепостной зависимости. Вот почему с церковью его связывало чувство признательности и воспоминания детства. "Я приняла тебя в мою среду, - говорит в его поэме Церковь, обращаясь к самому автору, - я сделала из тебя человека свободного". Получив в монастыре некоторое образование, Ленгленд, однако, не был посвящен в монашеский сан и никогда не получал никакой церковной должности. Как человеку женатому, ему был закрыт доступ к большинству иерархических должностей. Он был бедняком, и жизнь цепко держала его в нужде. Трудно сказать, когда и с какой целью он появился в Лондоне. Но в этом городе он жил много лет среди бродяг, нуждаясь, без определенных занятий. Жестокая бедность сделала его гордым и угрюмым. Он рассказывает, что с ненавистью смотрел на разъезжавших по Чипсайду пышных лордов и дам, разодетых в беличий мех и украшенных золотом, которым надо было кланяться. Он отказывал в приветствии даже королевским судьям и надменным прелатам, говоря про себя: "Бог с вами, господа!" За это иные считали его вором, у других он прослыл глупцом или чудаком. Однако Ленгленд, этот суровый обличитель социальной неправды, был все же истинным сыном своего века - вот почему впечатлительность чуткого художника соединяется в нем с наивным аллегоризмом типично средневекового мышления, а острое ощущение социального зла - с консерватизмом убеждений и непоколебимой религиозной верой. Мы не знаем, когда он умер. Иные относили его смерть к самому концу века, но более вероятным является предположение, что это случилось в 1376 или 1377 г., до начала большой церковной "ереси", до появления реформаторских писаний Виклифа, наконец, - до крестьянского восстания 1381 г., руководители которого уже хорошо знали его поэму и пользовались ее образами в своих проповедях и прокламациях. Возможно, что он умер во время лондонской чумы 1376 г., свирепствовавшей в беднейших кварталах города. Одна из рукописей первой редакции его поэмы, относящаяся, как полагают, к концу 70-х гг. XIV в. снабжена следующей заключительной записью переписчика, некоего Джона Бута (Johan But), об авторе поэмы: "Внезапно смерть нанесла ему удар и свалила его. Он лежит под землей. Христос да будет милостив к его душе". Джон Бут, о котором мы знаем еще меньше, чем о Ленгленде, во всяком случае говорит здесь как очевидец. У нас нет оснований не доверять его известию. "Видение о Петре Пахаре", - вероятно, единственное произведение Ленгленда. Он работал над ним всю жизнь, возвращаясь к нему на различных этапах своего творческого пути. Поэма дошла до нас в большом количестве рукописей, - их известно в настоящее время до 50. Однако тексты их весьма различны. Принято делить их на три группы, называемые текстами А, В и С. Первую группу составляет более краткая редакция (состоявшая из 12 песен или разделов, объемом в 2567 стихов). Ко второй и третьей группам относятся редакции более распространенные (В имеет 20 разделов и 7242 стиха, С - 23 раздела и 7357 стихов). Все эти редакции возникли в разное время: первая - около 1362 г., вторая - около 1377 г., третья - около 1393 т. Одним из наиболее спорных вопросов текстологической интерпретации поэмы является вопрос о тех отношениях, в каких находятся друг к другу три редакции ее. Можно ли считать первую редакцию (А) ранним, еще сжатым и несовершенным, наброском того произведения, которое сам автор расширил и обработал пятнадцать лет спустя? Не является ли она, как склонны думать другие исследователи, сокращенной обработкой более полной редакции? Где и кем выполнена третья редакция, если автор умер около 1377 г., а в тексте С есть прямые указания на события 90-х годов XIV в.? Если к поэме, хотя бы в этой наиболее пространной форме, прикасалась чужая рука, то в каком виде "Видение" вышло из-под пера самого автора? Произошли ли все три редакции из одного общего источника? Имеем ли мы дело с произведением, единым по замыслу, или же с объединением в одно целое ряда отдельных произведений, принадлежащих одному автору, но написанных им в разные годы жизни? Кто был их компилятор? Был ли это сам Ленгленд или безымянные переписчики, вроде случайно ставшего нам известным Джона Бута? Таков приблизительный перечень важнейших текстологических вопросов, над которыми с давних пор (главным образом после работ английского ученого В. Скита) трудятся исследователи Ленгленда. Все эти вопросы допускают различные решения. Одно из основных затруднений состоит в том, что из сохранившихся рукописей поэмы лишь меньшинство восходит к XIV в.; даже лучшие из них не производят впечатления полной близости к подлинному авторскому тексту. Нет никакого сомнения в том, что поэма быстро стала очень популярной и рано попала в руки переписчиков, которые делали ее копии не по заказу автора, не для "обнародования" ее, а для своего личного употребления, глубоко заинтересованные ее содержанием. Все произведение обнимает одиннадцать видений, различно расчлененных в каждой редакции. Однако во всех трех редакциях мы ясно различаем границу, которая делит поэму как бы на две отдельные части (в А - после VIII раздела, в В - после VII, в С - после X). Первая представляет аллегорическое повествование о странствовании паломников к Правде, вторая приводит "жития" своеобразных аллегорических фигур - Ду-уэл, Ду-бет и Ду-бест, о значении которых мы скажем ниже. Есть все основания думать, что первоначально эти части, впоследствии объединенные, существовали как отдельные произведения. Даже в первой редакции первые восемь песен, в сущности, ничем не связаны с последними четырьмя. Различия их образной символики, основного идейного задания и т. д. таковы, что внушали далее некоторым исследователям мысль о принадлежности второй части другому автору. Нет необходимости заходить так далеко в отрицании единства замысла обеих частей поэмы; достаточно допустить разновременность их выполнения. Поэма начинается прологом. Воображение уносит поэта далеко от городской суеты, в тишину Мальвернских холмов, озаренных солнцем майского утра. Здесь на холме он заснул, и было ему видение. Он видит обширное поле. На востоке, на высокой вершине, видится ему башня, на западе, в глубокой долине, - темница, юдоль скорби. Поле полно людьми всех званий и состояний, бедными и богатыми, трудящимися и бездельниками, одетыми в лохмотья и в пышные одежды. Есть - тут пахари и отшельники, купцы, нищие и бродяги, менестрели и паломники, монахи, священники и епископы, рыцари и сам король. Конечно, это аллегория. Отдаленная башня, это - башня Правды, темница в долине - обиталище Зла, "поле, полное людьми", - человечество. Это огромное торжище жизни, суеты людской, где бок-о-бок стоят мудрецы и глупцы, где добродетельные и порядочные люди подают друг другу руки и вместе делают общее дело. Однако перед нами не только аллегория. Это убедительная картина эпохи, огромное полотно, которое развернул перед читателем подлинный художник. Но это был средневековый художник, которому были свойственны особые формы мышления. Действительность средневековый человек охотно воспринимал в отраженном и, следовательно, преображенном, сознательно упорядоченном виде, в форме видения или сна. Это объясняет нам популярность этой формы в средневековой литературе. В таком отраженном, просветленном обличии предстает действительность и у Ленгленда. Но его поэме свойственна также и другая особенность средневекового мышления - потребность приписывать всякой абстрактной идее предметное бытие. Средневековый человек не был в состоянии воспринимать абстракцию вне ее конкретного воплощения. Различие между абстрактной идеей и ее образным, символическим воплощением утрачивалось. Вот почему в поэме Ленгленда ходят и беседуют наравне со всеми прочими людьми такие фигуры, как Церковь, Совесть, Разум и т. д., как ходили они по всем произведениям средневековой литературы - притчам, басням, дидактическим поэмам, - принимая сугубо человеческие черты на подмостках религиозного театра. Это пристрастие к образной символике и аллегоризму на определенном этапе средневекового культурного и литературного развития не только не препятствовало проявлению во всех подобных литературных произведениях реалистических черт, но даже скорее подчеркивало их. Интерес первой аллегорической картины ленглендовского "Видения" - в удивительной реальности его образов, даже самых отвлеченных. Это и было одной из причин широкой популярности поэмы среди "простого народа"; абстрактная идея, сложная символика удивительно приспособлены здесь ко всеобщему пониманию. Задаче наглядности служит ряд непосредственно выхваченных из повседневной жизни фигур, жанровых сцен. Толкователями всего процесса жизни являются аллегорические фигуры: Правда, Разум, Совесть, Обман и Взятка, которые движутся в общем потоке и порою не отличимы в толпе от конкретных человеческих лиц. Характерно при этом, что категории добрых начал изображены обобщеннее и отвлеченнее, категории злых - ярче и реалистичнее. Автор до такой степени конкретно воплощает порок и заблуждения, что они появляются даже не в виде некиих ее социально обобщенных фигур, а в виде индивидуально своеобразных человеческих лиц, с бородавками на носу, с характернейшими деталями походки и манеры речи. Одна из важнейших фигур первого видения - прекрасная женщина в простых полотняных одеждах, вступающая с поэтом в беседу и долженствующая изображать &#
