Форум » Будущее » Атмосфера Греха [Blizzard & Ego] 0.1 » Ответить
Атмосфера Греха [Blizzard & Ego] 0.1
Ego: [right]Вступление: Он смотрел на нее, на ту, что осталась именно такой, какой он ее всегда помнил - маленькой и хрупкой девочкой, постоянно смешно морщившей носик. Ему хотелось прижать ее к себе, провести волнительно подрагивающей ладонью по мягким светлым волосам. Заглянуть в ее прямолинейные серо-голубые глаза. И услышать ее смех. Но она была странно молчалива, только глаза выделялись на побледневшем, непонятно от чего именно, лице. Она не смеялась, не было ни тени радости, ни улыбки, ни любой другой эмоции. Она просто серьезно и холодно смотрела на него. - Что с тобой? Почему ты так смотришь? - Зачем ты пришел? - она закурила сигарету и опустилась на ящик, развязно и устало закинув ногу на ногу, звеня солдатским жетоном на шее. - Ты так долго не приходил.[/right] Название: Атмосфера Греха. Предательская. Место действия: Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, заброшенное здание завода. Время действия: будущее; теплая майская ночь. Краткое описание: Долгожданная расправа над прямым источником угрозы для членов «Синдиката» - особый праздник. По слухам, в правительстве появилась талантливая Ищейка, ведущая двойную игру, работая как на Соединенные Штаты, так и выполняя отдельные заказы. Исключительно те, что смогут представить для нее хоть какой бы то ни было интерес, а не чисто финансовую прибыль. И большинство из ее выполненных заказов касались именно «Синдиката». Многие были не прочь заплатить за устранение той или иной фигуры этой группировки, совершенно не подозревая о существовании оной. Но никому из нынешних членов этого братства не удавалось столкнуться с ней, работать в открытую ей никогда не приходилось, сама ее личность была так же не установлена, а тем, кому удавалось хоть краем глаза ее увидеть на обозрение представлялась лишь белоснежная, безликая маска на лице. И все бы ничего, если бы после одного из заказов ее не выследели и не бросились вдогонку, вынудив свернуть в здание заброшенного завода, где ее и ожидал глава «Синдиката», желающий разобраться во всей этой ситуации.
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Ego: Высокая и хрупкая фигура, крепко обтянутая в черный плащ с высоким воротом, скользнула в узкий проулок между двумя высокими жилыми домами и, даже не думая оборачиваться, устремилась вперед, в полумрак. Ее не останавливало даже то, что в конце ее ожидает высокий и идеально ровный тупичок, заботливо выложенный когда-то строителями, с парой мусорных баков. Медлить ей было нельзя, преследователи, судя по их решительности, прекрасно знали, что имеют дело с кем-то явно серьезным и не таким уж и слабым, а главное, судя по первоначальным выкрикам, осведомлены о том, кто она. Точнее, кого из себя представляет. А, следовательно, они так же вполне могли являться одаренными, вот только намерения у них были не такими уж благими. Но способности свои применять не спешили, медлили, чего-то ожидали и продолжали погоню, которая все равно не сможет длиться вечно. Найдется свой логический исход для этой стычки. Вот только их неспешность заставляла Ищейку быть настороже и держать ухо востро. Увеличив скорость, тем самым подставив себя под угрозу вымотаться быстрее обычного, девушка, а определить по спине и незатейливой маске во все лицо половую принадлежность для противников было весьма проблематично, легко выпустила вверх кошку, крюк которой обвился вокруг самой верхушки фонарного столба и вскочила на один из баков, мягко и быстро поднимаясь с помощью крепкой цепи вверх. Перескочив тупик, она ослабила хватку кошки и, не долетев до асфальта, потянула на себя, из-за чего та отозвалась мгновенно, отцепляясь и возвращаясь в пояс Кэрол, которой пришлось приземлиться на ноги, но весьма успешно. Бежать на необычайно высокой платформе не представляло труда, особенно, если она была предназначена именно для бега. Она и придавала фигуре Эго роста, визуально делая ее еще худее, чем она есть. Миновав преграду, она снова, не оглядываясь, пустилась в бега, краем глаза замечая, что преследовали разделились и теперь уже появились с двух крайних проходов. Вероятность этого она и не исключала, поэтому была вынуждена свернуть в единственный свободный проулок, ведущий прямиком к заброшенному заводу. На ходу осознавая, в чем состоит проблема их бездействия. Они намеренно загоняли ее на этот завод, но ради чего? Без всяких сомнений, ее ожидал там довольно сладкий прием, в этом нельзя было сомневаться, иначе они так не старались бы и не гнали ее в эту сторону уже достаточно долгое время. Что же, почему бы и нет? В конце-концов, справиться или уйти в замкнутом помещении будет легче, чем сейчас. Остается только надеяться, что они - действительно одаренные и ей будет откуда черпать силу и держать крепкую оборону. Дыхание девушки начало понемногу сбиваться, в груди болезненно защемило, ноги принялись отказывать. Ей нужно было передохнуть, остановиться хотя бы на чуть-чуть. Но позволить это сейчас было большой роскошью. Остановка и можно смело оборачиваться, чтобы принять удар. Из-за спины послышались завывающие крики. Утопающие в новом порыве сильного и холодного северного ветра, ударившего ей в лицо, но в отличие от лиц преследователей, ее было надежно скрыто маской с широченной нарисованной улыбкой. Только вот глаза принялись слезиться, но это - ничего, пройдет. Собрав волю в кулак, девчонка припустила вперед, забегая внутрь завода через черный ход. И тот час погружаясь в кромешную темноту, смело и размашисто ударившую в слегка мокрые серо-голубые глаза. Крики за спиной мгновенно стихли. Наступила полнейшая тишина. - Папа, ну возьми меня с собой! Я уже достаточно взрослая и смогу защитить и себя, и тебя! Я буду очень осторожной и послушной, правда! - Нет и это не обсуждается! - Пап, почему ты так редко стал приходить? Мне очень тебя не хватает. - Я знаю. Но мне нужно работать, снежинка. Пойми. - Ты по прежнему не хочешь взять меня с собой? - Мы уже говорили об этом. Нет. В общем, я понимаю твое желание быть ближе, но это невозможно, и ты это знаешь, потому как… - Невозможно? Хорошо. Я рада за тебя, Дональд.. Она шла на ощупь, целиком и полностью полагаясь на собственные мироощущения. Судя по всему, сейчас она находилась в одном из широких амбаров, так как явно чувствовалась свобода, которую и следовало чувствовать будучи в большом и просторном помещении. Но идти пришлось не долго. Внезапно зажегся яркий свет и несколько десятков больших и широких ламп ударили ей прямо в лицо, на этот раз ослепляя еще более действенней, отчего девушка приложилась ко лбу рукавом, пытаясь снять с глаз напряжение. Пытаясь разглядеть расплывшиеся в этом ярком свете фигуры стоящих перед ней людей. При этом выдыхая полной грудью, ловя каждое мгновение и, одновременно, находясь при этом в странном чувстве покоя. Ей говорили, что ей нужно научиться убивать. Чтобы иметь возможность чувствовать себя в безопасности. Тревоги не было, но настороженность давала о себе знать. Кэрол хранила молчание. И сомневалась, что вообще станет говорить. Но она ждала этого от своих невольных собеседников, которые тоже пока молчали и не сдвигались со своего места. Изучая. Как и она, в ожидании, когда наконец пройдут последствия ослепления и она сможет начать изучать их в ответ. Или, хотя бы, пока одна из фигур или шорох за спиной не заставит ее перейти из состояния покоя в движение.
Blizzard: Сидя за столом рабочего кабинета одного из каких-то третьесортных начальников, он смотрел в окно и пытался сейчас представить себя на месте тех, кто, словно гончие, был послан привести товар к месту. Каково вам желать такого – разорвать обидчика на части собственными зубами, но сдерживать гнев, ярость настоящего возмездия, потому что настоящий план мести наиболее извращенный, он принесет больше удовольствия, вы будете буквально стонать в экстазе от вида, он наблюдения, от осознания того, насколько обидчику плохо, как он страдает. Кто-кто, а Гилл прекрасно знал такие чертовски интересные и приятные сердцу игры. Обаятельный мужчина, средних лет, обходительный, вежливый, страстный любовник, отец, брат, друг, а на самом деле, и самое интересное, он не скрывал этого, - настоящий убийца, мастер своего дела. Первая жертва – двенадцать лет, неумело и неловко задушил леской, ничего, через три месяца все делать было куда проще, куда качественнее стало к пятнадцати годам, изощреннее к двадцати, равнодушнее к тридцати, дело чести к сорока. Вот он тот самый продукт общества, которое так восхваляет себя любимое и говорит, что все равны, что все как овцы и ни единого волка. Иногда и от овцы способен появится волк. За окном давно стемнело, настенные часы показывали без четверти полночь, самое время начинать бал монстров, самое время нечисти появиться на свет божий, мелкая рыбешка уходит ко дну, того, кто не успел, сжирают, раздирают на куски, продают, съедают, используют, перерабатывают. Вы видели ночную жизнь Нью-Йорка? Никаких ярких огней, никакой романтики, все прозаично просто и не лицеприятно. Проститутки с ярко раскрашенными косметикой и синяками лицами выходят на панель, им давно не двадцать, а те, кто еще выглядит молодо, скоро ничем не будет отличаться от остальных, в этих женщинах красота начинает испаряться после шестого клиента и к тридцати они походят на пятидесятилетних старух, они торгуют своим телом, они помогают тем, у кого ломка, найти свой кусочек счастья, направляя прямиком в ласковые на короткой срок руки барыги. Кокаин? А вы не пробовали кислоту? Эфир? Попробуйте б42 он снесет вам крышу, это почти чистый метан! Можно продолжать и дальше, только смысла будет не много. Важно знать одно, все это тоже, своего рода корпорация, со своим отделом продаж – шлюхи, со своей бухгалтерией – оружие, со своим руководством – мафия, и над всем этим есть те, кого знают в лицо и не знают в одно и то же время. Что такое Синдикат? Это не просто что-то сродни мафии, хотя и это своего рода семья, братство, союз, разорвать который не может никто, даже предатель заплатит сполна, даже героя не забудут, это миф, сказка, реальность, это все и ничто, он есть и его нет, и ты как глава семьи должен заботится обо всех, особенно когда кто-то забирает одного сына и дочь за другим, когда пропадает то сестра, то брат. - Они наверняка уже в пути, - раздался голос со стороны, отвлекая мужчину от собственных размышлений. - Да. Ты все сделаешь? - Я мастер своего дела, и ты это знаешь, - обладатель голоса чуть подался вперед, свет лампы озарил его улыбающееся безумной улыбкой лицо, на котором располагались круглые стекляшки зеркально отражающих видимый мир очков. Джонас Хароу сжал свой саквояж и погладил обитую им кожу, внутри находилось самое дорогое, что было в жизни этого безумного хирурга. В кабинет ворвался парень лет девятнадцати, волосы были всклокочены, в глазах горел огонь, в буквально смысле этого слова, от самого парня несло горелой плотью, потому хирургу, сидящему ближе всех к двери пришлось прикрывать ладонью нос. Парню не нужно было что-либо говорить, Близзард понял все и так, без слов. Он медленно поднялся со своего места, взял пачку сигарет, закурил и направился вслед за безумным гонцом. Свет, направленный на площадку, куда загнали гончие свою добычу был не единственным источником света, но единственным, который сейчас работал и злонамеренно слепил глаза недругу. Гилл шел меж давно неработающих машин, оставаясь в их тени и продолжая раскуривать сигарету, не нервничая, просто сдерживая себя, как и многие сегодня здесь присутствующие, чтобы сразу не разорвать так называемую Ищейку в клочья, не оставить себе на память кусок мертвой плоти, вмерзший в лед. - Загнали! - Да загнали! Перед ним возникло двое исполинских фигур близнецов Гримм. - Хорошо, - хриплым голосом отозвался Гилл, делая шаг вперед, но оставаясь, все также в полутени. – Добро пожаловать, Ищейка, желаешь сказать последнее слово перед смертью, - он сделал еще один шаг полностью выходя на свет и смотря на фигуру облаченную в странное одеяние. Чего еще можно было ожидать от якобы героя в разноцветном трико, хорошо еще хоть цвет одежды не кричащий. Сам Дональд был одет менее броско, строгий костюм, поверх легкое пальто, взгляд смотрящего сверху вниз человека, голос без тени угрозы, но заставляющий понять – здесь будет окончание чьего-то пути.
