Форум » Будущее » Personal Insomnia 0.1 » Ответить
Personal Insomnia 0.1
Izy: Место действия: Квартира Лилу. Время: Будущее. Участники: Wanderer & Izy. Тип: Личное. Дополнение: Черно-белое кино.
Ответов - 3
Izy: Глаза отказывались от немого приказа сомкнуться. Стеклянный взгляд продолжал упрямо упираться в приоткрытую дверцу шкафа, расположенного напротив кровати, словно таким образом можно было заставить ее захлопнуться. Стрелки часов, что показывали первый час ночи, назойливо тикали над головой, явно вступили в заговор с ненавистным месяцем, лунный свет которого проникал в комнату сквозь скудные тонкие белые тюли. Нехотя морщится, переваливается на спину и упирается на этот раз уже в белую плитку высокого потолка, взглядом очерчивая незамысловатые узоры, переходя с одной плитки на другую. Натыкаясь на чертову люстру, разрушавшую путь очередного завитка, утомленно прикрывая серебристые глаза, что блестели даже в отсутствии яркого света. Напоминая самую настоящую ртуть. Раскрывая их вновь, лениво пытаясь нащупать правой рукой расстеленное но отвергнутое пару минут назад покрывало, все еще хранящее запах заветного парфюма. Нежный, ванильно-сладкий, такой близкий здесь и такой далекий в действительности. В это время кто-то озабоченный приобретает любовь за деньги у дешевой дряхлой проститутки, кто-то опрокидывает не весть какую стопку паленой водки и хмельным взглядом поглядывает на сидящую рядом дамочку, упивающуюся "сексом на пляже", кто-то рифмует за столом, кто-то пишет на "бис", кто-то дрожащими руками промышляет шмалью, перебирая заветные, а для некоторых и вовсе бесценные, пакетики. А может в эту секунду безжалостная пуля чьего-нибудь револьвера вышибает кому-то мозги. И так от заката до рассвета. Из ночи в ночь. Пропитанное дорогим одеколоном покрывало было благополучно отвергнуто, однако оно вызывало не отвращение, а тяжелую грусть. Свинцом налились руки, что откинули ткань в сторону, она медленно поднялась с узкой кровати, упираясь ладонями в свои локти, подходя к простому офисному стулу, находящемуся поодаль от компьютерного стола. Крутанула его в одно прикосновение, горько улыбнувшись вновь взялась за изогнутый подлокотник и мягко опустилась на сидушку. Очередная нехватка кислорода, гадкий привкус стали во рту, отчего-то соленые влажные губы, переплетение тел перед глазами в замедленной съемке, кадры вразброс, предвкушение искушения, тихий скрип собственных зубов, звериный всхлип, покачивание на стуле из стороны в сторону... Блестящие глаза, отрешенный взгляд, пара мокрых дорожек, одинокие бессонные ночи, когда проявляется эта ранимость, боль, отчаяние. Жалкое зрелище. Но она не отказывалась от подобного определения себя. Не за чем отказываться от того, что есть на самом деле, к чему прятать действительность? Какой бы она ни была, она есть неотъемлемая часть самой жизни. Или она уже мертва? Не бывает так красиво и божественно сладко. Резкий скачок, стул полетел к кровати, ударился об нее и, пораженный, повалился на бок. До крови прикусив губу, девушка обидчиво скрестила руки на груди, но тут же обернулась и прильнула спиной к дверце высокого шкафа, наконец-то прикрывая ее. Перед глазами происходило то, чего ей нельзя было видеть, телу становилось душно, голову закружило, стрелки тикающих часов замерли и отказались двигаться дальше, по всей видимости из-за севшей батарейки. Но они показывали полвторого. И теперь казались элементарным преддверием чего-то необычного, важного, рокового. Они будто бы подчеркнули ее чувства и от тишины Лилу начала испытывать острое желание закричать, лишь бы не слушать ее. Ту, что каждую ночь проводила с ней