Icarus: - Чтоб ты сдох! - лаконично произнес парень, злобно ударив кулаком по несчастному будильнику. Вставать совершенно не хотелось, тем более, что крылатый мутант всю ночь провел за компьютером, качая из сети новые хиты. Несколько особо удачно скачанных мелодий подарили Икару вдохновение и оставшуюся часть ночи он провел за нотной тетрадью, старательно выводя музыкальные закорючки. Как итог: Джошуа с огромным трудом смог отлепить себя от постели и пойти умываться. Едва не заснув с зубной щеткой во рту, парень наконец взглянул на циферблат часов и громко выругался - до пары оставалось не более 3 минут. Натянув на себя джинсы и схватив со стула футболку, крылатый мутант выбежал из своей комнаты и понесся к классу литературы. На ходу надевая футболку, Джошуа ввалился в кабинет и. виновато опустив голову, прошел мимо удивленного преподавателя, который не знал как реагировать на лохматого иксмена с красными крыльями за спиной. Потирая глаза, Икар свалился на стул в конце класса и благополучно уснул, проснувшись на словах... "- Жду от вас эссе"... Угу... Эссе по первой лекции от Джошуа Джея Гатри. Преподавателю МакАндерсону Грегори Стюарту. Средневековый героический эпос Уже Тацит, который одним из первых оставил описание германских племен, упоминает древние песни их о мифических предках и вождях: эти песни, по его утверждению, заменяли варварам историю. Замечание римского историка очень существенно: в эпосе воспоминания об исторических событиях сплавлены с мифом и сказкой, причем элементы фантастический и исторический в равной мере принимались за действительность. Разграничения между «фактами» и «вымыслом» применительно к эпосу в ту эпоху не проводилось. Но древнегерманская поэзия нам неизвестна, ее некому было записать. Темы и мотивы, бытовавшие в ней в устной форме на протяжении веков, отчасти воспроизводятся в публикуемых ниже памятниках. Во всяком случае, в них нашли отражение события периода Великих переселений народов (V—VI века). Однако по «Беовульфу» или скандинавским песням, не говоря уже о «Песни о нибелунгах», нельзя восстановить духовную жизнь германцев эпохи господства родового строя. Переход от устного творчества певцов и сказителей к «книжному эпосу» сопровождался более или менее значительными изменениями в составе, объеме и в содержании песен. Достаточно напомнить о том, что в устной традиции песни, из которых затем развились эти эпические произведения, существовали в языческий период, тогда как письменную форму они приобрели столетия спустя после христианизации. Тем не менее христианская идеология не определяет содержания и тональности эпических поэм, и это становится особенно ясным при сравнении германского героического эпоса со средневековой латинской литературой, как правило глубоко пронизанной церковным духом (Впрочем, сколь различные оценки получала мировоззренческая основа эпической поэзии, явствует хотя бы из следующих двух суждений о «Песни о нибелунгах»: «в основе языческая»; «средневеково-христианская». Первая оценка — Гете, вторая — А.-В. Шлегеля.). Эпическое произведение универсально по своим функциям. Сказочно-фантастическое не отделено в нем от реального. Эпос содержит сведения о богах и других сверхъестественных существах, увлекательные рассказы и поучительные примеры, афоризмы житейской мудрости и образцы героического поведения; назидательная функция его столь же неотъемлема, как и познавательная. Он охватывает и трагическое и комическое. На той стадии, когда возникает и развивается эпос, у германских народов не существовало в качестве обособленных сфер интеллектуальной деятельности знаний о природе и истории, философии, художественной литературы или театра,— эпос давал законченную и всеобъемлющую картину мира, объяснял его происхождение и дальнейшие судьбы, включая и самое отдаленное будущее, учил отличать добро от зла, наставлял в том, как жить и как умирать. Эпос вмещал в себя древнюю мудрость, знание его считалось необходимым для каждого члена общества. Целостности жизненного охвата соответствует и цельность выводимых в эпосе характеров. Герои эпоса вырублены из одного куска, каждый олицетворяет какое-то качество, детерминирующее его сущность. Беовульф — идеал мужественного и решительного воина, неизменного в верности и дружбе, щедрого и милостивого короля. Гудрун — воплощенная преданность роду, жен-щина, мстящая за гибель братьев, не останавливаясь перед умерщвлением собственных сыновей и мужа, подобно (но вместе с тем и в противоположность) Кримхильде, которая губит своих братьев, карая их за убийство любимого супруга Зигфрида и отнятие у нее золотого клада. Эпический герой не мучим сомнениями и колебаниями, его характер выявляется в действиях; речи его столь же однозначны, как и поступки. Эта монолитность героя эпоса объясняется тем, что он знает свою судьбу, принимает ее как должное и неизбежное и смело идет ей навстречу. Эпический герой не свободен в своих решениях, в выборе линии поведения. Собственно, его внутренняя сущность и та сила, которую героический эпос именует Судьбою, совпадают, идентичны. Поэтому герою остается лишь наилучшим образом доблестно выполнить свое предназначение. Отсюда — своеобразное, может быть, на иной вкус немного примитивное, величие эпических героев. При всех различиях в содержании, тональности, равно как и в условиях и времени их возникновения, эпические поэмы не имеют автора. Дело не в том, что имя автора неизвестно (В науке не раз делались — неизменно малоубедительные — попытки установить авторов эддических песен или «Песни о нибелунгах».) ,— анонимность эпических произведений принципиальна: лица, которые объединили, расширили и переработали находившийся в их распоряжении поэтический материал, не осознавали себя в качестве авторов написанных ими произведений. Это, разумеется, не означает, что в ту эпоху вообще не существовало понятия авторства. Известны имена многих исландских скальдов, которые заявляли о своем «авторском праве» на исполняемые ими песни. «Песнь о нибелунгах» возникла в период, когда творили крупнейшие немецкие миннезингеры и по французским образцам создавались рыцарские романы; эту песнь написал современник Вольфрама фон Эшенбаха, Гартмана фон Ауэ, Готфрида Страсбургского и Вальтера фон дер Фогельвейде. И тем не менее поэтическая работа над традиционным эпическим сюжетом, над героическими песнями и преданиями, которые в более ранней форме были всем знакомы, в средние века не оценивалась как творчество ни обществом, ни самим поэтом, создававшим такого рода произведения, но не помышлявшим о том, чтобы упомянуть свое имя (Сказанное относится и к некоторым видам прозаического творчества, например к исландским сагам и ирландским сказаниям. См. предисловие М. И. Стеблин-Каменского к изданию исландских саг в «Библиотеке всемирной литературы».). Черпая из общего поэтического фонда, составитель эпической поэмы сосредоточивал внимание на избранных им героях и сюжете, оттесняя на периферию повествования многие другие связанные с этим сюжетом предания. Подобно тому как луч прожектора высвечивает отдельный кусок местности, оставляя во мраке большую ее часть, так и автор эпической поэмы (автор в указанном сейчас смысле, т. е. поэт, лишенный авторского самосознания), разрабатывая свою тему, ограничивался намеками на ее ответвления, будучи уверен в том, что его аудитории уже известны все события и персонажи, как воспеваемые им, так и те, которые лишь вскользь им упоминались. Сказания и мифы германских народов нашли лишь частичное воплощение в их эпических поэмах, сохранившихся в письменном виде,— остальное либо пропало, либо может быть восстановлено только косвенным путем. В песнях «Эдды» и в «Беовульфе» в изобилии разбросаны беглые указания на королей, их войны и раздоры, на мифологических персонажей и предания. Немногословных аллюзий было вполне достаточно для того, чтобы в сознании слушателей или читателей героического эпоса возникли соответствующие ассоциации. Эпос обычно не сообщает чего-либо совершенно нового. Сила его эстетического и эмоционального воздействия от того нисколько не умаляется,— наоборот, в архаическом и в средневековом обществе наибольшее удовлетворение доставляло, по-видимому, не получение оригинальной информации, или не только ее, но и узнавание ранее известного, новое подтверждение старых и потому особенно ценимых истин (Не будет ли здесь уместно сравнение с детским восприятием сказки? Ребенок знает ее содержание, но его удовольствие от все нового ее прослушивания не убывает.). Эпический поэт, обрабатывая не ему