Ego: Глаза постепенно начинали привыкать к яркому свету, а две фигуры, стоящие перед ней, с каждой секундой приобретали все большую четкость. Теперь она могла различить в них двух крепких мужчин, что с явным удивлением и открытой ненавистью рассматривали ее, но приближаться даже не собирались. Судя по опасению, а так же по проявившемуся страху в их глазах, едва ей стоило было медленно опустить руку, они не представляли для нее ровным счетом никакой угрозы. Тем более, что Кэрол все же успела уловить третье расплывчатое пятно, стоило только прожекторам зажечься. Значит беседа предстоит не с ними. Теперь они полностью потеряли для нее интерес, не смотря на то, что были крепко слажены и каждый из них всего-то лишь одним ударом мог сломать ей сразу несколько ребер. Не в этот раз, они и близко не подойдут к ней, явно ожидающие команды, словно верные псы. Ну вот, пусть ждут и трясутся от злости, им это только к лицу. Девушка усмехнулась. Ей, право, не доводилось влипать в такие переделки в одиночку. В Оружии ее никогда не предоставляли самой себе, ведь не смотря на проявившиеся таланты, она все же оставалась довольно уязвимым солдатом. Но ценность и редкость ее способностей стоили чужих ран. Именно на этот слаженный механизм и ставил доктор Лайтмен. Что можно сказать - не прогадал, негодник. Она продолжала тяжело и размеренно дышать, не отрывая своего взгляда от неприятелей напротив. Не шевелясь. Ее тело было полностью напряжено не смотря на то, что наконец окончило свой бег и получило возможность отдохнуть. Им осталось лишь совершить движение. Любое неверное движение. Но догадавшись, чего ожидает Ищейка, они так же не собирались шевелиться. Просто смотрели, как на редкое животное в местном зоопарке, что кинули в клетку к голодному льву. И не более того. Она уловила сбоку какое-то движение и медленно повернула голову так, чтобы и увальни и обладатели мужских голосов в тени конструкций были в поле ее зрения. Вначале вышли двое. Высокие и крепкие мужчины, одного роста, волосы одного были черными, второго - темно-русыми. Но их лица, они явно были близнецами, так как полностью походили друг на друга, если не считать различия в некоторых мелочах. Что касается их взгляда, то он ничем не отличался от взглядов тех, кто ее встретил, полная идентичность, вот только страха он был лишен полностью, его заменило легкое замешательство и конкретно зудящее нетерпение - это было видно по тому, как они переминались с ноги на ногу и сжимали-разжимали кулаки. Но и не они были главными виновниками всеобщей заторможенности. Виновником был тот, из-за которого Кэрол захотелось провалиться на месте ко всем чертям. - Добро пожаловать, Ищейка, желаешь сказать последнее слово перед смертью? - зрачки Эго расширились, а губы слегка разомкнулись, но этого никто не мог заметить. Она не могла ничего поделать с собой, осознавая, что ноги становятся ватными против ее воли и намереваются подкоситься. Этот голос, который перед сном, когда она была еще маленькой, читал ей сказки, хвалил за все новые и новые успехи, ласково называл «моей Снежинкой».. принадлежал ее собственному отцу, что предстал перед ней, из плоти и крови, едва стоило ему выйти на свет и полностью показать себя! Ее отцу! Заботливому, любящему, зарекающемуся, что отправит на тот свет любого, кто посмеет притронуться к его девочке. Которая теперь, без его ведома, стала его же мишенью. Жертвой. Дичью. Загнанным зверем. «Так вот почему ты не хотел брать меня с собой», - выдохнула девушка, беря себя в руки. Вот он - шанс, который она так давно ждала. Но какой ценой и при каких обстоятельствах он ей выдался? Бегством из дома, новыми знакомствами, вступлением в Оружие Икс и, наконец, убийствами? Да у нее же теперь руки по локоть в крови, благодаря Лайтмену, чем она лучше отца, который сейчас хочет покончить с ней? Нет, не с ней, а с Ищейкой, которая избавилась не от одного неугодного человека, преступника и не сказать, чтобы бескорыстно. Ей хотелось рычать сквозь зубы, кусать губы до крови, но, ни в коем случае, не выступать против него. Но даже таким, грязно добытым шансом необходимо было воспользоваться. Негоже останавливаться на пол пути. Она всегда добивалась своей цели. Ищейка бессловно стянула со своей головы капюшон, предоставляя ярким и длинным белоснежным волосам заслуженную свободу, после чего скинула с рук кожаные перчатки, обнажая свою бледную кожу. Серо-голубые глаза смотрели прямиком на Гилла, хоть периферийным она и могла наблюдать за остальными, это было ясно как божий день. Она хотела смотреть на него с теплотой, но не могла, слишком многое сейчас перемешалось внутри: страх, боль, злость, обида, ненависть, ревность, любовь, желание тактильного контакта. Но для чего в первую очередь - она не могла сейчас для себя решить. Он даже умудрился пропустить ее девятнадцатилетние из-за этой своей работы. Он больше не был ее защитником, по крайней мере, покуда маска на ее лице не треснет. Но разве не для таких случаев, Кэрол ее надевала - чтобы, если только такое будет возможным, она встретит своего знакомого на месте преступления, то ни в коем случае не будет опознана, даже самими сотрудниками Оружия. Теперь же неизвестно, было ли это верным решением. Да и не суть. - Трое... шестеро на одного не так уж и честно, - отозвалась на голос отца Кэрол, таким же хриплым от усталости и сухости во рту, но громким и четким голосом, отмечая молодого девятнадцатилетнего мальчишку, возникшего за отцом. - Хотя, кто здесь говорит о честности, да? - помедлив, спросила Ищейка, обращаясь прямиком к Дональду и делая один единственный шаг вперед по отношению к нему, продолжая безотрывно смотреть на него. И улыбаться размашистой улыбкой маски. Но настроение глаз не совпадало с настроением изображенным на ней, это точно.
Blizzard: В горле словно кость застряла и непроизвольно сигарета выпала из полуоткрывшегося рта, он только и мог что поймать ее рукой и чуть дернуть бровью от боли в ладони, когда табак погас о грубую кожу. Вы не слышали ничего, никогда не предполагали того, что вас ожидает нечто необъяснимое, что зовется финальным поворотом судьбы? Вот оно перед вами, маячит красным флагом, а вы стоите и ничего не можете сделать человеку, который дразнит вас, как бы сильно не было ваше раздражение и гнев, как бы сильно вы не хотели стереть его в порошок. Как он мог не узнать ее? Волосы, голос, глаза, этот взгляд, совсем не отличимый от его. Когда-то точно также, еще будучи щенком, он смотрел на тех, кто смел преступить честь семьи, такими же глазами он испепелял сотни недругов, прежде чем вступить в неравный бой, прежде чем услышать звук серен и когда решетка за тобой захлопывается, когда охранники издеваются, совсем мальчишка, для него – еще девчонка, девочка, малышка, ребенок, которого он поклялся перед самим собой спасть от всего, защищать, любить, прощать, потому что это плоть и кровь, потому что ближе никого нет. Что он за отец, если сейчас желает… Гилл чуть склонил голову, улыбаясь кончиками губ и прикрывая глаза. Он молча стоял озаряемый светом прожекторов, ни слова ни слетело с его губ, а в глазах невозможно было что-то прочесть. Он просто откинул окурок в сторону и повернувшись к братьям Гримм коротко кинул: - Мы будет говорить одни, - на лице не выражалось ни доли эмоции, а что должно было быть там – удивление, стыд, волнение. Он был удивлен ее присутствием, тем, какой путь она выбрала; он стыдился того, что она узнала обо всем так, но рано или поздно это должно было случиться; он волновался о ней, потому что в отличие от Кэрол знал непреложный закон Синдиката, впрочем, это был не только его закон, это было кредо, которому следовали все преступники, если у них была «семья» - предатели голову с плеч. Дональд смотрел на удаляющихся в сторону преступников, которые буквально понимали словно «уединение», в такие минуты ты представляешь собой скелет и ничего больше, ты не слышишь, не видишь, не чувствуешь, ты есть и тебя нет, так же и они скрылись в тени стоящих и ржавых машин, а Гиллу осталось только добавить: Прошу за мной, - он направился в сторону кабинета ни слова ни говоря и стараясь умертвить в себе все. Что он мог поделать? Да, он любил ее, он готов был любому из присутствующих здесь негодяев глотку перегрызть за ее жизнь, но она была не той, кого он знал, это была не его дочь, это был его противник, и следовало относиться к ней именно как к противнику, не как к той нежной плоти, что была рядом, что сжимал он в своих объятьях. Рано или поздно заканчивается все. Он пропустил ее внутрь маленькой комнаты, подождал пока Джонас бросит на чистое, нетронутое тело свой хищнический взгляд, а затем уйдет, и запер дверь. Располагаясь за столом, он закурил вновь, также ни говоря ни слова и предоставляя ей право высказаться первой. Что ж, вот она горькая правда, хотя для него это была обычная жизнь – мир преступления и нарушения законов общества, и ветви этого мира уходили глубоко в ту самую мораль, которую так любили обычные люди.
Ego: Узнал. И что теперь? Ты по прежнему хочешь натравить на меня этих, трясущихся от ненависти, собак? Или предпочтешь окончить этот вечер встреч хорошей серией короткометражных порок? Что ты можешь? - серо-голубые глаза прищурились, смотря прямо и с неприкрытым вызовом, что всегда было присуще ей во время горячих споров, когда она была уверена в своей правоте и готова была отстаивать ее до самого победного конца, чего бы ей это не стоило. И оглянулась на двоих мужчин, что заметно попятились назад, оглядываясь на Гилла с какой-то растерянностью и замешательством в глазах. Отец медлил, не спеша склонив голову на бок, слегка улыбнувшись и прикрывая глаза, что выражало некую задумчивость. Во взгляде читалось одно только неопределение и невозможно было понять, о чем он сейчас думает, находясь по другую сторону баррикад по отношению к своей девочке. Которую до этих самых пор считал полностью беззащитной. Ну, что же, в каждом стаде где-то бродит волк-овца. И в данный момент Кэрол оказалась подобием бомбы замедленного действия. Тикала себе, тихо и прилежно, пока индикатор не подобрался к десяти. Спасибо Оружию, у нее были хорошие учителя. Что-что, а к учебе Кэрол всегда испытывала особые чувства. Такую трепетную любовь перед чем-то новым и неопознанным. И это - далеко не конец ее обучения. Ей всего девятнадцать. - Мы будем говорить одни, - сказал он своим спутникам, обернувшись к ним и те, окинув последним взглядом Ищейку, поспешили удалиться. Вслед за близнецами и молодым мальчишкой направились и те двое мужчин, что принялись отступать еще раньше полученного распоряжения. Судя по всему, Дональд был далеко не последним человеком в этом сборище. Стало быть, она каким-то способом перебежала им дорогу, раз целью их была расправа, которой и заправлял отец. Девушка усмехнулась и устало опустила голову, давая волю своему тяжелому дыханию, даже не ожидая того, что Дональд продолжит: - Прошу за мной, - Кэрол вскинула голову и, расстегнув несколько пуговиц на своем плаще, ровно до пряжки на груди, бесшумно направилась за ним, но не сокращая расстояние между собой и отцом. Каблуков сейчас на ней не было, поэтому они оба двигались через завод весьма тихо, каждый - углубившись в свои мысли, которых у девушки попросту не было. Как бы то ни было, он оставался ее прямым противником на данный момент и не сомневалась, что Близзард думает и считает так же. Сейчас они должны разобраться именно с этим. Все-таки, семья-семьей, а работа... к черту такую работу, честно говоря! Если бы он не попался на ее пути, то все было бы прекрасно, но кто бы мог подумать!... Дональд придержал для дочери дверь, она вошла, продолжая хранить молчание, после чего пропустила странного мужчину в очках. С недоброй улыбкой и далеко неприветливым взглядом. За его спиной и захлопнулась дверь. Щелкнул замок. Это было сигналом для Эго, которая тут же расстегнула застежку и скинула тяжелый кожаный плащ на одну из коробок, что располагались в одном из углов комнаты, оставаясь в темно-сером свитере, поверх которого был одет черный шерстяной жилет с карманами, кожаных, плотно облегающих фигуру, брюках с поясом, на котором располагалась стальная бляха, и высоких сапогах на огромной платформе, что стала причиной ее чересчур высокого роста. На шее показался солдатский жетон, цепочка которого тихо прозвенела, стоило девушке поправить свои длинные светлые волосы, что когда-то были совсем короткими. Наконец, она сняла с лица белоснежную маску со скользкой и противной улыбкой. На бледном лице выделялись лишь глаза, ярко подведенные черным карандашом. Губы были слегка и маняще приоткрытыми. Обернувшись к отцу, девушка опустилась на ящик, развязно закинув ногу на ногу и, вытянув из кармана небольшую железную фляжку, что традиционно носили армейские, открутила крышку и сделала небольшой глоток, тут же поморщившись. Да, может выглядело это весьма неподобающим образом, но внутри фляжки было всего-навсего разведенное водой успокоительное, которое часто приходилось брать с собой - ей всегда было трудно засыпать на новом месте. Собственно, спать она сейчас совершенно не собиралась, но этот глоток был явно к месту. Зажав между коленей фляжку, Кэрол достала из другого кармана пачку сигарет и закурила, но тут же закашлялась и потушила ее о бетонную стенку, осознавая, что после такого кросса просто не в силах дышать табачным дымом. Сделав еще один глоток успокоительного, Ищейка, которую он так жаждал разорвать в клочья, приподняла взгляд и спросила: - В чем я обвиняюсь?