наедине, насмехалась, терзала, вскрывала старые раны. заставляя их тем самым кровоточить. Говорят, что обычно это заканчивается порцией свинца в мозг, выпущенной из ствола, прижатого к виску и холодившего кровь. Балконная дверь робко скрипнула... Холодно. Голова мягко опустилась, когда в душную комнату ворвался новый поток прохладного ночного ветра. Такой обычно любит тушить спички и пламя от зажигалки, мешая ночным путникам закурить. Но он всегда знал меру шуткам. Похоже, что именно он никогда бы не причинил маленькой хрупкой шаманке боль. Мы не можем быть постоянно сильными. Не можем плевать на то, что происходит, на то, что причиняет тебе невыносимые муки, не можем терпеть это и с улыбкой идти дальше. Когда-нибудь все это достигает определенного предела, пика и выплескивается алым вином на белую скатерть, оставляя трудно отстирывающиеся пятна. И тогда тебе становиться не до смеха, и тогда ты начинаешь оступаться. А после и вовсе - падать. Все это может вылиться в подавленность, скованность, недоверие, что вполне может привести к обычной ненависти, которая будет падать на любого, кто окажется на пути такого человека. Разбитого, униженного, оскорбленного и... злого. Сколько раз она чувствовала кровь на своих руках? Сколько раз прибегала к совсем не детским игрушкам, размазывая врагов по стене и все лишь из-за того, что в эти самые минуты вспоминала все то, что послужило причиной ее боли. Теряя над собой всяческий контроль. Иногда и вовсе считая его излишним, роскошью, которую не должна была себе позволять. Просто слетая с катушек. Готовая биться насмерть. Лучше скажут движения, пластика. Никому, увы, не нужная неизбежность. Обреченный, полностью отрешенный взгляд. Эта тишина была просто невыносима и вызывала только тягу к рыданию. Она по прежнему оставалась ребенком. Ребенком, которого бросили и который не видел в своей жизни чего-то хорошего, чистого, доброго, светлого. Лилу не являлась машиной, киборгом, и не смотря на ее поведение в светлое время суток, в темное, оказываясь одна в своей квартире она попросту срывалась. Девочка, не имеющая возможности обнять родную мать... что отказалась от собственного ребенка, предпочла сдать его в интернат, лишить тепла и заботы... отца, которому и вовсе плевать на свою дочь, который не в состоянии испытывать каких-либо родственных чувств. Держащий родную кровь на расстоянии. Позабывший и так же отвергнувший. Диктатор. В такие бессонные ночи она ненавидела его вместе с матерью. И пыталась убедить себя в том, что не имеет с ними ничего общего. Впрочем, так все и было. Она не была не похожа ни на одного своего родителя, ни на другого. Не такая, как иные, одаренная, альбинос, страдающий из-за своей необычности. Готовый сдохнуть, лишь бы не ощущать себя чужим в этом совершенно чужом обществе. Наплевав на свою уникальность, так же никому не нужную. Никто не мог порадоваться ее победам. Никто не мог утешить в момент поражения. Ей все приходилось делать одной. Всю жизнь. Вот только нервы в последнее время начали конкретно сдавать. И нередко приходилось глотать соленые горькие слезы. Из-за какой-то нервной системы, давшей сбой. Пожалуйста, разрушь мою тишину... Она тихо сползла вниз. Рука непроизвольно выудила маленькую коробочку из под шкафа и нащупала в ней расписанный рунами тяжелый револьвер, который одним движением был снят с предохранителя, этому свидетельствовал тихий щелчок, такой громкий в этой одинокой глуши. Она едва смогла поднять его и устало прижать дуло к виску, осознавая, что слышит медленное биение собственного сердца, которое принялось учащаться. Соленых пылающих губ коснулась легкая улыбка сочувствия, языком Лилу в