принадлежавший материал, героическую песнь, миф, сказание, легенду, широко применяя традиционные выражения, устойчивые сравнения и формулы, образные клише, заимствованные из устного народного творчества, не мог считать себя самостоятельным творцом, сколь на самом деле ни был велик его вклад в окончательное создание героической эпопеи. Это диалектическое сочетание нового и воспринятого от предшественников постоянно порождает в современном литературоведении споры: наука склоняется то к подчеркиванию народной основы эпоса, то в пользу индивидуального творческого начала в его создании. Формой германской поэзии на протяжении целой эпохи оставался тонический аллитерационный стих. Особенно долго эта форма сохранялась в Исландии, тогда как у континентальных германских народов уже в раннее средневековье она сменяется стихом с конечной рифмой. «Беовульф» и песни «Старшей Эдды» выдержаны в традиционной аллитерационной форме, «Песнь о нибелунгах» — в новой, основанной на рифме. Старогермансков стихосложение опиралось на ритм, определявшийся числом ударных слогов в стихотворной строке. Аллитерация — созвучие начальных звуков слов, стоявших под смысловым ударением и повторявшихся с определенной регулярностью в двух соседних строках стиха, которые в силу этого оказывались связанными. Аллитерация слышна и значима в германском стихе, поскольку ударение в германских языках преимущественно падает на первый слог слова, являющийся вместе с тем его корнем. Понятно поэтому, что воспроизведение этой формы стихосложения в русском переводе почти невозможно. Весьма затруднительно передать и другую особенность скандинавского и древнеанглийского стиха, так называемый кеннинг (буквально — «обозначение») — поэтический перифраз, заменяющий одно существительное обычной речи двумя или несколькими словами. Кеннинги применялись для обозначения наиболее существенных для героической поэзии понятий: «вождь», «воин», «меч», «щит», «битва», «корабль», «золото», «женщина», «ворон», причем для каждого из этих понятий существовало по нескольку или даже по многу кеннингов. Вместо того чтобы сказать «князь», в поэзии употребляли выражение «даритель колец», распространенным кеннингом воина был «ясень сражения», меч называли «палкой битвы» и т. д. В «Беовульфе» и в «Старшей Эдде» кеннинги обычно двучленные, в скальдической же поэзии встречаются и многочленные кеннинги. «Песнь о нибелунгах» построена на «кюренберговой строфе», которая состоит из четырех попарно рифмованных стихов. Каждый стих разделен на два полустишия с четырьмя ударными слогами в первом полустишии, тогда как во втором полустишии первых трех стихов — по три ударения, а во втором полустишии последнего стиха, завершающем строфу и формально и по смыслу,— четыре ударения. Перевод «Песни о нибелунгах» со средневерхне-немецкого языка на русский не встречает таких трудностей, как перевод аллитерированной поэзии, и дает представление о ее метрической структуре.
Icarus: - Козлина, почему ты меня не разбудил!!! - вскочив с кровати с громким криком, вопрошал Икар у сдохшего будильника. Красные крылья парня мелькали по комнате, превращаясь в одно сплошное неясное пятно. Вбежав в ванную комнату и с огромной скоростью умываясь, Джошуа перемазался в зубной пасте и с трудом выплюнул щетку, которая едва не встала у него поперек горла. - Зараза... - хрипло выругался парень, смывая остатки умывания с лица. История предыдущей пары повторилась и по школе снова несся оголтелый студент, на ходу натягивающий на себя футболку. Спотыкаясь об шнурки ботинок, Джошуа ввалился в класс и снова виновато опустил голову, избегая взгляда профа МакАндерсона. Чувствуя себя полным кретином, Икар уселся на задние ряды и нахохлился как воробей, всем своим видом показывая, что зол как невыспавшийся черт. Одним из первых выбежав с урока после звонка, парень побежал в свои комнаты, отсыпаться. Домашка по Лекции №2. Общая характеристика рыцарской литературы позднего Средневековья. В XIV и XV вв. в связи с возраставшим кризисом феодальной системы Германской империи шла деградация всей немецкой феодально-рыцарской культуры. Страну наполняли смуты территориальных князей. Изданная в 1356 г. Карлом IV так называемая «Золотая булла», предоставлявшая князьям исключительные права, утверждала в стране многовластие, вела к феодальной анархии. Имперские рыцари все более превращались в разбойников на большой дороге. Страну охватывало брожение, приведшее со временем к потрясениям эпохи Реформации и Великой крестьянской войны. На борьбу с рыцарским произволом в конце XIV в. поднялись горожане, объединившиеся в боевые союзы (союз швабских городов и Рейнский союз). Мятежные настроения проникали в широкие круги крестьянства, подвергавшегося всевозраставшей эксплуатации. В XV в. одно крестьянское восстание следовало за другим. У мятежников были свои проповедники и пророки. В 1476 г. во Франконии деревенский пастух Бём Бёхаим призывал сокрушить феодальные порядки, истребить духовенство, установить всеобщее равенство. В это смутное время, когда на стороне феодалов неизменно выступала императорская власть, значительного расцвета достигли немецкие города, славившиеся успехами в торговле и ремеслах. По словам Ф. Энгельса, «в XV веке городские бюргеры стали уже более необходимы обществу, чем феодальное дворянство» (Маркс, Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 406). В другом месте Ф. Энгельс отмечал, что «благодаря своей столетней морской монополии Ганза вывела из состояния средневекового варварства всю Северную Германию» (Маркс, Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 346). В культурной жизни Германии XV и XVI вв. именно городам принадлежала ведущая роль. Ярким свидетельством культурного прогресса явилось изобретение в середине XV в. книгопечатания и быстрое распространение книжного дела. К концу XV в. типографии имелись уже в 53 немецких городах. В городах возникали университеты. Уже не рыцарские замки, но города, и прежде всего «вольные города», становились важнейшими очагами духовной жизни страны. Естественно, что подъем городов должен был оказать и оказал решающее влияние на развитие немецкой литературы Позднего Средневековья. Правда, на закате Средних веков еще иногда раздавались в Германии голоса представителей рыцарской поэзии. Несомненно талантливым поэтом был тирольский рыцарь Освальд фон Волькенштейн (1377—1445), последний миннезингер, автор многочисленных песен, в которых он, отходя от куртуазных канонов, охотно обращался к повседневной реальной жизни. Его угнетало нравственное падение немецкого рыцарства, давно забывшего о том, что такое честь и благородство. В этом Освальд фон Волькенштейн перекликался с писателями бюргерского круга, которые, легко расставаясь с нарядными куртуазными легендами, прежде всего выступали в роли дидактиков и сатириков, твердо стоящих на грешной земле. Руководимые здравым смыслом, они помышляли о пользе ближнего, стремились усовершенствовать окружающий мир, погрязший в многочисленных пороках. В связи с этим наиболее распространенными жанрами бюргерской литературы Позднего Средневековья становятся жанры дидактические. Поэтов беспокоит неустройство, царящее в Германской империи. И хотя почти все они обычно являлись благочестивыми моралистами, в их назидательных творениях подчас звучали ноты социального протеста, отражавшего рост оппозиционных настроений широких общественных кругов. В таком случае дидактические «зерцала» превращались в «зерцала» сатирико-дидактические, обычно весьма пространные, стремившиеся охватить как можно больше явлений окружающей жизни. Ряд стихотворных дидактических произведений XIV в. открывает поэма (ок. 25 тыс. стихов) «Скакун» (ок. 1300) Гуго Тримбергского (ок. 1235—1313), школьного учителя, уроженца Франконии. Построенная как проповедь, обращенная к семи смертным грехам, поэма развертывает широкую картину современных нравов. Начиная с греха высокомерия, она осуждает недостойную жизнь феодалов, погрязших в различных пороках, наполняющих Германию смутами и раздорами. По мнению поэта, нет истинного благородства вне добродетели. И худо поступают большие господа, угнетающие простых людей. Бросает поэт также обвинения католическому клиру, который подлинному благочестию предпочитает мирскую суету и широко практикует симонию, порожденную недостойной алчностью. Поэта тревожит разгул алчности, изгоняющий из мира доброту, дружбу и любовь к богу. Однако, осуждая корыстолюбие и связанные с ним пороки, Гуго Тримбергский вовсе не утверждает нищету в качестве идеальной нормы. Как истинный бюргер, он дорожит правом собственности и только призывает людей во всем соблюдать «меру». В свою книгу Гуго вплетает многочисленные рифмованные поучения, басни, моральные аллегории, притчи и шванки, в которых с большим количеством реалистических деталей живо отражена жизнь средневековой Германии. К названным поэтическим формам тяготели в XIV и XV вв. многие поэты бюргерского круга. Так, Генрих