Blizzard: Кто наши дети? Мы сами в их возрасте, с той лишь разницей, что порой худшее бывает то в одну, то в другую сторону. До сей поры Гилл считал, что именно он сполна расплатился перед проклятым всеми Создателем, именно он понес наказание за все свои проступки и проступки своих детей, начиная с того момента как Роберт Гилл нашел его у себя под дверью, орущего и требующего женской груди и ласки младенца, заканчивая тем, что подобно бабочке в коллекции натуралиста, его мечтали точно также к стене пришпорить многие влиятельные люди, не только добренькие и чистенькие служители правопорядка, отнюдь – большая часть была из его же лагеря, так сказать, такие же бандиты, негодяи, которые мечтали дорваться до власти не осознавая того, что их точно также захотят свергнуть с вершины. Единственным преимуществом Гилла здесь было то, что никто не знал – кто он, этот лидер якобы существующего Криминального Синдиката, берущего и объединяющего под своим крылом всех отверженных одаренных, всех, кто так или иначе не нашел применение своим талантам в мирной жизни, или просто кому-то не дали найти свой путь. Фигура лидера оставалась всегда чем-то мистическим, кто-то говорил, что до сих пор Капюшон негласно за всем наблюдает, кто-то думал то на одного, то на другого крестного отца мафии, было и мнение, что Синдикат это проправительственная организация и управлением ее занимаются аж из самой администрации президента. Глупцы! Впрочем, все это было лишь на руку ему, Дональду, как и всем его братья и сестрам, а точнее сыновьям и дочерям, за жизнь каждого из них он отвечал собственной головой. А вот, видимо, родную дочь как ни старался уберечь не смог. Что он должен был сказать? Знаешь, Кэрол, запретный плод всегда сладок, вот ты и поманилась на него, так скажи теперь так ли сладость ощутима, так ли ты хочешь продолжать делать то, что делаешь? Нет, никогда он так к ней не обратится. Да, она выросла, стала взрослой красивой девушкой, она взяла лучшее от родителей, она развила свои таланты, и будь он не ее отцом, он бы влюбился. Но он итак был влюблен в нее, просто потому что она - часть него. А Донни прекрасно знал, что такое узы крови. Это прочнее любого соглашения, когда ты кого-то называешь кровным братом или сестрой, когда ты обращаешься к человеку как к дочери или сыну, отцу или матери, это равносильно тому, как если бы вас выносила единая утроба, и ваше генетическое дерево имело один корень, а значит инстинкты, врожденная память, подсказывали насколько близок этот человек, потеря которого никогда не сможет быть оправданной. Но кто была она? Эта девчонка, развязно сидящая перед ним, пьющая что-то (хоть бы не алкоголь, чертово отцовское мышление), наблюдающая за ним, ждущая. Чего? Он может прямо здесь и сейчас просто убить ее, без помощи других. Что она умеет? Ее способности не те, которые требуют силы или сноровки, они слишком узки, к тому же за дверью ее ждут те, кого он называет братьями, кто кровью поклялся защищать друг друга. Всего одно движение, мимолетное, и он сможет ее отключить. Все просто, милая Кэрол, твой папа с пеленок был в этой среде, он вырос здесь, он знает больше чем ты, он умеет то, о чем ты не подозреваешь, но все это давалось такой же ценой, порой о многом хочется забыть и он забывал, когда сжимал в постели Морган, когда вдыхал ее аромат, когда обнимал тебя, когда слушал твои рассказы, когда отдавал себя тебе настолько, насколько можно было, и уезжал, и исчезал, чтобы никто до тебя не добрался, чтобы ты жила спокойно и все у тебя было, чего не было у него. Квартира – у него же комната или небо над головой, образование – уличные поединки, тюрьмы и суды, - какие вы разные, какие разные судьбы, но задумываясь о поговорке о яблоке и яблоне невольно содрогаешься, и закрываешь глаза, будто бы от усталости, пусть думает, что от усталости. - Во многом, - после продолжительной паузы ответил Дональд, он не смотрел на нее, размышляя словно бы о чем-то своем. Что она могла знать? Пусть это и звучит меркантильно, но главный вопрос был в том – догадалась ли она, кто ты? Огонь, сигарета. Он терпеть его не мог, с каждым годом становилось все невыносимей, хотелось прекратить все в царство Снежной Королевы. Надо будет с Джонасом поговорить, он ведь делал тогда операцию. - Ты убила, обманула, ты предала, притворялась, да ты и сама знаешь, - он выдохнул кольцо дыма в сторону и посмотрел на нее своими светлыми глазами, не небесно голубыми, как любят многие описывать подобный цвет, отнюдь, они были слишком светлые и казалось катаракта поразила их. – Ты можешь уйти, если хочешь, окно открыто здесь, ты знаешь я не переношу жары. Я придумаю все, что угодно. С одним условием – ты прекратишь играть в супермена, иначе… Да, иначе. Пресловутое. Но всегда человек разрывается между чувством и долгом, и Донни давно, еще когда впервые понял, что значит иметь цент в тюрьме, выбрал долг.
Ego: [right]«Never look back and never think twice.»[/right] Так близко и так далеко, одновременно. Казалось бы - только руку протяни и вот он. Такой как и прежде - теплый, близкий, живой. Наконец, всегда уверенный в своих поступках и действиях, всегда находящий им должное оправдание. Человек, ради которого Кэролайн была готова на все, была готова принять любую роль, от ангела до дьявола во плоти, лишь бы быть рядом. Хотя бы иметь возможность стоять за его спиной, накрыв его плечи тонкими и бледными ладошками, с черными как смоль ногтями и множеством проступающих сквозь светлую кожу синих капилляров. Она любила его. О боже, как она его любила! Даже больше, чем следовало бы. Готовая быть ведомой, но только им. Исключительно. И никем больше. Только им, с ним, его. Все звала. И продолжает звать, но теперь уже безмолвно. Даже сейчас - дрожащими глазами, резко учащенным пульсом, стуком сердца, нервным подрагиванием рук. Полностью ощущая себя отвергнутой им с того самого момента, когда он в последний раз отказал ей. Когда рассказал о женщине, с которой хочет связать свою судьбу. Когда она сбежала, переступила через себя и сломала все к чертовой матери, разбив то, что они с отцом когда-то создавали сами. Вдвоем. Без ее матери. И сейчас, с каждой минутой безмолвия ей становилось все холоднее и холоднее. И успокоительное из фляжки уходило только так - глоток за глотком, по мере того, как рука начала откровенно дрожать. Как лекарство принялось стекать тонкими струйками по ее губам, подбородку, стекая по тонкой шее, когда Кэролайн вскинула голову, пытаясь успешно опустошить содержимое фляжки и не дать дрожащей влаге в глазах выдать себя. Пытаясь скрыть все эмоции как можно глубже, чем следовало бы. Она всегда была откровенной с Дональдом. И врать ему никогда не смела. Но недосказанная правда тоже, по сути, является ложью. От осознания этого становилось еще неприятнее. - Во многом... -А ты? - инстинктивно-быстро прервала его девушка, с легким опозданием подав голос вслед за ним. Бережливо закручивая крышку на фляжке и пряча ее в потайной карман шерстяной жилетки. Девственно пустую, успев вобрать в себя все, до последней капли. Вот только помогать успокоительное явно не спешило, решив, что для начала справляться с нервами Кэрол придется самостоятельно. -Ты, - повторила она, подняв на него свой взгляд. Прямой, серо-голубой взгляд, не собирающийся отступать или попросту спасовать перед своим прямым родственником. Но не смотря на его прямоту, он был туманен и опьянен, готовый вот-вот отстраниться от этой реальности и погрузиться в свою. Персональную. Кэрол настолько не хотела верить, что происходит здесь и сейчас, что предпочла бы, чтобы отец просто вырубил ее, а проснулась она бы уже дома, в своей комнате, бережливо накрытая теплым одеялом, с теплом его губ на коже. Как несправедливо с ней поступила жизнь. Хотя, с ним она сделала тоже самое. А может, ей просто не нужно было рождаться? -Убила? - Эго подняла голову, касаясь пальчиком тонкой цепочки и оттягивая ее на себя, демонстрируя солдатский жетон. -Это моя работа. Предала? - девушка отпустила цепочку и поднялась с коробки, не спешным движением направляясь к его столу. -Кого я предала, папа? - остановившись перед самым столом, Кэролайн подалась вперед, буквально ложась на него, лишь бы подобраться поближе к Дональду. Не для того, чтобы заглянуть ему в глаза - это было бы уж слишком сентиментальным. Нет, у нее были другие планы. Далеко идущие и долгоиграющие. -Притворялась? В этом ты виноват не меньше. Думаешь, я не пойму, отчего они слушаются тебя? Это и есть твоя работа, папа? На эту семью ты меня променял? - прошептала последние слова Кэролайн, подобравшись максимально близко к лицу Гилла и резко замерев, не в силах двинуться, едва их глазам стоило встретится. Да, она была Льюис. Но она является одновременно и Гилл. А это - уже весомый аргумент для..
Blizzard: Дети вырастают, игрушки становятся смертельно опасны для них самих же, потому что также вырастают в размерах, дороговизне и силе удара. С кем ты связалась, девочка моя, на что ты потратила свою жизнь, точнее решила потратить, потому что у меня нет ответов на твои вопросы, потому что я сам не могу ответить на свои и оправдать себя в твоих глаза, да и этого и не нужно – ты прекрасно знаешь теперь, кто я, что я, это моя жизнь от А до Я, до последнего знака препинания, не до точки. В наших историях редко когда четко обозначен конец – едва ты думаешь, что попрощался с самим собой навсегда, как прошлое настигает тебя, окутывает своим покрывалом и заставляет оглядываться, заставляет переживать все по новой, с той лишь разницей, что теперь в голове крутится неприятное ощущение дежа вю. Ты выросла, моя малышка, снежинка, и стала тем, кем я не хотел бы тебя видеть никогда. Может это судьба? Нет, скорее ее ирония, как же сейчас боги смеются надо мной… Я никогда не был хорошим отцом, единственный хороший поступок, который я совершил для тебя в твоей жизни – забрал из общества этой женщины, иначе твой талант пропал бы, ты боялась бы даже помыслить о том, что отличаешься от остальных… На это и все. Конец. Остальное – разочарование, несбывшиеся надежды и многое, многое другое. На эту семью ты меня променял? - Замолчи, - он резко поднялся со своего места, одаряя щеку девушки оплеухой. Он никогда раньше и подумать не мог о том, чтобы ударить ее, причинить какой-то вред, но здесь и сейчас – будто кто-то другой дергал за ниточки и был им, разделяя сознание пополам. Дональд Гилл сразу же захотел вернуться во времени вспять, оторвать себе руки, лишь бы никогда не делать того, что сделал – ударить собственную дочь; Близзард, Донни – понимал его, разделял замешательство и растерянность, но двигался вперед, открывая картину того, что эта мера была вынужденной. Она оскорбила не тех, кто был вне этого тесного и душного кабинета, она оскорбила не то, что он поднимал из руин, прежде всего как самая настоящая пощечина ее слова прозвучали в его адрес – а стерпеть это. Возможно, если бы все произошло по другому, если бы была другая обстановка, обстоятельства встречи были иные, никто не говорит, что реакция Кэрол была бы иной, но много он бы себе не позволил, многое осталось бы при нем, сейчас же – несмотря на то, как сильно он ее любил, время и причина были против девушки. Против него. - Это семья кормила тебя, одевала, обувала, создавала все то, что было раньше твоей жизнью, - он отошел к окну снова закуривая и не смотря на дочь, казалось сейчас он посмотрит ей в глаза и сгорит на месте то ли от стыда, то ли от ярости на самого себя. – Ты была частью этой семьи, даже больше. Сейчас…, - он покрутил в руках зажигалку, собираясь мыслями. – Я вижу тело, которое когда то было моей дочерью, вижу взгляд прекрасных глаз, ради которых стремился как можно скорее расправится со всеми делами, вижу выросшую Кэрол, призрак теперь ее, скорее, но не ее саму. И с каждым словом, с каждым жестом, это видение рассеивается. Снежинка давно переросла в настоящую снежную бурю, обзавелась новыми друзьями и ненужными побрякушками в виде ошейников, - намекнул он на жетон. – Никогда я не променял бы свою дочь на кого-то или что-то, потому как нечему и некому заполнить было бы пустоту, но сейчас – я вижу не свою семью, которую любил, я вижу некий субъект, имеющий некое сходство с ней, - Гилл повернулся к девушке, продолжая говорить беспристрастным холодным тоном, словно выносил ей свой собственный приговор (что греха таить, так оно и было), в светлых глазах мужчины не отражалось больше ничего, что могло бы подсказать о его дальнейших действиях или выдать мысли, лед, и только. – По-видимому, ты хотела добраться до самого верха этой криминальной пирамиды, что ж ты добралась. Поздравляю. И что ты теперь будешь делать, Ищейка?