очередной раз собрала солоноватую влагу, слегка морщась. Палец на курке дрогнул. Наш мир - миллионы шрамов. Холодное дуло покинуло ее бледную, едва ли теплую кожу. Револьвер вместе с рукой медленно опустился на пол, но Изумруд по прежнему крепко держала его за рукоять, начиная дрожать от собственного нервного смеха. Что смог разрушить тишину хоть на какое-то время. На часах - половина пятого. Странно. Но они ведь замерли на половине второго. Улыбка стала шире, а глаза - тусклее. Забери меня отсюда. Мне холодно. Скромная улыбка Гуинплена. Она была способна отражать одновременно уродство и жгучую печаль, с которой ребенок смотрит на сломанную, однако с детства полюбившуюся куклу. Внешним уродством молодая девушка, к ее глубокому сожалению, не обладала, но это не было поводом для того, чтобы не считать себя изуродованной где-то глубоко внутри. Словно эта упаковка всего лишь блестящий фантик под твердой никчемной никому не нужной галькой, которую выкидывают едва обнаружив, что она находится не на своем месте, на месте сладкой приторной конфеты. В такие минуты слабости, поверьте, галька хочет умереть, испариться, исчезнуть, только бы не быть объектом, возможно всеобщего, разочарования. И с каждым последующим зажимается, начинает смотреть волком, недоверчиво щетиниться, словно дикий зверь, начинает жить этим недоверием, что впоследствии может привести к кончине. Тихий всхлип, беглый взгляд на пол, рядом, куда упал расписанный револьвер, но даже это оружие не смогло вызвать у нее каких-то определенных эмоций, даже когда было прижато к виску, где яростно принялась пульсировать кровь. Уверенность все выше в том, что будущего нет, все дальше. Кошмары? Нет, видения вещие. Масса оттенков между черно-белыми цветами. Чаще, ближе, четче. Подобно расстроенному телевизору, антенну которого то и дело постоянно крутят в поисках лучшего сигнала. Вот только ее уже давно перекрутили. Она уже перегорела. Она больше не хочет, чтобы ее трогали. Девушка поежилась, когда лунный свет невольно упал на ее лицо, освещая вместе с ним и ее белоснежные прядки, рассыпанные в хаотичном порядке. После чего осторожно притянула к груди свои длинные ноги, мягко обхватывая их руками, прижимая к себе и ложа на колени голову. Так она чувствовала себя в безопасности, ведь прошлое не отпускает, давит настоящее, а за отсутствием элементарной поддержки отражается в ее общем впечатлении. Ей казалось, что она находиться в изгнании, в клетке, в замкнутом пространстве, а это были просто рамки, в которые она сама себя загнала, в целях своей собственной безопасности. Да, глупо бояться каждого второго, но она учитывала то, что пара человек все-таки смогли пробиться глубже и нанести большой и между тем глубокий порез, каким-то чудом не задевая внутренние органы. Ей было плохо тогда, ей было плохо сейчас, но никто не давал гарантии, что все будет хорошо. А посетить страховую компанию она так и не успела... Пронзала острым взглядом людей - ей было все равно. Воспитанная, надрессированная... Не способная подняться на ноги и захлопнуть эту чертову балконную дверь, что принялась громко хлопать. Маленький ребенок, молодая убийца, шаманка, а для иных и вовсе - ведьма, нечисть, чернокнижница, но только для тех, кто не понимает ее способностей и боится их. Люди вообще боятся всего того, чего не могут и не способны объяснить. Быть может отсюда все ее беды? Может все проблемы в понимании мира окружающими? Нет, она никогда этого не сможет узнать. Если позволит себе сорваться. А ей хотелось всего лишь одного - чтобы папа был здесь. И больше никогда не покидал ее. - Какого черта... Сценарий для мультфильма. Стандартная модель.