Тейхнер из Австрии (ок. 1300—1377) в своих рифмованных поучениях вслед за Гуго Тримбергским обличал пороки больших господ, причинявших великий вред беднякам («О знатных господах»), а также греховную жизнь клириков («О попах», «Монастырские нравы»), касался вопросов морали, религии, быта, проявляя при этом большую наблюдательность и знание народной жизни. Прочное место в бюргерской поэзии заняла басня, вполне отвечавшая эстетическим запросам бюргерской литературы с ее склонностью к практической житейской морали и назидательным иносказаниям. Басни писались на немецком языке с XII в., но самым видным баснописцем немецкого Средневековья был бернский клирик Ульрих Бонер, автор книги «Самоцвет» (ок. 1350). Широко используя различные иноземные и местные источники, поэт предлагает вниманию читателей крупицы мудрости, драгоценные для разумных людей, не похожих на того петуха из басни, который пренебрег чудесным самоцветом, найденным им в навозной куче («Петух, нашедший самоцвет»). Басни Бонера пользовались огромной популярностью. Мы находим их среди первопечатных книг (1461), в XVIII в. ими интересовался Лессинг. Пристрастие поэтов Средних веков к аллегории нашло свое наиболее характерное выражение в появлении аллегорических поэм. Пристрастие к аллегорическому мудрствованию придавало поэзии схоластический характер, естественный для той поры, когда схоластика с ее тяжеловесной эрудицией и логическими хитросплетениями процветала в немецких университетах. В результате этого поэтические произведения приобретали весьма абстрактные очертания, вместе с тем авторы получали возможность преодолевать плоский эмпиризм бюргерской литературы, искони тяготевшей к красочным частностям и анекдотическим курьезам. В аллегорических поэмах дебатировались самые различные вопросы. Так, знаниям и добродетелям была посвящена поэма «Венец Девы» Генриха из Мюгельна (ум. после 1371 г.). Ряд поэм касался любовной темы. Следует отметить, что в любовных аллегориях XV в. нередко звучали скорбные ноты. Поэты сетовали на то, что Пфенниг одержал решительную победу над Любовью («Любовь и Пфенниг» Злосчастного малого). К сфере социальной обращены стихотворные шахматные аллегории, опиравшиеся на латинскую книгу, написанную в конце XIII в. Иаковом Кессолийским из Ломбардии. Жизнь человеческая отождествляется здесь с шахматной игрой. Из немецких обработок наиболее интересна «Книга о шахматах» (окончена в 1337 г.) Конрада из Амменхаузена, сельского пастора из Северной Швейцарии, вероятно выходца из крестьянской среды. Шахматные фигуры обозначают в поэме сословную иерархию феодального мира. На верхних ступенях располагаются король, королева, блюстители правосудия (слоны), рыцари (кони) и ландфогты (туры), а нижние ступени занимают бюргеры и крестьяне (пешки). Подходя ко всем с высокими нравственными требованиями, поэт не щадит сильных мира сего. Его, как и других моралистов, удручает торжество корыстолюбия, попирающего справедливость и закон. Разбойниками стали рыцари, нагло обирающие крестьян, «как это можно видеть ежедневно». А к трудовому люду Конрад относится с большим уважением. Он хорошо знает жизнь поселян и ремесленников, знает, какую пользу приносят они обществу. Впрочем, и об их недостатках он говорит нужные слова. Успеху книги содействуют многочисленные «примеры», состоящие из притч, исторических анекдотов, библейских и средневековых легенд, рассказов о событиях недавнего прошлого, вплетенные в поэму. Читатель XIV в. уже встречался с подобным приемом в «Скакуне» Гуго Тримбергского. Примеры разнообразили текст книги, расширяли ее географические и хронологические рамки, придавали поэме универсальный характер, что вполне соответствовало духу времени, одним из характерных выражений которого являлась схоластическая философия, тяготевшая к универсализму. Рост социальных и идеологических противоречий отразился в сатирико-дидактической поэме «Сети дьявола» (видимо, 1414—1418) неизвестного автора, жившего возле Боденского озера. Подобно своим предшественникам, он развертывает широкую панораму неустройства, царящего в Германии. Только краски сго становятся более резкими, отсутствуют в поэме и веселые побасенки, появлявшиеся у Гуго Тримбергского. Мотивировано это тем, что речь в поэме ведет сам дьявол, несклонный к шуткам и веселью. Поэт стремится показать, что мир идет по ложному пути, ведущему в царство погибели. Дьявол, называющий себя «палачом господним», дает убийственную характеристику большим господам, погрязшим в грехах. Феодалы заливают страну кровью невинных людей, рвут на части империю, притесняют бедных тружеников. Особенно тяжелым является положение крестьян, задавленных барщиной и всяческими поборами. По словам хорошо осведомленного дьявола, бедняки громко вопиют о бесчеловечной тирании графов и баронов. Духовенство забыло заветы св. Петра. Князья церкви помышляют только о приумножении своих земных богатств. Вертепом разврата стали монастыри. Все это привело к тому, что христианская вера «тяжело больна». Не проходит дьявол мимо пороков горожан и поселян. Особенно достается судейским крючкам и алчным чиновникам, у которых богач всегда оказывается правым, а бедняк — неправым. Автор поэмы хорошо знает то, о чем пишет. Его бытовые зарисовки и точны и убедительны. А общий тон поэмы свидетельствовал, что в стране укреплялись идеи и настроения, ведшие к Реформации. Значительным явлением в истории немецкой литературы Средних веков и эпохи Возрождения были шванки, обычно веселые, занимательные рассказы, первоначально стихотворные, а затем и прозаические. Они возникли как противовес изысканному рыцарскому эпосу, тяготевшему к необычному, сказочному. В шванках, представляющих собой немецкую параллель французским фаблио, утверждалась повседневная жизнь простых людей, склонных к шутке и даже озорству, находчивых, смекалистых, ловких. Наряду со шванками, никак не связанными между собой, появлялись сборники шванков, объединенные фигурой какого-нибудь ловкача, оставляющего в дураках представителей различных сословий, в том числе больших господ. Еще в XIII в. увидела свет такая книга, имевшая заслуженный успех. Это был «Поп Амис» Штрикера, книга, герой которой — находчивый сельский священник. У Штрикера были последователи. Австрийский поэт Филипп Франкфуртер в конце XIV или в начале XV в. написал занимательную «Историю священника из Каленберга», в которой вновь вывел пронырливого клирика, совершающего не без пользы для себя всяческие проделки. Иные озорные выходки каленбергского попа не могли не умалять авторитета католического духовенства, и без того сильно подорванного в Германии. Так, герой книги топил печь деревянными статуями святых, на пасху нацепил на шест вместо хоругви свои штаны, в полном церковном облачении пас деревенский скот. Похождениям черта в монастыре посвящеан атиклерикальный шванк «Братец черт» (1488). С помощью черта, проникшего за монастырскую ограду, в монастыре, и до того не отличавшемся добрыми нравами, воцаряются распутство, чревоугодие и прочие грехи. На смену рыцарскому миннезангу приходил бюргерский мейстерзанг. Одним из его видных представителей во второй половине XV в. был нюрнбергский брадобрей Ганс Фольц (ок. 1450 — до 1515), наряду с религиозными песнями сочинявший шванки, морально-дидактические и сатирические шпрухи, а также забавные фастнахтшпили, в которых смекалка простого человека одерживала верх над «высокоумием» большого господина («Соломон и Маркольф»). Бюргерская литература набирала силу, повсюду заявляя о себе. Вместе с тем Германия продолжала оставаться страной феодальной. В стране вспыхивали междоусобные войны, которые ослабляли и без того шаткое сооружение, торжественно именовавшееся Священной Римской империей германской нации. Передовые люди страны мечтали о замене территориально-княжеской системы централизованным государством, оплотом которого должны были стать экономически развитые города империи. Это требовал, например, памфлет «Реформация императора Сигизмунда» (ок. 1439), написанный неизвестным автором, примыкавшим к радикальным бюргерским кругам. В памфлете осуждается феодальное своеволие, пороки клира, эгоизм богачей, а крепостное право решительно названо «великом беззаконием». Политическую слабость империи использовал в своих интересах папский Рим. Церковь хозяйничала в стране, раздираемой противоречиями. В широких слоях немецкого общества зрела ненависть к римско-католической церкви, особенно к ее феодальной верхушке. К тому же патриотические элементы Германии видели в папском Риме врага немецкого единства, иноземного хищника, заинтересованного в ослаблении Германской державы. Поэтому достаточно было выступления Лютера в 1517 г., чтобы вспыхнула Реформация, которую Ф. Энгельс рассматривает как первую в Европе буржуазную революцию «с Крестьянской войной в качестве критического эпизода» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 417). Так обстояло дело в Германии к началу XVI в. Все