Ego: Резкая обжигающая бледную кожу боль. Зудящее чувство обиды. Вперемежку с более четким ощущением трезвости. Попытки осознать совершенное. Не принятие истинности содеянного. Снова боль. Обида. Слёзы, хлынувшие по щекам. Растекающаяся по коже яркими отметинами туш. Мертвая дрожащая хватка. Он бы одернул руку, причинившую ей боль, если бы Эго вовремя не перехватила ее и не обвила своей рукой. Пусть дрожащей и хрупкой по своей природе, но достаточно уверенно держащей кисть своего отца, без намерения отпустить. Сжимая все крепче и крепче, насколько это было возможно. Стиснув зубы и прикусив до крови губу. Поднимая голову и смотря. Глаза в глаза. Душа в душу. Боль в боль. Кровь в кровь. Блеклые пасмурные глаза Кэрол налились ярким голубым цветом. Кэролайн вполне осознанно анализировала своего отца, пользуясь своей новой способностью на полную. Той, что досталась ей в наследство. Но не от отца. Не от случайности особенности строения ее ДНК. Не от эволюционной вторичной мутации. Нет. Она досталась ей от матери, ненавидящей не только таких как ее дочь и как ее отец, но и таких как она сама. У Кэрол не было шансов родиться обычным человеком. Она - один из чистейших продуктов синтеза двух разносторонних по своей природе одаренных. Вопрос состоял лишь в том, что она сможет перенять как у отца, так и у матери. Вопроса о вероятной «человечности» стоять и не могло. А она всегда верила, что это обычная случайность. Мать обманула их обоих. И Кэрол ненавидела ее, но не отца. Когда дело касалось его, у девушки оказывались полностью связаны руки. Религиозный человек не в силах изничтожить собственного Бога. Бог всегда будет внутри него, какие бы поступки он не совершал. И заберет его тогда, когда наступит тому время. Если бы Дональд хотел, то забрал бы ее. Материально или идеально. Тело или душу. Лишь бы рядом; лишь бы с ним. Она забрала то, что хотела, всего за какие-то ничтожные секунды, но отпустила отцовскую руку только через несколько минут, ослабив хватку и снова опустив голову, тихо хлюпая носом и пытаясь утереть его рукавом, совсем по-детски, совсем как ребенок, как раньше. -Я не знала своей семьи. И я не знала тебя. А мы, в свою очередь, не знали мать. Я - результат чистой случайности. Которая всегда искала угол, куда бы могла приткнуться, чтобы быть полезной. Нужной, - девушка медленно подалась назад, соскользнув со стола и неустойчиво вставая на подкашивающиеся ноги и потянувшись за своим плащом, накидывая тот на свои плечи и не торопясь щелкнула всего-навсего одной застежкой у горла, поднимая кожаный ворот, натягивая выцепленные из внутреннего кармана перчатки со стальными вставками. Подняв с коробки, на которой сидела, белоснежную маску с изображенной на ней широкой красной улыбкой, девушка обернулась к мужчине, чей отчужденный голос отдавался холодком по ее телу и сделала шаг в сторону прежде заботливо закрытой им двери. -Теперь я скажу, что люблю тебя, папа. И если когда-нибудь ты примешь меня к себе в семью я буду рада. Не важно, живой или мертвой, - Кэрол обернулась к Донни, сверкая ярким насыщенным цветом голубых глаз, которые теперь были похожи на его глаза как две капли воды и подняла маску на уровне своего лица, слегка отведя ту в сторону, давая ему возможность увидеть себя. Настоящую. -В таком случае, ты не будешь против, если субъект с телом твоей дочери покинет тебя не как Льюис, трусливо шмыгнув в форточку, а воспользуется парадным входом, как Гилл? - она не собиралась дожидаться его ответа. Вместо этого, Эго приложила маску к лицу, одевая ее, после чего сделала резкий пасс в сторону Бурана, ноги которого покрыла большая корка льда, приковывая мужчину и не давая сдвинуться с места. И хотя с этим Дональд справиться довольно быстро, девушка в этом и не сомневалась, ей все же удалось выкроить несколько мгновений. Коснувшись дверной ручки, одаренная заморозила его, после чего с разворота ударила по ней ногой. Та с треском отлетела в сторону, что дало Кэрол распахнуть дверь и броситься вперед, во тьму, по направлению к широкому ангару, минуя автомобили. И вовремя остановившись перед мчащим на нее грузовиком, за рулем которого сидел один из умников, что, казалось бы, покинули завод по приказу своего... А не важно, сейчас не до этого. Направив руки себе под ноги, девушка в считанные минуты воздвигла под собой высокую ледяную колонну, в которую и влетел грузовик со всего маху, давая этой заминкой возможность вскочить на его крышу и оглянуться. Тихо выругавшись, Кэрол потянулась к своему поясу...
Blizzard: Холодные слова, ничего больше, это были просто холодные производные символы речи, которые он воспроизводил в своем уме, а затем передавал вербально до ее слуха. А что делать – мог же он просто покачать головой, улыбнуться, по-отечески обнять ее и отпустить с миром? Мог, и что потом, нет так просто такие вопросы не решались никогда, а значит сделать так он не мог, как бы не хотел. Руку жгло еще, хотя он был причиной боли, а не жертвой, жгло от обиды на самого себя, и в голове зарождалась мысль, высказанная как-то Морган – не лучше ли было вообще не приближаться к ней, к его собственной дочери? Не лучше ли было просто-напросто забыть о ее существовании и не думать о том, что где-то по свету гуляет создание с таким же холодным оттенком глаз, что и у него. Как много вопросов сразу же было бы отброшено в сторону и уничтожено. Меньше проблем, меньше переживаний, ни единого слабого места в его броне, ни одного человека, который был бы ему так дорог, что он готовь поступиться собственным кредо. Отняв свою руку, но продолжая смотреть в глаза дочери, Гилл все еще не был уверен в том, что намеревался сделать. Ему оставалось только просить прощения, у нее и у самого себя, она не будет страдать, все это достанется ему, что ж так тому и быть, если только она не послушает его и не прекратит делать то, что делала до этого. Странно, но как тяжело родителям представить своих детей подросшими, самостоятельными членами общества, странный, непонятный и до сих пор неизученный инстинкт каждый раз рвется защитить чадо, даже когда оно само в состоянии за себя постоять и более того способно причинить вред окружающим людям. Невозможно – перед ним была не взрослая девушка, красивая и опасная, работающая на саму себя и ставшая на путь какого-то странного судьи, осудить которого было легче легкого самого, глаза видели это и понимали, и строили картину совершенно другую – маленькой девочки, со светлой головкой, большими глазами, тоненькими ручками, которые обхватывали его шею каждый раз при встрече, подарки, сладости, книги, миллион вопросов, миллион мыслей и тысяча грез. Прекратить, перестать, заморозить те остатки чувств, что проявили себя. Прекратить строить иллюзии, прекратить думать о ней как о дочери, немедля, пока рука еще не коснулась дверной ручки. Стой, - он не успел это даже произнести, лед сковал ноги, обездвиживая мужчину. Как? Когда? Каким образом она… Дональд минуту замешкался едва стоило очевидному факту наконец-то постучаться в дверь здравого смысла и навести порядок в мыслях, вновь расславляя их по полкам и указывая каждой свое место жестоким ударом хлыста о память. Гилл мысленно чертыхнулся, когда девушка выбила дверь, потрудилась дочка на славу, отметил он про себя, зная, что просто так не заметить шума не сможет никто, тут даже команды не требовалось, чтобы оставшиеся снаружи бандиты бросились за Кэрол в погоню, пусть не все они были одаренными как она или он, но упустить Ищейку не хотелось никому, ровным счетом как сейчас каждый готовясь достать оружие надеялся первым всадить в нее пулю или нож. В кабинет влетел Джонас, когда увидел выпрыгивающего и отбрасывающего в сторону пиджак Донни, мужчина приземлился на крышу какого-то контейнера, бросая лишь прощальное: - Она моя! – кожу приятно защипало стоило, а под ногами стал образовываться лед, прокладывая по воздуху более быструю дорожку к цели, нежели он начал бы преодолевать ее, пусть даже бегом, грубая сила против хитрости, хитрость могла победить, однако спасти или убить ее - он оставлял это право за собой, что же меньшее из двух зол – он посмотрим, сейчас же, главной проблемой было то, что за ней как гончие спущенные с поводка охотились люди, они словно почувствовали запах крови, и потому не желали останавливаться не перед чем, ему требовалось опередить их и ее. - Пыль, брат? - Пыль, брат. Услышал он внизу, затем спрыгивая перед братьями Гримм с распахнутой рубашкой, под которой скрывалась покрытая тонким слоем льда кожа. - Никакой паралитической пыли, она - моя, - холодным голосом произнес он, оборачиваясь обратно на звук столкнувшегося с колонной грузовика. Гилл поспешил на шум, в то время как братья ухмыльнулись друг другу и тонко подметили: - Только без пыли, брат? - Только без были, остальное можно, брат. - Остальное можно. Донни приземлился на крышу ангара, и посмотрел в сторону аварии. Нечеткая, едва заметная, но на его крыше находилась хрупкая фигура его дочери. - Давай, Гилл, посмотрим, чему ты научилась, гордячка, - глаза полностью заволокла белая пелена, сейчас он чувствовал каждую клеточку своей кожи, каждую клетку этой проклятой установки, внедренную в тело опытным мастером, на небольшой площади равной этой арене произвольной драмы начал идти дождь, затем перешедший на град, отбивающий странный ритм о поверхность строений и землю, и облокачивающий все в лед, по странной своей прихоти.