Wanderer: Ночь никому не желала уступать свои владения. Никогда. Тьма накрывала собой, погружала в тишину, давала волю воображению и всем тем тайнам, что в ней хранились испокон веков. Давала волю всем чувствам, которые просто обязаны были оставаться внутри при свете солнца, невидимы для окружающих. Словно их и не существовало. Но даже Ночь отступает, когда светлеет горизонт... Медленно, постепенно, но тьма ему покоряется, уступая место новому дню. Цикл, никогда еще не прекращавший своё существование. Серебристый лунный свет сменял золотистый. Тусклый. Но он с каждой минутой становился ярче, ковром расстилаясь лучистому Солнцу, что вот-вот должно было появиться на небосводе. Но до этого еще было несколько часов... Целых несколько часов... Посторонний звук раздался в нависшей тишине, словно аккомпонемент эхом разнёсшимся словам шаманки. Шорох, негромкий, немного посторонний здесь, но вряд ли очень уж нежданный. Когда-то он прозывался другом. И теперь он больше не может этого терпеть. Не может больше наблюдать за всем со стороны, молча. Видя и чувствуя при каждой редкой встрече, как ощущает себя Лилу. Зная, почему. Если бы он встретил её раньше... Но что теперь гадать? Прошлое словно вода - разлившись, утекает безвозвратно. И не всегда можно было время повернуть вспять. Нужно жить настоящим, надеясь на завтрашний день. Под тихий шорох где-то в темноте мелькнула тень, обрисовывающая изящную фигуру некоего крупного животного. Только он знал, как проник сюда. И он догадывался, что Изу, возможно, сразу узнала его. И знала, почему, по какому поводу он мог прийти. Не хотелось бы её пугать, лишая возможности побыть наедине с самой собой. Но ведь и Ворон понимал, что ей осточертело быть одной, без возможности кому-то высказаться, а часто - и просто поговорить с кем-то близко, по душам... Ведь и его она не видела уже очень давно... Из тени на Лилу смотрели два прозрачных, бездонных серых глаза большой чёрной кошки, однако из тени вышел уже человек. Крылатый, хотя из-за того, что перья в ночи казались чёрными, были заметны лишь их очертания. Взгляд голубых глаз скользнул по расписанному револьверу, что всё еще лежал на полу, неподалёку от шаманки. Подумав немного, Ворон, подойдя, поднял его и осторожно присел рядом с Лилу. Оглядев орудие, которое так и не было пущено владелицей в ход, он отложил его в сторону. Подальше от неё. Ожидая, когда она что-то скажет. И скажет ли вообще. Хотя наверняка ей было, что.
Izy: Он двигался медленно, наугад. Так на ощупь передвигается человек, попавший в незнакомое помещение без света. Один неверный шаг — и зашибешься об острый край стола или спинку стула... Отвергнутого и отшвырнутого в сторону одной ночью назад. Или это всего лишь ложь, игра времени, неисправность часов, что продолжают показывать половину второго, когда всего час назад изображали половину пятого? Или это ее глаза, слишком мокрые и красные от слез, начинали путать, тем самым сводя с ума своего обладателя? Все возможно. Но сейчас девушка не хотела ни о чем думать. Ей хотелось просто сильнее уткнуться в колени, будто благодаря этому она сможет спрятаться, исчезнуть, исчезнуть бесплотным фантомом, раствориться в этой темноте. Тишина. Изумруд отняла свое лицо от колен, приподнимая голову и утыкаясь в них подбородком. Едва открывая усталые глаза, переполненные серебром и ловя очертания довольно крупного животного, однако не на долго — фигура приняла человеческий облик и начала медленно приближаться к ней. Лилу же отвернула взгляд в сторону, не желая встречаться с гостем, иначе просто - свидетелем того, что здесь происходило, глазами. Ей не было стыдно, она даже не думала ни о каком смущении, ей было просто немного неприятно, что за всем, в том числе и за несвершившимся выстрелом наблюдали. Видели и продолжают видеть ее слабость. А в этом случае ей необходимо было сейчас подняться, заставить слёзы мгновенно высохнуть и одарить незваного гостя колким пронзительным взглядом. Таким, каким наградили ее глаза, будто налитые ртутью. Серебряные, блестящие, несомненно мертвые. Но и на это ей было плевать. - Так много прожито, так мало жаль, — прошептала Изумруд, выдавливая из себя подобие улыбки, которой и наградила бы Ворона, если бы тут в свою очередь упрямо попытался заглянуть молодой девушке в глаза. Он нарушил ее тишину, но не был тем, кого она сейчас так сильно хотела бы увидеть. Или был? Нет, она так и не сможет этого понять, возможно и не поймет никогда, но это не так важно. Он здесь, он пришел, он смотрит переполненными голубизной глазами, ждет. Чего-то ждет. Каких-то слов. Раскаяния? Истерии? Злости? Депрессии? В глотке пересохло, а ладони сами потянулись по направлению к Джону, мягко обвивая его за талию. Это заставило Лилу встать на колени, но забывшая про гордость сейчас, единожды, уткнулась лицом в его грудь, не желая ничего говорить, просто радуясь тому, что была не одна. Что оказалась не наедине с собой, как ей показалось. Значит Джон замечал ее состояние, ведь именно поэтому сейчас пришел сюда? Чтобы успокоить и утешить в минуты слабости? - Волчье солнышко, - тихо чихнув прошептала снова, вспоминая про незатворенный балкон. Уж не продуло ли ее совсем?
полная версия страницы