в ней предвещало близость грозных событий. В то же время сильны были в Германии и консервативные элементы, в том числе в бюргерской среде. Бюргерство, связанное со средневековыми цеховыми порядками, не являлось последовательно революционным, как это обнаружилось во время Великой крестьянской войны. Напуганное размахом движения, оно отшатнулось от народной Реформации и тем самым содействовало победе феодального лагеря. Дополнительное задание. Артуровский цикл. Истоки, развитие, воплощение. Кельтский элемент в артуровских легендах - древнейший и наиболее значительный. Кельтская цивилизация уже к началу нашей эры распалась на несколько автономных ветвей, между которыми существовал, конечно, постоянный обмен, у них были общие истоки, но пути и судьбы разные, как и вклад в формирование артуровских легенд. Немаловажным являлось и то, что у многих кельтских племен существовал запрет на запись сакральных и литературных текстов. Когда этот запрет был снят, а точнее, забыт, записанными оказались лишь самые поздние версии кельтских легенд и преданий. Следы ирландских и валлийских вариантов мифов и легенд в артуровских сказаниях просматриваются гораздо определеннее, чем пра-кельтский элемент. Однако, например, кельтский культ озер и источников дошел до артуровской традиции, в которой о воде говорится очень много: герои проводят в недрах озер целые периоды своей жизни (Ланселот получил воспитание в подводном замке у Владычицы Озера), из озера появляется и в озеро возвращается меч короля Артура - Экскалибур. Тема брода, который не каждому дано отыскать и у которого происходят решительные схватки героев, тоже весьма характерна для артуровских сказаний. Нельзя не отметить также распространенный у кельтов культ животных, которые часто наделялись сверхъестественной силой и находились с человеком в сложных отношениях то вражды, то дружбы. В артуровских легендах кони, вепри, ястребы, собаки почти обязательно имеют собственные имена и вступают в активное общение с людьми, сохраняя в то же время независимость от них. Здесь интересно упомянуть о роли ворона в артуровском цикле: по преданию, Артур не умер, а превратился в ворона, и, когда Британии будет угрожать смертельная опасность, он вернется и спасет ее. У кельтов ворон был мифическим персонажем. «Эта птица... была связана с культом Солнца, а позже... ассоциировалась и с божествами-воителями...». Было бы ошибочным утверждать, что кельтские сказания являются прямым источником легенд о Круглом Столе короля Артура, но они лежат в основе этих легенд, и, вероятно, как замечает АД.Михай-лов, «...ирландские саги - ...параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре. Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов*. Так, неосмотрительно видеть в короле Улада Конхобаре прообраз короля Артура, но его мудрость и справедливость аналогичны качествам короля Арморики, а его двор в Эмайн-Махе напоминает артуровский Камелот. «Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений. Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на разных инструментах». Однако, несмотря на все сходство с Круглым Столом, нельзя не учитывать, что двор Конхобара примитивнее и грубее двора Артура, а в самом Конхобаре видится идеал не феодального короля, а племенного вождя. И это неудивительно - ведь сказания о короле Улада складывались в гораздо более давние времена, в первобытноплеменной среде, где разложение родового строя только начиналось и социальная структура была явно примитивнее, чем в обстановке складывающегося феодального общества, когда возникали артуровские сказания, которые и отражают более сложную иерархию и систему поведения, руководствующуюся законами куртуазного вежества. Тем не менее в преданиях о короле Артуре мы находим отзвуки кельтских мифов. Как замечает А.Д.Михайлов: «При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах, - вторичного происхождения, <...> в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова)»40. Кроме многослойности культурных традиций, влиявших на становление преданий о Круглом Столе короля Артура, весьма действенным фактором их развития являлось христианство. Британские острова, особенно Ирландия, христианизировались очень рано и очень мирно. Как уже отмечалось, кельтская языческая культура не была уничтожена, но обогатила христианскую, которая, в свою очередь, принесла с собой традиции греческой и римской литератур, и они обрели здесь твердую почву. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. Таким образом, характерные черты кельтского мироощущения кое в чем даже усилились благодаря трансформациям, вызванным христианством. Это можно увидеть на конкретных примерах. Так, Мерлин, вероятно, унаследовал черты кельтского поэта и прорицателя Мирддина, ясновидящего, способного проникать во все тайны прошлого, настоящего и будущего. Этот персонаж воплощал в себе все сверхъестественные черты, присущие, по мнению кельтов, филидам. Мирддин, в средневековых легендах превратившийся в Мерлина, родился от девицы и младенцем уже был мудр, как старец. Весьма интересна история происхождения короля Артура и описание его пути к трону. По кельтским традициям, «при вступлении на трон нового короля филид должен был подтвердить благородное происхождение претендента и принять от него присягу на верность древним обычаям»42. Когда Артур вытаскивает из камня меч Экскалибур, при этом присутствуют маг Мерлин, свидетельствующий о благородном происхождении Артура, и христианский архиепископ, благославляющий его на царство, а также принимающий от него клятву быть истинным королем и стоять за справедливость (вспомним, как легко и быстро прошла христианизация в кельтской среде). Некоторые исследователи находят также отголоски кельтских преданий в истории о том, как Артур, сын Утера и Игерны, появился на свет. Так, X.Адольф пишет в своем очерке «Концепция отражения в артуровском рыцарском романе первородного греха»: «Мы не знаем, что такое Утер - неверное прочтение имени, человек или Бог; не знаем мы и что именно предположительно совершила Игерна; принадлежал ли этот простой «военный вождь» к правящей семье, был ли новым Геркулесом, происходил ли от кельтского Бога». Обращает на себя также внимание роль женщин в артуровском цикле. У кельтов был принят «обычай наследовать по женской линии. Например, герой средневековой легенды кельтского происхождения Тристан наследовал брату своей матери королю Марку»44. Интересно заметить, что имя жены короля Артура, играющей значительную роль в цикле, встречается в старых валлийских текстах, где звучит как Гвинфевар - «белый дух». В ходе развития и трансформации арту ровских мифов на традиции кельтов накладывается культ девы Марии, что рождает одну из самых распространенных тем цикла - тему Прекрасной Дамы. Еще один образ артуровских легенд, Гавейн, на протяжении всего развития Артурианы сохраняет ряд своих первоначальных черт, характеризующих исходный этап формирования мифов об Артуре. Под именем Вальвейн или Гуолчмай он становится одним из самых ранних персонажей артуровского цикла. Валлиец по происхождению, он наделен такими первобытными и грубыми чертами, которые трудно принять англонорманнам. Немногие из этих черт Гавейн проносит через весь цикл. Они сохранены даже в тексте Мэлори, относящемся к концу XV века: сила его растет от рассвета к полудню и исчезает с заходом солнца; его родство по материнской линии гораздо важнее, чем по отцовской; на всем, что связано с Гавейном, лежит печать волшебства, и в целом его приключениям присущ особый элемент фантастики и даже гротеска. С самого начала он являлся одним из виднейших сподвижников Артура и был слишком выдающейся фигурой, чтобы исчезнуть впоследствии. Этого и не случилось, но по мере появления новых персонажей, которые «узурпировали» многие черты и приключения Гавейна, он постепенно отходил в тень. Профессор Э.Винавер пишет: «История Гавейна особенно интересна. Он один из самых известных рыцарей Круглого Стола, уступающий лишь Ланселоту. Беспредельно преданный своему королю, он щедр и благороден, храбр и могуч. Он наделен всеми земными человеческими добродетелями, его чтят и любят как соотечественники, так и чужеземцы... Но поскольку Господь не имеет отношения к его подвигам, никакие достоинства не помогают ему, и кончает он, как последний преступник. Вероятно, было опасно делать грешника столь привлекательным, и считалось необходимым показать, что достоинства и успехи Гавейна все же не приносят ему вознаграждения»45. Ему не удается сохранить даже свои человеческие достоинства. К концу XIII столетия Гавейна превзошли многие рыцари, вышедшие на сцену позже него. Гавейн как натура простая и грубоватая, в которой еще сильно сказываются черты, характерные для дофеодальной эпохи, с точки зрения церкви и феодальных норм, был нравственно неприемлем. Первоначально он, видимо, выступал в роли возлюбленного королевы, избавившего ее от заточения в потустороннем мире. Лишь гораздо позже любовником Гвиневры стал не Гавейн, а Ланселот. И, конечно, именно Ланселот унаследовал многие черты, изначально свойственные Гавейну. Тем временем Гавейну, который уже не считался исключительно образцовым персонажем, было «позволено» вернуть себе старые «безнравственные» черты. В результате роль Гавейна стала достаточно двусмысленной. Например, у Т.