Ego: Тихо выругавшись, Кэрол потянулась к своему поясу, но тут же сильная крепкая мужская рука обхватила ее за голень сапога, намереваясь резко потянуть на себя. Ищейка тихо огрызнулась, хотя из-за маски это можно было счесть как мерное рычание. Настойчивая рука ожидаемо потянула, но тут же дернулась назад, сама, без наживы, сопровождаемая неожиданным криком боли. Ей хватило нескольких долей секунд, теряя равновесие и имея опасность упасть на спину прямиком на крышу грузовика, выровняться, подавшись вперед, к самому краю и со всего маху вонзить между костяшками обидчика выхваченных нож с двойным лезвием. Но оставлять свою излюбленную вещицу ему девушка и не собиралась; схватившись за край крыши, воспользовавшись тем, что дверь со стороны водителя, откуда вылез нападающий открыта, Кэрол успела вырвать окровавленный нож и в пнуть мужчину, шокировано смотрящего на дыру в своей ладони, внутрь салона. Успев в один скачок забраться обратно, Гилл замешкалась, вытирая нож о платок (о чем она в этот момент только думала), и это буквально спасло ей жизнь. Воздух со свистом рассекла пуля, выстрел произвел один из тех, кто находился внизу, но, черт возьми, как метко он прицелился, намеренно опережая события! -Чертова тварь, - это было первым звоночком к тому, чтобы перестать недооценивать обстановку и свести к минимуму лишние паузы. В голове промелькнула мысль - шальная, окровавленная, ведущая к мгновенному летальному исходу, но теперь позволить себе этого Кэролайн попросту не смогла бы. Особенно узнав, что из себя представляет ее отец здесь, в окружении этих, для нее - ублюдков, для него - братьев. Глава, но судя по всему не только конкретно этой шайки-лейки, а многих в Нью-Йорке, раз он самолично решил разобраться с исполнителем. И какого пса, она никогда не смела читать его? Своего Бога, о котором, по логике вещей, следует знать все! Она смиренно доверяла отцу и ждала, когда же он все-таки откроется ей, но не вынесла этого и сама отстранила себя от его как лжи, так и правды. И сейчас жертвовать жизнью одного из его братьев ей не хотелось, но и быть ими подстреленной - тоже. Беглый взгляд над головой и, в частности, над головами стоящих рядом со стрелком мужчин - металлические балки, хаотично и одиноко проложенные некогда строителями, не достающие потолка - идеально для ее маневров. Сунув нож внутрь сапога, в потаенные и весьма специфические ножны, Ищейка бросилась вперед, с грузовика, при этом даже не собираясь создавать под ногами очередную льдину. На первый взгляд, это казалось безумнейшим поступком и можно было непременно сломать парочку ребер уж точно, но девушка прекрасно знала, что делала, полагаясь на собственноручно отлаженный заранее механизм. Вырвавшаяся будто бы из ниоткуда "кошка" шла на опережение полета Кэрол. Обвив одну из металлических балок впереди, она смягчила направление девушки, которая и не собиралась касаться ногами земли. Заход к стрелку получился сбоку, но этого было достаточно для того, чтобы, пролетая над самым полом и раскачиваясь дальше - выше, в одно прикосновение "приварить" толстой ледяной коркой руку стрелка к пистолету. Продолжив свой полет, Ищейка заприметила на крыше одного из ангаров, недалеко от себя, Гилла-старшего. По полу забарабанил дождь, хлеставший теперь девушку по спине. Его рук дело? Если да, то стало быть теперь можно ожидать всего, что угодно, если учитывать, что криокинез и все, что связано со льдом - чистейшей воды его профиль. Еще поднимаясь по инерции в высоту, Ищейка выбросила "кошку" по направлению к отцу, четко намереваясь до него достать. Остальные - мешкали, а это могло значить, что отданный им приказ о том, чтобы оставить их, не вмешиваться, а просто смотреть, все еще имел хоть какую-то силу, если не учитывать того ублюдка, что посмел попытаться ее подстрелить и теперь не в силах оторвать свою руку, с примерзшим "в ожидании" пальцем, все еще находившемся около курка, от оружия. Механизм с небольшим треугольным лезвием покорно обвил очередную балку, на этот раз уже вдалеке. Подтянувшись на цепочке, благодаря поясу, повыше, Кэрол направилась прямиком на отца, при этом не забыв перестраховаться от этого странного дождя. Поэтому град, превращающий небольшую площадь, откуда девушка пыталась выбраться, в царство снежной королевы, изменил свою траекторию, рикошетом отлетая от девушки, которую окутала своеобразный невидимый ни глазу одаренного, ни глазам человеческим, вакуум. В итоге, град замораживал стремительно приближающихся коллег, образуя огромные глыбы льда, отскакивающий по разные стороны от Ищейки, чья размашистая и безумная улыбка на маске, приближалась к Дональду все быстрее и быстрее. Не доходя до критически близкого расстояния, девушка сорвалась с "кошки", меняя ее направление. С размаху, Кэролайн, вместо ожидаемого прямиком в руки, подлетела к Дональду сбоку, ударяя с размаху боком в бок, перед этим мгновенно покрыв бледную кожу, под одеждой, льдом, чтобы смягчить удар для себя и углубить его для самого Бурана. Кэрол замешкалась. Схватив собственного отца за ворот, девушка поменялась с ним местами, чтобы его спина закрыла ее хрупкую фигурку за собой и не дала поводов другим для решительных действий, которые помешают им выяснить отношения между собой. -Скажи им, пусть не лезут, - угрожающе прошипела Гилл под маской, продолжающей издевательски улыбаться. -Иначе твои, конкретно, люди уж точно не выйдут из этого завода живыми. Сопротивляемость работала на бешеную, готовая отразить любую атаку, направленную на девушку. Серо-голубых глаз в прорезях маски видно не было - только чистейшие, голубые, налитые морозным оттенком. Готовые перемениться на белые, какие сейчас были у него.
Blizzard: Что такое наше дети, как не мы сами. Плоть от плоти, кровь от крови, они наше все, они опустошают нас, и мы гордимся этим, мы горды тем, что готовы порой отдать всю свою жизнь и душу на их алтарь, для них мы Боги, но и для нас они божественного происхождения создания, почти как ангелы, как падшие с небес, мы стараемся оберегать их от любых зол, мы старается подарить им целый мир, заключенный в одной песчинке, мы умираем, поднимая их над своей головой, мы утопаем в зыбучих песках, но спасаем их. Что такое наше дети, как не мы сами, если плоть и кровь у нас едины, если мысли порой до ужаса схожи, если мы чувствует друг друга несмотря на разделяющее нас расстояние. Мы думаем о них всегда, безотчетно, неосознанно, ни одна любовь, ни одно чувство не сравниться с тем, что мы испытываем к ним, потому как любя их мы любим себя, в них мы видим отражение собственной жизни, потому, наверное, стараемся сделать все, чтобы эти отражения не были похожи, чтобы они не повторяли наших действий, чтобы шли своей дорогой, чтобы зеркало стало поскорее кривым и превратилось в картину, которой мы бы гордились и восторгались, восхищенно вытирая слезы с испещренного морщинами лица. Он никогда не врал, говоря – кровь моя, он не врал говоря – плоть моя, не врал, когда говорил что любит, ни единого звука или слова неправды не было им произнесено, ведь только с ней он был честен до конца. Да, многое он скрыл, о многом умолчал, все откладывая и откладывая в сторону момент, когда ей следовало бы узнать все, и вот он упустил этот миг, он проскочил мимо него в погоне за комфортом для нее, в погоне за спокойствием для нее, стараясь как оранжерейную розу отгородить ее от соблазнов и пороков мира и не задумываясь о том, что делает только хуже, для обоих. И сейчас смотря в эти светлые глаза, готовые как отражение в зеркале превратится в подобие его глаз, он впервые в жизни чего-то испугался по-настоящему. Сейчас от вдруг понял, что порой сделать выбор приходиться, пусть и нелегкий, но его необходимо сделать. Разворачиваясь спиной к своим людям и продолжая смотреть в глаза улыбающейся маске, словно смеющейся над ним и его мнимой холодностью, когда сердце было горячо, Гилл чуть поднял руки, за его спиной, над его головой, отрезая путь к отступлению обоим, пусть такая и ненадежная, возникла преграда льды, накрывая будто бы колпаком обоих, не пропуская ни звука внутрь или наружу, восстанавливая маленькое царство льда для отца и дочери. Выбор придется сделать рано или поздно, все слишком сложно, чтобы было найдено просто решение, так или иначе кто-то будет страдать, кого-то будет мучить боль, что не заглушить ничем, ни наркотиками, ни алкоголем, ни другими соблазнами жизни и жизнью самой. - Они не тронут тебя, - голос Дональда эхом отозвался в ледяном пространстве, не выпуская в воздух и видимости теплого дыхания мужчины, будто он сам был сделан из льда сейчас и представлял собой органическое целое этой обстановки. Всегда холодная кожа была покрыта льдом, на волосах, бровях, ресницах выступил иней, обрамляя белый взгляд и создавая чудовищный портрет, который мог привидится разве что во сне художнику опиоману. Здесь и сейчас он вдруг понял Черепа, он понял всех, у кого так или иначе были подобные проблемы, у каждого своя естественно, но конфликт отцов и детей был до смешного старым и чтобы сейчас ни сделал Гилл до него это делали другие. Решение такое простое, очевидное, безумное пришло не сразу. На это следовало еще согласится самому, полностью, безоговорочно. Она будет жить, она уйдет, она будет делать то, что считает нужным, она уже выросла, она не маленькая девочка, она уже взрослая девушка, а скоро станет настоящей женщиной. Прекрасной, всегда любимой им, странной любовью отца, так не похожей на любовь отеческую. Без него. Так будет проще. А дальше – судьба решит все, что будет дальше, сейчас, ей следовало попрощаться с ним, думать, будто его нет. - Уходи, - лед за спиной девушки стал таять. Все еще смотря на нее белыми как сам снег глазами, Гилл коснулся маски, чуть снимая ее вниз и поцеловал Кэрол в лоб. – Я люблю тебя. Дело за тобой, Джонас. Делая шаг назад, медленно отнимая от себя тонкие ручки своей дочери, такие мягкие даже сейчас, такие хрупкие, он ступил на край крыши. Еще один шаг назад. Дональд будто провалился, падая вниз на заледеневшую поверхность бетона, чувствуя как в рот ударила струя крови.
Ego: Она продолжала сдерживать его за ворот. Не смотря на то, что на самом-то деле было невыносимым желание прижаться к его груди, заглянуть в нежные глаза, переполненные ласки, ощутить добрые, любящие, мужские руки, обхватившие бы ее, не важно, за спину или талию. Обнять в ответ, прижаться, словно некогда маленькой девочкой, которой приснился кошмарный сон и теперь, пребывая в холодном поту, пытается найти защиту от той нечисти, что была всего-навсего плодом ее же собственного воображения. Но, одновременно с этим желанием, в ней кипело другое, совершенно противоположное - ей было страшно. Безумно страшно почувствовать его прикосновения после всего того, что сделал Кэл. Его отношение к работе и, в частности к ней, с самого начала заставило ощутить девушку все его пренебрежение и ярко выраженную неприязнь. Не такую как ко всем остальным, а свою, персональную, будто бы врожденную в него с самого начала, но Кэрол ведь не виновата в собственной природе. Лайтман читал людей по жестам и мимике, ему достаточно было немного поиграть со своей жертвой, чтобы сделать истинно верный вывод. В отличие от него, девушка могла частично проделать его работу, но для этого ей не нужно было видеть свой объект, ей было достаточным осмотреть несколько его вещей. Чтобы тут же выдать краткую характеристику намеченной цели. Больше такого во всем Оружии никто не смог бы провернуть и именно это было воспринято Коулом как красная тряпка. Да, быть может это способно сделать кого-то сильнее, но только благодаря ему психика Гончей пошла под откос. Это он ее ломал и продолжал ломать как изнутри, так и снаружи. Не смотря на то, что Кэролайн прекрасно понимает, что все проделанное им было вызвано происками мерзавцев, завидующих его успехам, психику не перекроешь, тем более еще такую по-детски нежную. Главное не начать бояться. Кажется так он сказал ей тогда, встретив в коридоре. Прямой взгляд отца пробирал до костей. Или это она настолько понизила температуру тела, что ребра начали непроизвольно ныть? Девушка продолжала крепко держать его за ворот рубашки даже не смотря на то, что со спокойствием восприняла то, как он поднял руки, продолжая верить ему, своему Богу, и тому, что он вряд ли захочет причинить ей вред, если только крепко проучить. Но не более того. Он, прежде всего, всегда будет для нее ее отцом, а уже потом всем и ничем остальным. Вокруг них, по повелению Гилла, образовались ледяные стенки шарообразной конструкции, температура в котором резко упала, заставив девушку вслед за этим понизить свою, чтобы избежать возможной опасности обморожения. На его же лице начал проступать иней, создавая впечатление трупа, которым пренебрегли дикие звери, в Арктике, оставив его тело в распоряжении морозного холода, леденящего душу всякого, попавшего туда впервые. Только теперь Кэрол резко отпустила мужчину, крепко прижав обе руки к груди, чувствуя, какой тяжестью теперь стали для нее стальные вставки в перчатках. Ей было тяжело выдерживать свой собственный вес, она стала практически ледяная как и ее отец, глаза которого по-прежнему скрывала белоснежная пелена его способностей. Нужно было как можно скорее вырываться наружу, где потеплее, иначе все это грозит ей настолько смертельной усталостью, что сил ни на что другое может попросту не остаться. -Папа... - Эго и не стала оглядываться на тающий позади нее лед. Только протянула вперед руки и заключила отца в свои морозные, каким был и он сам, объятия, в то время, как Дональд, со своей стороны, потянул маску вниз и коснулся ее лба губами. Любит. Боже, как же она его любит! Так, как не любят своего отца примерные девочки, нет. Все намного глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Она больна им, хотя и пытается унять дрожь, которую принялась испытывать, едва он сделал шаг вперед. Главное - не начать бояться. Избежать паранойи. Иначе... -Я люблю тебя, - вторила она ему, продолжая смотреть ему в глаза, пускай не в те, с которыми привыкла общаться, но, все же, это были его глаза и ничьи другие не смогут их заменить. -Люблю. Люблю. Люблю! - девушка нехотя выпустила его из своих объятий. Но все еще не решалась бежать. Она просто стояла, постепенно возвращая свою температуру тела к обычному состоянию тридцати шести и шести, не отрывая глаз от Гилла-старшего. И ощутив не ладное только за секунду до того, как Буран провалился сквозь ледяную сферу, срываясь с крыши высокого амбара вниз. Бросившись за ним еще до того, как лед под мужчиной окончательно провалился. Вместе с ним. -Нет! - один скачок позволил ей не только преодолеть расстояние между ними, но и успеть броситься с края крыши за ним, вниз, стремительно падая, но успевая на лету крепко обхватить его и прижать к себе. Пытаясь изменить траекторию падение или хотя бы смягчить его. Ей не хватило всего нескольких секунд, чтобы выпустить "кошку", тем самым смягчить их общее падение. Все, что она успела, прежде чем удариться всем телом о заледенелый бетон, так это подставить частично ледяную себя под удар. Такую уже не беззащитную, но миниатюрную себя, которая, в любом случае, не смогла бы оградить от удара всего мужчину. Ей не хватило ни комплекции, ни роста. Но это не главное. Сейчас вообще нет главного. Она уже не думала, попросту не могла от крепкой боли, что пришлось ощутить всем своим телом. Зубы болезненно ныли, но не были повреждены только из-за того, что ее приземление полностью пришлось на спину. Шок и помутненный рассудок не сразу позволил ей почувствовать привкус крови на языке - до такой степени она закусила его боясь, что не успеет ухватиться за Дональда, что теперь тяжелым грузом лежал на ней. Для Кэрол поднятие руки сейчас было так же непосильным трудом. И если бы она все же смогла это сделать и коснулась бы своей маски, которая до сих пор скрывала личность Ищейки, то почувствовала бы глубокую трещину, расколовшую безумное белоснежное лико пополам.
Blizzard: Вкус крови на языке, ты помнишь как первый раз ощутил его будучи еще совсем мальчишкой, тощим и казалось совсем непригодным для жизни в той среде, в которой обитал. Угловатое тело, выпирающие до страшного кости, какая-то видимость мышц, а не их наличие, живота будто вообще нет и стоит дотронуться до торса можно сквозь кожу прощупать кишки и желудок, до страшного выпирающие ребра, будто скалящиеся своему обладателю, намекающие на скорую кончину, скоро все закончится, парень, скоро ты не перерастешь свой уровень, ты был крупной рыбой в своем пруде, но здесь океан и ты в нем утонешь, либо другая, более крупная рыбешка тебя съест, проглотит и даже глазом не моргнет, тебя просто не станет, и никто, даже отец приемный не вспомнит, что когда-то подобрал на своем пороге маленького сиротку, орущего и требующего теплого молока женской груди и материнской ласки. Вкус крови, он был как нечто новое тогда, и только он собрал овации в голове четырнадцатилетнего Дональда, ни боль, ни страх, ничто кроме этого странного приятно-отвратительного вкуса, стоило ему ударить своим запахом в нос, а затем выльется через глотку прямо в зубы. Кулаки продолжали бить по животу, нещадно, непрерывно, подбадриваемые криками толпы, ликующей, требующей еще и еще насилия, хлеба и зрелищ, сейчас они получат зрелища, а затем вернувшись домой хлеба – напьются до беспамятства, забудут о том, что существует какой-то ангар, где-то на задворках города, забудут что выиграли или потеряли еще пару десятков долларов, вернуться утром на работу в порт, в контору, в офис, куда угодно, у желающих посмотреть на то, как тебя будут бить нет лица, есть только маски, а на маски смотреть у тебя нет желания, и нет желания запоминать их, таить обиду или угрожать безмолвно, терпя наносимые увечья. Вкус крови. Он запомнил его. Он запомнил поражение, и тот момент, когда ты осознаешь, что не в силах повернуть время вспять, оглянуться и рассудить – вот и все, что остается тебе, более – ничего. Она шагнула вслед за ним, даря губам улыбку, а мыслям панику. Нет, милая Кэролайн, ты не должна была так поступать, ты должна была остаться, уйти, скрыться в этой ночи, и больше не смотреть на мужчину перед тобой, которого ты все еще называешь отцом. В тебе взыграло что-то и бросилась следом, но мог ли он спасти тебя, пытаясь в последнюю минуту схватить за руку и прижать к себе, чтобы весь удар пришелся только на покрытую льдом спину, прижать единственную радость в жизни, ради которой последние восемнадцать лет он жил, боролся, ради которой готов был достать хоть Луну с неба, заключить ее в стеклянный шар, насыпать кокосовой стружки и подарить как простую безделушку на бессмысленные праздники, пропущенные не раз и не два, это было бы своеобразным «прости» за все те годы пустых обещаний, недомолвок, обрывающихся фраз, ссор из-за пустяков, которые так и не состоялись, потому что один из них просто уходил, возвращался на краткое мгновение, а затем опять исчезал. Разве так ведут себя отцы, разве так они поступают со своими детьми, не уделяя им должного внимания, а только лишь призраком являясь время от времени, напоминая о себе и заставляя паству в лице дочери верить в себя. Таким же образом поступают и другие родители, при этом обычно они наряжаются в Санта Клауса или Зубную Фею, потому как сами постоянно присутствуют при жизни детей. Возможно ли было вести себя также, находиться рядом чуть дольше, и был бы он тогда честен сам с собой и, в первую очередь, с ней, с единственной кого любил всем сердцем по-настоящему потому как невозможно не любить частицу себя, преобразовавшуюся в прекрасный цветок. А кто он? Жалкий паразит. Вкус крови. На языке. Он повернул голову, смотря на лежащую рядом дочь. Почему она позволила себе прыгнуть вместе с ним? Этого быть не должно, она не должна была, бессмысленная жертва, и опять – его вина. Стиснув зубы, он перевернулся на бок, выплевывая багровый сгусток на бетон, опираясь рукой и с силой пытаясь подняться, хотя каждое движение давалось с трудом и невыносимой болью по всему телу. Еще немного и казалось он перестанет чувствовать что-либо вообще. Звук приближающихся шагов, совсем рядом, в такт друг другу, или ему это мерещиться. - Джонас! – сглотнув кровь, он поднял голову, в глазах все помутнело, пришлось склониться и перевести дыхание, минимальное, странное, хриплое, еще более ухудшающее состояние. Рука потянулась к треснувшей маске, снимая ее бережно, будто та могла вдруг ожить и вцепиться зубами в лицо девушки. – Не шевелись, все будет хорошо, - губами прошептал он. – Джонас! Как же долго тянется время, и будто слышно как за спиной в странных песочных часах с твоим именем падают и ударяются друг о друга песчинки. - Мария, Иисус, Иосиф, - чьи-то руки обхватили его сзади, оттаскивая от дочери. - Нет, нет, ей, возьми ее, помоги ей, - Гилл попытался развернуться, лицо исказила гримаса боли, и все же он схватил хирурга за грудки, цепляясь как за спасительный прут, и смотря в глаза за стеклянными очками в толстой оправе. – Помоги ей, или я, клянусь... Харроу нахмурившись посмотрел на девушку. - У тебя проблемы серьезнее, что-то могло сойти с нервной системы… - Или ты поможешь ей, или не поможешь больше никому, – глотая вновь проступившую кровь с большей угрозой повторил Гилл. Джонас только коротко кивнул, обходя мужчину и склоняясь над девушкой, беря ее на руки. Он посмотрел в сторону приближающихся головорезов. - Я отнесу ее в здание, но потом сразу примусь за тебя, - отозвался Харроу направляясь к месту действия, откуда все и началось. Настала очередь Гилла коротки кивать, или попытки сделать это, так как мужчина откинулся на пол и молча смотрел вверх на крышу, где недавно решил покончить со всем, а в итоге – как это всегда бывает по иронии судьбы, только перевернул страницу книги.
Ego: маловато - сам понимаешь, что я в таком положении ограничена в своих действиях( Даже при всем своем желании, одаренная не смогла бы пошевелить и пальцем. Боль, сковавшая все хрупкое и миниатюрное тело, завернутое в кожаный плащ, не давала ей продохнуть. Вероятно, частично ей мешал высокий ворот и сама одежда, будучи максимально облегающей, обтягивающая девичье тело. Волосы, казалось бы, в момент потускнели на фоне ярко-алой крови, которая взяла начало от незащищенной во время падения головы. Она позаботилась об отце, насколько позволила ей стремительно развивающаяся экстренная ситуация, о своей спине, дабы исключить серьезные повреждения как Гилла, так и себя. Но времени хватило только на это, оставив голову, руки и ноги в опасности. Если бы она не начала скидывать со своего тела минусовую температуру, то вероятно нашла бы силы полностью покрыть толстой ледяной коркой обоих. Уж лучше, в результате падения, треснула бы она, чем... Кэрол попыталась сосредоточиться на колких ощущениях в подушечках пальцев на руках. Из груди вырвался невольный хриплый стон - кажется костяшки явно были не на своем месте. Или это - всего лишь мнительное ощущение и результат ударившей по ним металлическим пластинам, вшитым в перчатки? Нет, не имеет значения, главное, что спина - цела. И не важно, что, постепенно отходя от шока, Кэролайн начала ощущать, будто бы лежит на грубых осколках льда; морозная корка все-таки треснула в момент падения, она была не настолько толстой, чтобы сдержать удар. Девушка поморщилась, они царапали ей спину прямиком под одеждой, впиваясь в бледную кожу. Еще более бледную, чем она была раньше. Румянец полностью покинул Ищейку, теперь самым наиболее выделяющимся на ее лице были сухие черные дорожки от потекшей туши, возникшие еще тогда, когда она не сдержалась во время уединенного разговора с Дональдом - выяснений отношений, зашедших в тупик. И совершенно позабытые теперь. Шепот. Крики. Протесты. Угрозы. Они были так близко, но девушка не могла различить тот смысл, что они в себе несут. Для нее они были где-то очень далеко, словно удаляющиеся голоса, оставляющее ее сиротливо истекать кровью и стучать дрожащими зубами, окрашенными в кровь. Эго поморщилась, из груди снова выбрался хриплый стон, цепляясь острыми когтями за ее горло, но частично он был успешно подавлен стиснутыми зубами. Ей даже показалось, что от такого обоюдного натиска они сломаются. -Папа? - позвала Кэрол и приоткрыла глаза, в которые тут же ударил яркий, но только для нее, свет. Она позвала его молящим, но заботливым голосом. И тут же ощутила, как чьи-то руки не спеша подняли ее на руки, оставляя на земле лужу крови и влажный отпечаток спины - лед, больше не поддерживаемый своей случайной хозяйкой принялся таять, грозя явным переохлаждением. Все еще продолжая терпеть ту боль, что пронизывала ее тело, в частности - голову, и выбитое колено, что не так сильно тревожило ее, на этом общем фоне случившегося сейчас, девушка осторожно прикоснулась ладошкой к груди хирурга, продолжая думать, что он - ее отец и, прильнув головой к его плечу, опустила нервно подрагивающие веки. Продолжая надеяться и сердцем, и душою, что сейчас ее прижимает к себе именно Дональд, она, наконец-то, позволила себе отключится. Если бы ее глаза смогли различить в этом ярком белоснежном свете черты лица Джонаса, то ни за что бы не позвала Гилла. Прекрасно зная, чем грозит ему это разоблачение. Перед людьми, так яро как и он сам, с самого начала, желали ее смерти. Теперь же их убийца была покорна и беззащитна как телом, так и душой. Но непонятая теми, кто находился в момент падения главы Синдиката и наемника на более дальнем расстоянии, нежели хирург. Они видели развернувшуюся драму и то, как две падающие фигуры, крепко прижимающиеся друг к другу стремительно падали вниз. Но никто не посмел в этот момент произнести и слова. Они просто не понимали.