Мэлори, с одной стороны, Гавейн убил Ламорака, открыто нарушил слово, совратив Этарду после того, как поклялся отвоевать ее для Пелеаса. Все это никак не согласовывалось с кодексом рыцарской чести, и Гавейн выведен настолько опрометчивым, чувственным и жестоким, что даже собственный брат осуждает его. С другой стороны, в рассказе о войне Артура и императора Люция Гавейну отведена героическая роль. И в конце книги, несмотря на то, что ненависть Гавейна к Ланселоту и решимость отомстить за своих родственников влекут за собой трагические последствия, его образ приобретает подлинно эпическое величие, чему, кажется, способствуют даже его недостатки. Вероятно, тут необходимо принять во внимание, что Мэлори пользовался как французскими, так и английскими источниками, и некоторые из этих противоречий объясняются методом его работы. Конфликт Гавейна и Ланселота у Т.Мэлори символизирует борьбу двух разных идей, двух миров. Гавейн представляет собой старый мир, его наиболее глубокие чувства (например, чувство кровного родства). Ланселот олицетворяет собой новое (хотя, возможно, в силу архаичности исторического материала, положенного в основу артуровского цикла, и в этом герое идет борьба старого с новым), его верность - это верность вассала своему сюзерену. В этой схватке неустойчивое равновесие между двумя мирами, поддерживаемое Круглым Столом, рухнуло. Не только образ Гавейна претерпевает различные изменения в ходе того, как под влиянием социокультурных причин трансформируется Артуриана - новое значение приобретают образ самого Артура (в ранних мифах большой интерес вызывает он сам, его деяния и взаимоотношения с окружающими; в поздних версиях героем, как правило, является один из рыцарей Круглого Стола, Артуру же отводится роль символа), идеалы, утверждаемые легендами (если вначале основной темой являются военные достижения, то позже проповедуются нормы куртуазного вежества) и т.д. Рассмотрим первые письменные истоки формирования Артуриа-ны. Упоминание Ненния об Артуре, датируемое 858 годом, где говорится о знаменитом военачальнике бриттов (dux bellonan), одержавшем двенадцать побед над англосаксами и пиктами, вряд ли можно считать мифологичным. Заметим, однако, что некоторые исследователи рассматривают его как указание на легенду об Артуре, к этому моменту уже прочно завоевавшую симпатии людей. Так, например, М.П.Алексеев аргументирует это тем, что «Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англосаксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англосаксонские источники, например, Беда, хроники»46. Итак, посмотрим, где берут начало литературные версии артуровского цикла. Долгое время легенды об Артуре существовали лишь в устном народном творчестве, и латинские источники сообщают лишь о популярности артуровских легенд в кельтской среде (писавший в начале XII века Уильям Малмсберийский не без осуждения отмечал чрезвычайное распространение среди населения легенд об Артуре, которым в народе «бредят до сего дня»47). Эти источники, как полагал Э.Фараль, и послужили отправной точкой для Гальфрида Монмутского, его «Истории бриттов», появившейся примерно через десять лет после произведений Уильяма Малмсберийского, так как именно в этой книге Артур впервые изображен во весь рост как завоевывающий мир монарх, окруженный изысканным двором и храбрейшими рыцарями. Гальфрид жил на границе Уэльса, его непосредственными покровителями были марчерские бароны, которые устанавливали в этой области новые формы феодальной власти. Его «История» была посвящена самому могущественному из них - графу Роберту Глостерскому, а для политической перестраховки и его врагу Стефану Блуа. Нет сомнений в том, что Гальфрид имел хорошую возможность ознакомиться с преданиями Уэльса. Как он утверждал, в его распоряжении была даже «одна очень древняя книга на языке бриттов», хотя никаких следов такой книги или чего-нибудь подобного не сохранилось. В любом случае, она могла бы дать ему лишь скудный материал. Возможно также, что он знал некоторые легенды, позже полностью забытые, ходившие в Корнуолле и Бретани. Надо полагать, что такие предания действительно существовали и Гальфрид немало почерпнул из них для своей книги. В этой связи интересно, что, хотя Гальфрид не может вовсе не говорить о вере народа в чудесное спасение Артура, он по мере сил опровергает эту легенду. «История» Гальфрида немедленно завоевала прочную популярность, и все, кто в дальнейшем обращался к данной теме, очень много черпали именно из этой книги. Остановимся подробнее на том, как Гальфрид повествует о легендарном короле. Прежде всего, в «Истории бриттов» Артур - мудрый и справедливый правитель. Как пишет А.Д.Михайлов, он «в изображении Гальфрида становится вровень с такими идеальными правителями (по представлениям средневековья), как Александр Македонский или Карл Великий. Но это еще не убеленный сединами мудрый старец, каким предстанет Артур в произведениях ближайших продолжателей Гальфрида Монмутского. В "Истории бриттов" перед читателем проходит вся жизнь героя. Наибольшее внимание уделяется его многочисленным победоносным походам, тому, как он старательно и мудро "собирает земли" и создает обширнейшую и могущественнейшую империю. И гибнет эта империя не из-за удачливости или отваги ее врагов, а из-за человеческой доверчивости, с одной стороны, и вероломства - с другой»50. Наряду с военными достижениями Артура, Гальфрид сообщает нам об основных чертах его характера, тем самым закладывая основу мифа о «справедливейшем из королей»: «Отроку Артуру было пятнадцать лет, и он отличался неслыханной доблестью и такою же щедростью. Его врожденная благожелательность настолько привлекала к нему, что не было почти никого, кто бы его не любил. Итак, увенчанный королевской короной и соблюдая давний обычай, он принялся осыпать народ своими щедротами». Именно Гальфрид Монмутский вводит в повествование о короле Артуре романтический мотив о губительности женских чар - «причиной гибели могущественной Артуровой державы является в конечном счете неверность Гвиневры, вступившей в любовную связь с Мордре-дом, племянником короля»52. (Заметим, что любовное соперничество между пожилым дядей и молодым племянником является сюжетом, наиболее часто используемым в мифологии. В дальнейших литературных обработках Артурианы он встречается не только там, где речь идет о Гвиневре, чьим любовником в более поздних интерпретациях становится Вальвейн (он же Гавейн) - еще один племянник короля Артура, и лишь потом Ланселот, но и в истории Тристана и короля Марка, истоки которой, по всей видимости, кроются в мифологии пиктов.) В изложении Гальфрида прозвучали такие легенды, как битва короля с ужасным драконом, обитавшим на Горе Святого Михаила, а также создание Мерлином кольца Великанов - миф, и по сей день пользующийся определенной известностью. Так, например, Дж.Хокинс и Дж.Уайт в своей работе «Разгадка тайны Стоунхенджа» с некоторым неудовольствием замечают, что «среди историй относительно дивной жизни и былых времен подлинного сооружения, которыми пробавлялось позднее средневековье, наибольшей популярностью пользовалась та, которая приписывала создание Стоунхенджа Мерлину»53. Вообще Мерлин занимает в творчестве Гальфрида не менее значительное место, чем сам Артур. Помимо «Истории бриттов», где Мерлин действует в качестве советника и помощника таких правителей, как Аврелий Амброзии и Утер Пендрагон, а также прорицателя при Вортегирне, Гальфрид Монмутский пишет в стихотворной форме «Жизнь Мерлина», полностью посвященную этому персонажу и его деяниям. Таким образом было положено начало литературным обработкам артуровских легенд. Как замечает Бернард Д.Н.Гребаниер в труде, «Основы английской литературы»: «Написав то, что было по большей части фантастической историей Британии, которая начиналась с мифического поселения одного Брута, происходившего из Афин, Джеффри сделал это, главным образом, чтобы оправдать обработку изумительных деяний величайшего народного героя Артура. Различные французские поэты подхватили этот материал, и вскоре вокруг личности Артура выросла целая легенда»54. Посмотрим, как именно это происходило.