Blizzard: Знаешь, порой я думаю о том, что хуже быть уже не может. Я прожил достаточно долго, чтобы убедиться во всех плюсах и минусах человеческой породы, она может быть испорченна мелочью, а может отличаться настоящим благородством, и ты начинаешь путаться, что же чувствовать по отношению к ним, себе подобным, ненавидеть или любить их, желать смерти или наоборот появляться подобно настоящему герою и спасать сотни жизней в год. Единственное верное решение, которое я принял – оставаться самим собой несмотря ни на что, мы такие же люди, мы такие же простые, черт возьми, люди, желающие жить и наслаждаться жизнью, любить, страдать, умирать, все как обычно, ничего сверхъестественного мы желать по определению не можем, пусть несколько более и совершенны, чем они. Множество приятных моментов, которые мы пережили вместе с тобой, я храню у самого сердца, я никогда не забываю их и время от времени перебираю в памяти, как перебирают старые грамзаписи или семейный фотоальбом. Странно, но у нас совсем нет совместных фотографий, множество твоих фото затеряны на какой-то полке моей спальни, пара моих у тебя на столе и все, ни одной фотографии где я бы обнимал тебя, целовал, присутствовал рядом с тобой, присутствовал в твоей жизни. С другой стороны, мне они не нужны, я помню досконально каждый миг наших встреч, начиная с твоего рождения и заканчивая тем, как отрыл дверь в твою комнату и увидел, тебя там нет, ты ушла, оставив прошлое позади и меня вместе с ним, потому как я не желал меняться, а ты давно выросла и простыми отговорками о работе естественно не могла удовлетворится. Здоровое любопытство двигало тобой, а я, как настоящий эгоист, слушал только собственное мнение и совсем не желал прислушиваться к тебе. Почему? Может, мне хотелось отсрочить как можно дальше тот миг, в который ты узнаешь кто я и я увижу как сильно ты выросла, для меня ты всегда будешь маленькой девочкой, моей снежинкой, Кэролайн, но отрицать очевидного факта твоего взросления я не могу, и ловлю себя порой на мысли о том, что смотрю на тебя уже не как отец, не просто как родитель, а как мужчины смотрит на красивую женщину. Это не какое-то банальное извращение описанное русским эмигрантом, и перенесенное на экран тремя режиссерами, это нормальный психологический фактор восприятия, ведь кем бы я был, не замечая твоей красоты. Когда ты улыбаешься, когда ты задумываешься, когда грустишь, ты всегда разная, но ты – одна единственная, на всем белом свете, возможно, во всей вселенной. Не берусь судить об этом, поскольку не являюсь любителем звезд и далеких галактик, земная жизнь круто бьет по почкам, стоит отвлечься, и все же, как это ни банально, сравниваю тебя со звездой, уникальной и неповторимой. Я глупец, нашедший счастья и променявший его вновь на боль и страдание, несчастье – это то, что подстегивает меня к жизни, заставляет двигаться вперед без остановок, потому как на этом составе тормоза давно отказали и мы летим в пропасть, радуясь последнему мигу жизни, напиваясь и шутя, чтобы умереть с довольной улыбкой на лице. Сколько времени прошло с тех пор как Джонас унес на руках Кэрол в безопасное место, и сколько времени прошло с того момента как к нему подошли подчиненные, и приподнимая своего лидера на руках понесли следом за хирургом; сколько вопросов будет ему задано, а главное каким тоном они будут задаваться и с какой целью, - все это не волновало Дональда, равно также как не волнует вас голод в Африке, что вам до них, бедных нигерских детенышей, худосочных и еле дышащих, умирающих десятками ежедневно. Донни молча смотрел в темное пространство и лишь хрипло дышал, про себя даже не думая о чем-то, возможно на пару мгновений в голове прозвучало несколько любимых мелодий, кажется Биттлз даже вспомнились, надо же, а он то думал, что не любит их, оказывается – нет, и у тех псевдоангличан есть пара-тройка стоящих вещей. Его аккуратно положили на какой-то стол, и только тогда Гилл соизволил склонить голову и посмотреть, куда же собственно его принесли. Тот же кабинет, выбитая дверь, распахнутое окно, забавная ирония. Мужчина попытался подняться и сесть, но какая-то странная тяжесть навалившаяся на всю спину снова приковала его к столу. Никто ничего не говорил, все молчали и ждали. Чего? Конца? Нет, истории так просто не заканчиваются. В дверях появился Харроу, он подошел к лежащему на столе человека и руками приподнял его за шею. - Где она? - В безопасности, помещение для работников, я ее запер на всякий случай, но жить будет, ничего серьезного. Словно камень с души упал, хотя на счет запирания он бы поспорил, если бы не боль. Пальцы Джонаса ощупали верхние позвонки, после чего он помог Дональду сесть наконец и провел руками по остальному позвоночнику. - В паре мест отошла, видимо с нервами, но исправить можно будет, потребуется только время. - Дай мне просто чего-нибудь, и хватит. Срастется. - Донни, я не вмешиваюсь в ваши с ней дела, - чуть склонившись Харроу начал говорить шепотом, протягивая тем временем Гиллу пузырек с валиумом, - но остальным придется все объяснить. Все, что они видели, это как вы двое падаете вниз, а дальше.. - Разберемся, - поморщившись и вставая на ноги, Гилл чуть не упал. - И все-таки вмешательство не повредит. - До этого я как-то обходился без него и проживу сейчас, спасибо. - Да, конечно, только потом не жалуйся мне есть ссать начнешь кровью. Застегивая рубашку и на пару пуговиц и окидывая взглядом присутствующих, Близзард уже собрался к выходу. - Босс, а что нам делать с девчонкой? – один из бандитов встал со своего места, решившись первым задать вопрос, который волновал всех. - С кем? Ах да, ничего, я разберусь. - Вдруг она снова на вас нападет, я не подвергаю критике… - Нам просто с братом интересно, чего это ты так ее защищаешь, Донни, - один из братьев Гримм довольно ухмыльнулся, обращаясь к Дональду. - Что ж, господа, вы в праве знать, в конце концов, мы же семья, большая и дружная, - он сделал акцент на последнем слове, бросая убийственный взгляд в сторону братьев. Так уж повелось с его статусом никто не спорил с злополучной ночи, когда якобы был убит Капюшон, обстоятельства его исчезновения были странными, а потому никто не хотел повторить судьбу мутанта. – Она моя любовница, - Дональд поправил рукой волосы, затем стряхнул с рукавов грязь, засучивая их после. - Да, повезло, босс. - Сам удивился, - наигранно улыбнулся Гилл. - Теперь то бывшая будет? – Джонас лукаво улыбнулся, словно говоря о том, что остальные может и купились на эту байку, но его не проведешь. - Да, пойду, обрадую разрывом отношений, Харроу пойдет со мной, - никто не выразил и тени недовольства, хоть шестым чувством Близзард уже предвкушал расспросы и подколки в будущем. Идти было не так далеко, одна стоило зайти за угол, как Гиллу пришлось положиться на крепость плеча Джонаса, валиум отлично действовал не только заглушая боль, но и отчасти погружая в какое-то сонное состояние весь организм, и все же идти удавалось пока с трудом. - Как хочешь и делай что хочешь, но ты мое творение и просто так я оставить тебя не могу, разберешься со своими родственниками, ляжешь у меня под нож, - продолжал настаивать на своем хирург, когда они подошли к запертой двери, за которой он и оставил девушку приходить в себя.
Ego: Ты так хотел быть идеальным, а я хотела - быть всегда. Иметь бесконечную возможность пробираться к тебе в твою одинокую, темную спальню, в одной из тех мужских сорочек, которых в холостяцком шкафу - уйма, вставать на цыпочки, наклоняясь над тобой и, задерживая дыхание, целовать в уголок смелых губ. Смелых и до безумия сладких. Родных. Ближе тебя у меня никогда никого не было. Подкожно. Внутривенно. Качая сердечную мышцу. Ты - единственно верный, я бы хотела прожить с тобой всю свою жизнь. Но совершенно случайно я стала продуктом твоей доктрины. Несправедливо, просто не справедливо. Обидно, что все так получилось и мы не смогли бы встретится при других, более мягких обстоятельствах, где я - не была бы твоей дочерью, твоим ангелом, твоей чистотой и непорочностью, гадким утенком, выросшим в прекрасного лебедя, а ты - моим отцом, таким неправильным, сотканным из пороков и лже-предубеждений, обмана и плутовства, сущий демон, но переполненный любовью к своему маленькому ангелу. Любовь которого грозила потерять четко очерченные грани. Потерять и больше никогда не очертить ее контур вновь. Да и к чему все это, настоящая любовь не имеет граней, а они с самого ее детства были больны друг другом. Даже если вы захотите найти такую любовь, которая была бы крепче той, что была между этими двумя, то все было бы тщетно. Не смотря ни на что, ей не дано было угаснуть. С каждым разом, огонь внутри распаляется все сильнее и сильнее, что, казалось бы, только по этому огню они и могли найти друг друга даже в самом извилистом лабиринте, минуя Минотавра, который для каждого - свой. Страшнее смерти для них была только стена, которую они бы не смогли пробить, прорываясь друг к другу. Вот тогда, скорей всего, оба предпочли бы сдохнуть. Если бы не решили, что это - долгожданное знамение свыше. Когда она очнулась, то почувствовала спиной нечто твердое и назойливо гладкое - стол, по всей видимости очень длинный и узкий, словно лента конвейера, тянувшаяся в никуда. Последнее, что услышала поверженная Кэролайн, так это то, как захлопнулась дверь, а следом за ней щелкнул замок, оставляя ее наедине со своими мыслями. Нет, это явно был не отец и не он же так бережно нес ее, прижимающуюся к нему, прочь от распростершегося кровавого пятна и... ее отца? Все тело принялось ломить, едва она попыталась пошевелиться. Но ныло оно больше от усталости, нежели от боли. Осторожно перевернувшись на бок, она ощутила приступ тошноты, но это вряд ли можно было назвать таковой. Разомкнув губы, Кэрол отхаркнула багровый сгусток крови, что все это время являлся мешающим говорить комом в горле. Голова продолжала кружиться, но Эго мужественно оперлась ладонями о стол и осторожно села, свесив ноги. Оглядываться не было никакого желания - и так было ясно, что она здесь одна, вновь заперта в полной неизвестности касаемо того, что же случилось с отцом после их общего падения, совершенного не без зрителей. Но раз ее оставили одну, заперев, то стало быть он жив. Да, возможно обошелся не без потерь как и она, но все-таки жив, а это главное. По крайней мере, хотелось в это верить. Девушка стиснула зубы, после чего стянула с побитых рук перчатки, сунув их в карман плаща, после чего отстегнула последний, сбросив его как некую тяжелую ношу, что только отягощала движение. Следующее - попытка встать на ноги, Кэрол поморщилась, чувствуя, что колено все же выбито, но какая же она Гилл, если будет обращать внимание на такую мелочь? Но назвать ее трусливой Льюис теперь было бы не корректно после того, как она бросилась вслед за Бураном. Ей было не страшно потерять несколько перьев, но сохранить своего отца. Возможно, в этот момент что-то в ней и отключилось, но если это и так, то уж точно не голова. Если бы не она, то Кэролайн не смогла бы отреагировать так мгновенно. И успеть ухватиться за ниточку своего прошлого, своего настоящего, будущего, своей любви и преданности. Плюнув в сторону - снова кровью, девушка даже не ощутила того, что кровь продолжала капать с ее головы, скатываясь по белоснежным прядям, на стол. Ей было все равно, так как все внимание теперь сфокусировалось на двери, за которой послышались мужские голоса. Отпустив края стола, предпринимая попытку устоять на своих обеих, пусть и не таких здоровых, Гилл попыталась сфокусироваться на двери, не смотря на то, что слегка покачивалась и стояла не устойчиво. Глаза девушки принялись мерцать голубым, Ищейка пыталась собраться с последними силами для того, чтобы ударить снова, но что-то подсказывало девушке, что этот удар будет последним. Это все, на что она способна, но даже эта малость достойна уважения. Подушечки пальцев закололо леденящее ощущение, но Кэрол, едва завидев в дверях знакомую фигуру, подалась назад, хватаясь за стол, буквально налегая на него спиной, чтобы не упасть. Морозный окрас в ее глазах исчез, предоставляя ее настоящему, а именно - серо-голубому взгляду, свое обычное преимущество. При всем своем желании, девушка не смогла бы начать очередной разговор. Продолжая тяжело дышать, хватая слегка припухшими губами воздух, Кэрол коснулась краев своей водолазки и осторожно стянула ее, традиционно через голову, обнажая слегка бледную кожу талии, живота и прочего, обтянутого в черный, немного миниатюрный, бюстгальтер. Расправив водолазку, она только сейчас смогла заметить кровь со стороны спины, на вороте. Колкая боль в затылке заставила Эго выпустить теперь уже грязную водолазку из рук на пол, под ноги, и тихо прошептать: -Вот чёрт.