Holocaust: Лекция 3. В этот раз Грегори решил не пугать учеников своим несколько бомжеватым видом и потом ради приличия сменил футболку на рубашку, а куртку на пиджак, однако не изменив привычным джинсам и кедам, он явно прогадал, ибо по одному взгляду случайно встреченного в коридоре Ксавьера, МакАндресон и без всякой телепатии понял - еще раз так увижу, сам станешь учеником. Впрочем, строгости во взгляде не было, а вот дружеский совет - да. Но что поделать, если Грегори уже настолько отвык от скучного делового костюма, что даже на встречи в Пентагон едва не забывал надевать форму. Он вошел в аудитории с книгой в руке, что породило собой еще большее удивление у учеником, привыкших, что профессор рассказывает им все на память. - Ну, здрасьте, зрасьте, - он приветственно поднял руку. - Опоздавших ждать не будет, ладно. Думаю они потеряют немногое, если им неинтересен предмет. Итак, на чем мы с вами остановились? Так, дайте вспомнить, - он наигранно опустил голову и поднел пальцы к подобродку в задумчевой позе. - Ах да, Чосер! Так, его мы прошли да? Да, со средневековьем мы с вами практически раздлались, что касается Англии, разумеется, ну а сегодня мы с вами, по примеру предыдущего занятия могли бы разобрать двух, однако домашнее задание, я задам по одному. Все-таки второй и мне не очень симпатичен как личность, хоть его Ад весьма красочек и психоделичен, потому его я вам оставляю на самостоятельный разбор, - Стюарт ухмыльнулся и присел на край стола. - Представьте, - начал он. - Что вы находитесь в пятнадцатом столетии при дворе герцога Карла Орлеанского. Прекрасные дамы и господа окружают вас, а сам герцог есть воплощение благородства. Он меценат и покровитель многих искусств, и многими, я повторюсь, многими вещами мы обязаны ему. И вот, капризный герцог задает задание, поэтическое, продолжить строчку стихотворением. Множество поэтом придворных пробуют, но все их фривольные стихотворения не сравниваются с тем, что сочинил какой-то босяк. Грегори быстро открыл книгу, без закладки на нужной странице, будто знал наизусть где находиться искомое и зачитал. У родника от жажды я стенаю; Хочу сказать: "Прощай!" -- кричу: "Привет!" Чужбина для меня -- страна родная. Надеюсь там я, где надежды нет; Хулу нежданно шлю хвале вослед; Лишь тем одушевляюсь, что мертво; Смеюсь сквозь слезы бог весть отчего. Студь жжет меня, жара бросает в дрожь. Нагой, как червь, я славлю щегольство, Отвсюду изгнан и повсюду вхож. В бесспорное я веры не питаю; За явь охотно принимаю бред; Случайность неизбежностью считаю; Где разрешенье есть, блюду запрет. Что всем знакомо -- для меня секрет. Хотя мое бесчисленно родство, Наследства я не жду ни от кого; С любым играю, не любя картеж; С крыльца сойдя, боюсь упасть с него, Отвсюду изгнан и повсюду вхож. Транжира я, хоть скупостью страдаю; Мню тех друзьями, кто чинит мне вред; Спасаюсь бегством, если побеждаю; Скорблю о пораженьях в дни побед. Ворона в белый, лебедь в черный цвет Окрашены для глаза моего. Кто груб со мной, тот мне милей всего. Не различаю правду я и ложь, С учтивостью мешаю озорство, Отвсюду изгнан и повсюду вхож. Не скрою, милосердный принц, того, Что, зная все, не знаю ничего, Живу с людьми и на отшибе все ж, Пекусь о многом, алчу одного, Отвсюду изгнан и повсюду вхож. Грегори смолк и посмотрел на притихшую аудиторию. - В 1431 году в Париже, во Франции, родился один субъект, звали которого Франсуа, его родовой фамилией была Монкорбье, связанная с сеньорией в провинции Бурбонэ, откуда, видимо, происходили его предки. Франсуа был сиротой, воспитывался он священником, с которого и получил фамилию Вийон, которая стала его своеобразным литературным псевдонимом. Да и в историю не только французской, но и мировой литературы он вошел именно под этим именем. Франсуа Вийон. Помните, если помните, эти замечательные строки, русского поэта Сергея Есенина: "Если не был бы я поэтом, То, наверное, был мошенник и вор"? Задолго до него все эти три призвания - поэта, разбойника, вора - одновременно воплотил в себе его парижский собрат, господин Вийон. Восьми лет мальчик потерял отца. Настоятель церкви Святого Бенедикта усыновил его. Еще через четыре года Франсуа поступает на подготовительный факультет Парижского университета. В 1452 году получает степень лиценциата и магистра искусств. В бесбашенном студенческом братстве Вийон не отличается благонравием. Напротив, он слыл одним из самых экстремистски настроенных школяров, отстаивавших в то время свои достаточно скромные права и привилегии. В частности, он был замечен как всеми призанный лидер в войне 1451-1454 годов за межевой знак в виде каменной глыбы в Латинском квартале, я имею ввиду квартал университета, а также прославился как завсегдатый парижских притонов и таверн. 5 июня 1455 года в пьяной потасовке им был смертельно ранен священник Филипп Сермуаз, который, к счастью, простил своего убийцу и облегчил его участь. Однако пока двигалось по бюрократическим инстанциям прошение о помиловании, преступник не стал рисковать, вот ведь голова умная, и почем за благо бежать из Парижа. В январе 1456 года все же восполедовало постановление об амнистии. Вийон вернулся в Париж, где написал и предал огласке небольшую лирическую поэму "Малое завещание" - "Le Lais". Спустя некоторое время он вновь попадает в историю как участник нашумевшего дела по ограблению Наваррского коллежа. И опять вынужденное бегство. Некоторое время Вийон проводит в компании с шайкой кокильеров - бродяг, затем судьба его круто меняется, буквально делает поворот на сто восемьдесят градусов и он оказывается при дворе, уже знакомого вам Карла Орлеанского, победив на поэтическом турнире. Последние строчки, вспомните как звучат - Отвсюду изгнан и повсюду вхож. "Принц", а им в данном случае был Карл Орлеанский, естесственно, отнес себя к числу тех, кем был принят талантливый стихотворец, потому и отдал пальму первенства ему. 1461 снова застает Франсуа в тюрьме небольшого городка Мен-сюр-Луар в ожидании смертной казни. В самый последний момент его освобождает не кто-нибудь, а сам король Людовиг XI, только что взошедший на престол. Вийон слагает сс ебя священеческий сан окончательно и безоглядно предается поэтическому творчеству. В результате напряженного творческого труда появляется стихотворная книга, известная под названием "Большое завещание" - "Le Testament". Вы думаете на это все? О нет. Осенью1462 года Вийон заключен в Парижскую тюрьму Шатле по обвинению в краже. 7 ноября его выпускают, с условием выплаты половины похищенной суммы, но затем судьба опять возвращает его в тюрьму, уже в качестве приговоренного к повешению. И большинство историков от литературы, исследователей, сходяться на том мнении, что именно тогда он и написал свою знаменитую "Балладу повешенных". Сейчас я вам ее зачитаю. О люди-братья, мы взываем к вам: Простите нас и дайте нам покой! За доброту, за жалость к мертвецам Господь воздаст вам щедрою рукой. Вот мы висим печальной чередой, Над нами воронья глумится стая, Плоть мертвую на части раздирая, Рвут бороды, пьют гной из наших глаз... Не смейтесь, на повешенных взирая, А помолитесь господу за нас! Мы - братья ваши, хоть и палачам Достались мы, обмануты судьбой. Но ведь никто - известно это вам? - Никто из нас не властен над собой! Мы скоро станем прахом и золой, Окончена для нас стезя земная, Нам Бог судья! И к вам, живым, взывая, Лишь об одном мы просим в этот час: Не будьте строги, мертвых осуждая, И помолитесь господу за нас! Здесь никогда покоя нет костям: То хлещет дождь, то сушит солнца зной, То град сечет, то ветер по ночам И летом, и зимою, и весной Качает нас по прихоти шальной Туда, сюда и стонет, завывая, Последние клочки одежд срывая, Скелеты выставляя напоказ... Страшитесь, люди, это смерть худая! И помолитесь господу за нас. О, господи, открой нам двери рая! Мы жили на земле, в аду сгорая, О, люди, не до шуток нам сейчас, Насмешкой мертвецов не оскорбляя, Молитесь, братья, господу за нас! 5 января 1463 года Парижский парламент отменил смертную казнь, заменив ее 10-ти летним изгнанием. Конец. Больше ни о дальнейшей жизни, ни о смерти Франсуа, нам ничего не известно. А то, что мы знаем о его прошлом, увы, не оставляет сомнения, что своей смертью Вийон не умер. Поэты вообще редко умирают в почтенном возрасте, а уж такие как автор двух написанных задолго до старости завещания и нескольких эпитафий тем более. Тема смерти черной тенью проходит через все творчество поэта. Первое свое завещание, которое принято называть "Малым", он пишет когда ему исполняется всего двадцать пять лет. Конечно, это издевательская пародия на серьезный официальный документ, излюбленная поэтическая форма средневековых вагантов.Лирический герой, всецело отождествляющий себя с голиардом, весело, без трагического надрыва прощается со своей беспутной жизнью., друзьями, подругами, родным городом и завещает им все то, что ему было мило и дорого. Прощаться, собсвенно говоря, не с чем; в ироническом перечне пустая пивная кружка, вывеска с харчевни,дырявый пустой кошелек. И все же, несмотря на убогость завещаемого имущества, лирический герой переселяется в мир иной с высоко поднятой головой, с ясным сознанием достойно прожитой жизни, отпущенной ему судьбой. Нельзя не восхититься плебейской гордостью городского парии, его задорным, неунывающим нравом, всегдашней готовностью помочь таким же обездолленным и униженным как он сам. Вот пара отрывков. ... Затем приютам и больницам Свою каморку я дарю, А тем , кто в дым успел упиться, - Под каждый глаз по фонарю: Быть может, путь к монастырю Отыщут хоть тогда бедняги, Привыкшие встречать зарю Кто в подворотне, кто в овраге. Чтоб каждый получил свое, Я оставляю вместо платы Портному - все мое трепье, Сапожнику - его заплаты, Цирюльнику - дар небогатый: Все, что с меня успел он сбрить. Я всем им задолжал когда-то, Теперь приходится платить... Потребность во втором, "Большом", завещении поэт ощутил в свой следующий юбилей, когда ему исполнилось тридцать лет. На этот раз мотивы прощания с жизнь зазвучали уже не так ернически, не столь задорно и оптимистично. Лирический герой Вийона не просто повзрослел на пять лет, но кардианально изменил свой взгляд на мир. От былой беззаботности не осталось и следа. В голосе уже слышны надрывные нотки неподдельного трагизма и сатирического ожесточения. Социальное самосознание не носит у Вийона демагогически-риторического характера. Он говорит о "маленьком человеке", затерявшемся в кошмарном мире средневековья, не асбтрактно, не отстраненно, а авсшей степени конкретно, то есть называя имена, решая тему в личностном , автобиографическом плане. Ушли года, а я без цели, Нищ разумом, ситаю дни, Что раньше срока облетели... Один, без крова, без родни, - Не веришь? На меня взгляни! Смотри, как всеми я отринут! Друзья, родные, где они, Как только грош последний вынут?! Я бедняком был от рожденья И вскормлен бедною семьей, Отец не приобрел именья, И дед Орас ходил босой, Лишь бедность за моей спиной! На бедном предки спят кладбище, - Господь их души упокой! - Гербов дворянских там не сыщешь. Не ангел я, нет надо мною Ни крыл небесных, ни венца. Укрыт могилною землею Прах грешный моего отца, - Душа - в обители творца! - И мать моя на смертном ложе, Бедняжка, ждет уже конца, И сам я не бессмертен тоже. Я знаю: бедных и богатых, И дураков и мудрецов, Красавцев, карликов горбатых, Синьоров щедрых и скупцов, Шутов, попов, еретиков, Дам знатных, служек из собора, Гуляк и шлюх из кабаков, - Всех смерть хватает без разбора!.. Но пожалуй самые проникновенные строки посвященны матери: А бедной матери моей За слезы, горе и досаду, За боль, доставленную ей, Дарю смиренную балладу. Пусть ждут меня все муки ада, Пусть я живу, судьбу кляня, - Мое прибежище, отрада, Старушка мать простит меня. Покоряет также кроткий, с простодушной наивной верой в Бога характер старой, неграмотной женщины, воссозданный изнутри, благодаря переосмыслению такого жанра как молитва. Вот пример - "Молитва для матери". Я женщина убогая, простая, И букв не знаю я. Но на стене Я вижу голубые кущи рая И грешников на медленном огне, И слезы лью и помолится рада - Как хорошо в раю, как страшно ада. Впрочем, сам поэт, ее сын, нимало не верит в загробную жизнь, а потому с нескрываемой насмешкой рассуждает о бренности существования все, от мала до велика: Сгниют под каменным крестом Тела красотки и монаха, И рыцарей, не знавших страха, Откормленных с большим трудом И сливками и пирогом. Эта же мысль варьируется в "Балладе о дамах прошлых времен", где на риторические вопросы, куда девались записные красавицы всех времен и народов, рефреном звучит издевательский и тоже риторический вопрос-ответ: "А где же прошлогодний снег?". Тема смерти, бренности человеческого существования причудливо сплетается у Вийона с темой социального неравенства. С нескрываемым презрением описывает он рыцарей, "откромленных с большим трудом", богачей, поглощающих целые горы продуктов, но не желающих пошевелить и пальцем даже для того, чтоюы удовлетворить свои гастрономические желания: Огромные на блюдах рыбы, Бараний бок на вертеле, Лепешек горы, масла глыбы, Чего уж нет на том столе - Творог, глазунья и желе, И крем, и пышки, и свинина, И лучшие в округе вина. Он сам кусочка не возьмет, Он сам вина не разольет - Не утруждать бы белых рук, На то есть много резвых слуг. Такой воистину прекрасный натюрморт имеет своей целью не воспевание человеческих результатов труда, радостей торжествующей плоти над скудельными аскетическими идеалами, как это будет позднее у других поэтом и писателей, а сатирическое разоблачение паразитизма. Нередко поэт прямо сталкивает сильных мира сего и представителей нищего большинства, не имеющих шанса выжить, не нарушая закон. Вот, например, какие нетривиальные, в духе самого Вийона, аргументы находит в споре с Александром Македонским заурядный пират: И гневно Александр вскричал: "Что скажешь, вор, презренный тать?!" Но тот без страха отвечал: "За что же вором обзывать? За то, что я сумел собрать Лишь кучку удальцов, не боле? Когда б имел я флот и рать, - Как ты, сидел бы на престоле! Как ты, мо царь! Но жизнь иначе Уже не мог я повернуть, И поневоле неудачи Влекли меня на этот путь. Пойми и милосерден будь! В тех, кто познал все униженья И нищету, не обессудь, К закону нету уваженья". Воровать или грабить "по-крупному" - лучший способо выйти за пределы правового поля, встать над законом, оказаться подвластным суду и осуждению. Зато мелкое воровство, пусть и вынужденое, неотвратимо наказуемо. Эту диалектику Вийон хорошо изучил на своем личном опыте. Франсуа Вийон был едва ли не первым европейским поэтом нового времени, который, оставаясь яркой индивидуальностью, чувствовал себя своим среди "малых сих", полномочным представителем окружавших его деклассированных элементов, тех самых "нагих несчастливцев", к которым присоединиться через сто лет шекспировский Лир. Лирическое "Я" Вийона естественно и непринужденно сливалось с его лирическими же "Мы". Первоплощаясь поэт примеривает судьбу тех, кто был безжалостно раздавлен немилосердной эпохой. Но это уже не завещание живого человека, а предупреждение мертых еще живым: Ты жив, прохожий. Погляди на нас. Тебя мы ждем не первую неделю. Гляди - мы выставлены напоказ. Нас было пятеро. Мы жить хотели. И нас повесили. Мы почернели. Мы жили, как и ты. Нас больше нет. Не вздумай осуждать. Безумны люди. Мы ничего не возразим в ответ. Взгляни и помолись, а Бог рассудит. Это эпитафия, написанная Вийном для него и его товарищей в ожидании виселицы. Используя традиционную форму надгробной надписи, Вийон новаторски преобразует ее. Во-первых, резко переосмысливается сама ситуация: нет никакого кладбища, да и благообразной могилы с надгробной плитой тоже. Вместо надписи - живые голоса мертвецов. Мрачная фантасмагория Дантова Ада бледнеет рядом с этим бесстыдно обнаженным ужасом. Там условные двойники умерших людей, здесь говорящие полуразложившиеся трупы. Во-вторых, вместо привычного монолога в "Эпитафии" Вийона полилог, хоровая партия пятерых висельников. Обратите внимание на синтаксис - короткие отрывистые фразы, создающие иллюзию перебивающих друг друга выкриков, производят жуткое, леденящее кровь впечатление. Стихотворение в известном смысле предвосхищает офорты испанского художника Франциско Гойи. Несмоненно Франсуа Вийон стоял у истоков традиции ролевой лирики. Усвоенная от вагантов привычка пародировать всех и вся выработала у поэта навык виртуозной имитации разных речевых стилей, жаргонов и - как следствие - обыкновение перевоплощаться в своих персонажей. При этом образ автора, всегда остается "в кадре", осуществляя художественную оценку: иногда прямо, с точки зрения здравого смысла, иногда посредством тонкой иронии, излюбленного поэтичсекого тропа. Маски, набор которых в руках замечательного поэта поистине неистощим, не закрывают, а только наполовину прикрывают его истинное лицо. Отсюда потрясающая искренность и неподдельность самого Вийона как биографически достоверной личности; отсюда мастерство речевой характеристики персонажей, сколько бы их не было; отсюда прорыв в будущее - тонкий психологический самоанализ, "диалектика души" лирического "Я". Спор между Вийоном и его лушой: - Душа твоя тебя предупредила. Но кто тебя спасет? Ответь. - Могила. Когда умру, пожалуй, примирюсь. - Поторопись. - Ты зря ко мне спешила. - Я промолчу. - А я, я обойдусь. Профессор закрыл книгу, резко поднялся со своего места и додйя к доске записал ряд вопросов, комментируя при этом свои действия. - Итак, в этот раз я вам задам конкретные вопросы, точнее темы. 1. Проанализируйте образ лирического героя Франсуа Вийона в "Малом завещании" и в "Большом". Как повлияла на его эволюцию события личной жизни поэта? 2. В чем состоит новаторский характер лирики Франсуа Вийона, а что в ней традиционно? Перечислите стихотворения поэта, основным стерженем которых являются антитеза, ирония, парадокс. Какое стихотворение произвело на вас самое большое впечатление? Проанализируйте его. 3. Что в поэзии Франсуа Вийона позволяет считать его последним поэтом средневековья и одновременно первым поэтом эпохи Возрождения? Все вопросы брать не обязательно, мне достаточно будет получить от вас ответ на один из них, но полный. Что ж, удачи, до следующего занятия.
полная версия страницы