Blizzard: Жалкая картина, ничего не скажешь, побитый словно ротой солдат, под хорошей порцией антибиотиков, Гилл сейчас больше походил на свою жалкую копию, а не на себя самого. Так уж вышло, что Джонас оказался прав, установка действительно не выдержала силу удара, поскольку была активирована по полной и потому наверняка на спине у него красовалась парочка впечатляющих гематом, о том, что было под кожей, он старался не думать, ибо картина наверняка была нелицеприятной, если Харроу сказал, что вырваны нервные окончания. Скажи спасибо, что ходить можешь и помолись богу о том, чтобы и с ней было все в порядке, нет, даже пусть будет лучше чем у тебя, такого своего ребенка точно не пожелаешь, а ведь причин для беспокойства много, стоит взглянуть на это тонкое хрупкое тельце и в голову так и лезут мысли, сломать его будет проще простого. Дональд попытался высвободиться и нормально пройти самостоятельно, но ноги подкашивались сами собой, плюс от таблеток начинало клонить в сон, а спать самое меньшее, что ему сейчас бы хотелось делать. Дойдя до двери, он протянул руку и хирург отдал ему ключ. Щелчок замка, открыть дверь, одновременно вздох облегчения и разочарования. - Джонас, - Гилл не обернулся к нему, одного обращения было достаточно, чтобы тот обратил внимание на состояние его дочери. - Да что же…сразу видно семейка, одному не сидится на месте, и эта вскочила будто из стали сделана, - он подошел к Кэролайн медленно и осторожно, словно боялся будто она как дикий котенок набросится на него. Харроу чуть коснулся плеча девушка, осматривая ее с ног до головы, не из-за праздного любопытства, а скорее в интересах ее же собственного здоровья. Дональд уперся спиной о дверь и наблюдал за всеми действиями подчиненного. Тот чуть толкнул девушку, принуждая сесть ее на стол, затем приподнял голову за подбородок и внимательно осмотрел место кровотечения. Пока Харроу отходил вглубь помещения за своим саквояжем, наполненным всевозможными инструментами по части костправства и лекарствами, на большинство которых требовалось разрешение как минимум трех враче и которые в обычной аптеке купить нельзя было, Гилл рискнул совершить последний рывок, точнее было бы сказать он просто прошел к столу, поближе к дочери, чтобы видеть, что она жива, не цела, но уже полбеды позади, почему же именно рывок – потому что мужчина через силу открывал глаза, каждый раз боясь что очередной раз моргая просто напросто уснет стоя. Опираясь одной рукой о поверхность, вторую он протянул к Кэрол, становясь перед ней. Вопроса «Как ты» не было, он был здесь неуместен и не нужен. Будто Донни не видел своими глазами, что ей досталось с лихвой, и все из-за его дурацкой затеи, в следующий раз будет обдумывать подобные действия раз по двести, прежде чем бросится с головой в предполагаемое лучшее решение. Черт, да о чем он только думал, словно вчера родился и не знал, что она может последовать за ним. И ведь действительно не знал, все это было для него не меньшим сюрпризом, чем факт наличия проблемы отцов и детей у него для всех остальных. Конечно, он сказал им, что она его любовница. А почему бы и нет – в конце концов, она была его любовницей в какой-то мере, если можно так назвать человека, за которого отдашь последнюю каплю крови из иссушенного жаждой сердца. Да, как мило это звучит, давайте еще раскритикуем и скажем хором, Гилл сошел с ума, раз думает и сопоставляет такие вещи. Тем не менее, его пятисекундной сказке поверили все, кроме Харроу, которого факт наличия у своего шефа ребенка взрослого кажется нисколько не удивил. Его правда. Это некая закономерность, прожить определенное количество лет и иметь тщательно скрываемое от других потомство. Милая тайна с прекрасными глазами. Дональд отошел в сторону, когда Джонас вернулся со шприцом в руке и рулоном бинтов и антисептиками. - Не волнуйся, это обезболивающее, - предупредил он то ли Гилла, то ли девушку. – Не будет такого болезненного ощущения во всем теле и тяжести, - он еще раз проверил иглу и как можно осторожнее сделал угол в вену Кэрол. Затем рукой наклонил ее корпус чуть вперед, принимаясь осматривать и обрабатывать рану сзади. – Я зашью, но потребуется вправка, и потом пару недель массажа, - подытожил он как всегда вслух. Гилл ничего не ответил, только смотрел на дочь, не моргая и не отрывая взгляда. А потом вдруг произнес: - Извини, - он съехал вниз, усаживаясь на пол и продолжая наблюдать снизу вверх на работу Джонаса. Расскажет тот остальным правду или нет – сейчас это волновало его меньше всего. Гораздо учащеннее пульс становился от мысли о вопросе – что же делать ему дальше, что ей сказать и как общаться потом. Прежнего уже не вернешь. Прежней жизнь уже не станет.
Ego: Руки с разбитыми в кровь костяшками предательски дрожали, она все еще пыталась опираться на свои ладони, чтобы удержаться на изрядно ослабших ногах. Странно, но скинутая на пол водолазка только прибавила ей ощущение тяжести, возможно из-за того, что стол был металлический и от него исходил порядком неприятный холод, обдававший не только руки, но и спину, что была покрыта мелкими порезами, на которых уже запеклись мелкие капельки крови. Девушка хотела поднять водолазку, осознав, что ее принялось морозить, но, наклонившись, Кэрол закашлялась, отхаркивая небольшие багровые сгустки. Ее тошнило, она изо всех сил старалась сдерживать рвотные позывы, но от подобного сопротивления только сильнее кружилась голова. Видимо, она слишком сильно приложилась ей об асфальт, но, судя по тому, что ее отец хотя бы может идти, пускай не так уверенно, как хотелось бы, это того стоило. Оставив после своего наклона на полу небольшую лужу крови, Кэрол резко опрокинула голову назад, принимаясь дышать всей грудью и сосредотачивая мутное зрение на одном сером потолке. Взгляд начал фокусироваться, но в голове продолжало неприятно ныть, возможно рассекла череп или просто ушибла так, что из глаз впору было посыпаться звездочкам, не важно. Сейчас для нее был важен только он и если бы ей предоставилась возможность снова прыгнуть, после всей той боли, которую она испытала при падении и испытывает сейчас, то она бы согласилась не раздумывая. Даже если бы этот прыжок был бы последним, что она сделала бы в своей жизни. После всего того, что она свершила своими руками под чутким наставлением Лайтмена, Дональд был ее единственной связующей с этим миром и этой жизнью, в частности. Больше у нее ничего нет, помимо него и просто так отказаться от последнего или потерять его она не имеет права. Что бы не случилось, она дойдет до конца. И будет рядом, и будет жить, до той поры, пока еще нужна ему. А дальше - жизнь не жизнь. Ей слишком страшно учиться летать теперь, после того, как ей обрезали белые крылья и теперь пытаются вживить вместо них чужие, инородные, искусственные, металлические. Такие, на изобретение которых способны только человеческие руки. И, к слову, мозги. Неловко опустив голову, девушка попыталась сосредоточиться на голосах, на речи, словах, которые они произносили, но тщетно. Организм словно не знал, на что именно ему нужно сосредоточиться - на боли, усталости, подступающих к глазам слезах или окружении. Немного неловко она оперлась о стол, пытаясь отнять от него руку, чтобы взъерошить спутанные длинные светлые волосы, но, ощутив приближение чужой мужской руки к своему плечу, резко дернулась в сторону, перебирая ладонями по столу, будто сумасшедшая, испугавшись элементарного прикосновения Джонаса. Нет, она испугалась не его, а своей собственной памяти, которая, в момент прикосновения, выдала ей события прошлого, майского вечера, когда ее плечи были крепко и настойчиво сжаты. Тяжело дыша, девушка недоверчиво уставилась на хирурга, но узрев через его плечо взгляд Гилла-старшего, с тихим стоном, стиснув зубы и сжав руки в кулаки, немного подрагивая, все же далась врачу. Но было видно, насколько тяжело далось ей это и как она сдерживает себя только для того, чтобы Джонас мог спокойно касаться ее тела. Сидя на столе, Кэрол старалась не поднимать больше глаз на отца, чувствуя себя виноватой, прокаженной, грязной. Не тем, что он когда-то любил, а тем, что он начнет презирать, едва догадается, в чем тут подвох. Но она будет держаться, ей просто необходимо расслабиться и не дергаться, выровнять дыхание, прекратить нервно проглатывать слюну и согнать с бледного тела многочисленные мурашки. Если бы это было в ее силах сейчас... Дональд приблизился и протянул руку, но она никак не отреагировала на этот жест. Сиротливо обняв себя за плечи, она отвела взгляд, затравленным волчонком стараясь не смотреть в глаза отцу-волку, чтобы случайно не увидеть в них своего отражения. Мерзкого, противного отражения. Ей снова захотелось в ванну. Утопать в горячей воде и скрести кожу колючей вехоткой. До болезненной красноты или крови. Только бы не сейчас, не тут и не грязной. Не ухоженной. Ей хотелось, чтобы ее забрали, но забирать было некому. Кинг сейчас бы ее попросту не понял. Впрочем, он никогда ее не понимал. Он - всего лишь труп, наделенный способностью существовать, но не жить. И помимо заботы о том, как бы его смертную подругу не убили ненароком, в его голове ничего не было. Кроме редкого перекати-поля, изредка заполнявшего эту пустошь. Пуф. - Просто обработайте. Когда я доберусь до конторы, то смогу избавиться от ран. Я надеюсь, - тихо проговорила девушка, покорно сидя на столе и позволяя Джонасу наклонить себя вперед, чтобы продолжить обработку раны. -А вот о массаже я могу только мечтать. Сомневаюсь, что Лайтмен согласиться на это предложение, - устало усмехнулась девушка, после чего перевела взгляд на скатившегося на пол Бурана. И замерла, стиснув зубки, прекрасно осознавая, что поворот головы сейчас, пока Джонас работает, невозможен, а это значит, что ей придется, хочет она того или нет, ловить взгляды Донни. Нет, легче зажмуриться, демонстративно - да, но только не смотреть. - Ты извини. Расстояние между асфальтом и нами было слишком маленьким, я просто не смогла бы смягчить падение в любом случае. Я успела приблизительно прикинуть. Не к чему было даже пробовать.
Blizzard: Как хочется сейчас закурить. Вдохнуть аромат, вкус табака и никотина и больше не чувствовать ничего. Боли нет, только какое-то ноющее чувство по всему телу, клонящее ко сну и в то же время вырывающее из нег. Разбежаться и со всей дури ударится головой о бетонную стену этого строение, может тогда мысли придут в хоть какое-то подобие порядка, или наоборот – станут еще больше хаотично витать в голове от точки А к точке Б, и появится оправдание не думать. Просто вот так вот не думать и все. Ни о чем вообще. Какого это, просто сидеть, наблюдать за тем как врач помогает ей и не думать ни о чем. Просто получать картинку и обрабатывать, откладывать в памяти на будущее, для облегчения жизни себе, все на потом и на потом, пока наконец не упрешься в тупик, выходом из которого только и останется переосмысление всего происходящего. Вздохнуть и отвести взгляд, мечтая сейчас о единственной сигарете в мире. Смешная ирония происходящего в том, что именно это он сейчас хочет больше всего, он не волнуется, не переживает, его уже не заботит будущее, не волнует прошлое, то ли это действие лекарства, то ли в мозгу этого человека щелкнул переключатель. Клац – и ты другой, клац – твои желания приобретают первобытный оттенок, скупость мысли, никакой фантазии, клац – ее слова пролетели через тебя, не вызывая и малейшего оттенка чувства или осадка. Переключатель дернулся и ты смотришь на ситуацию уже по-другому. Ты бросаешь короткие взгляды то в сторону, то на нее, собираясь что-то сказать, но слова так и не срываются с губ, будто произнести их сейчас означает совершить преступление крайней степени жестокости. Она скованная, она дрожит, каждое прикосновение чужого человека вызывает в ней странную реакцию отторжения, ей неприятный они, ты видишь это по едва поддергивающимся бровям, по сдерживаемому спокойствию, по холодному взгляду, словно думающему о чем-то своем, пока он смотрит на тебя. - Закурить есть? – ты встаешь с места и чуть пошатываясь проходишь вглубь помещения, к другому столу, на котором стоит саквояж. - Где-то на столе, - Джонас не обращает на тебя внимания, он занят работой, настоящий образец исполнительности и усердия, для него нет молодых или старых, мужчин или женщин, для него все равны, особенно когда ложатся под скальпель точной руки, никогда не дрожащей, всегда делающей свое дело быстро и чисто, с долей энтузиазма и творчества. Образец. Взять пачку, найти зажигалку, закурить и прикрыть глаза от удовольствия, пока выдыхаешь струйку дыма в воздух. Легкие наполнены свинцом твоей собственной крови, она будто застыла, но сердце продолжает ее качать, скребя по сосудам, царапая их. Как интересно. Ты вспоминаешь старый рассказ о существах живущих в клетках крови и тебя невольно передергивает. То ли это действие лекарства, то ли в мозгу дернулся переключатель. Рука невольно нащупала сердце на груди. Бьется, значит не все потеряно. Запекшаяся на затылке кровь будто и не волнует, да и вообще похож ты на кота, которого только-только вытащили из речки и шерсть комками свисает, подчеркивая тощее тельце дворового доходяги, плюющего на правила всех жильцов этого дома-мира, не считающегося ни с кем и ни с чем, кроме тех правил, что в него вбили, в буквальном смысле слова, в детстве. Это жестокие правила для жестокого мира, и есть лишь один человек, которые не попадает под эти правила, кто огражден от них всегда, чтобы не произошло, чтобы не случилось, так уж вышло, что на этом существе их применение он всегда будет считать несправедливостью и бесчестием, самым последним делом, применит – сам пустит пулю в лоб, так как смысла дальше трепыхаться и доказывать свои права на жизнь станет бессмысленно. - Я закончил, - голос Харроу заставил вздрогнуть и обернуться. Врач стоял рядом с Кэрол и вытирал руки пропитанной спиртом тряпкой, он смотрел на девушку чуть нахмурив брови и качая головой. О чем он думал? Что представлял? Конечно же и у него была своя философия жизни, и он отчасти придерживался каких-то моральных устоев и норм, и порой полное антиморальное поведение Гилла выводило его из терпения, заставляло поднять голос недовольства. Объяснимо. Дональд кивнул и затянулся еще раз, докуривая сигарету и туша о поверхность стола. Значит Лайтмен. Сукин сын похоже скоро будет известен всем и каждому, и шагу нельзя будет ступить без упоминания его имени. Приходиться считать, если хочешь вертеться, приходиться быть умнее, проворнее, хитрее, если хочешь чтобы гарантии сохранности твоего дела жили и не дышали на ладан, каждый день с новой буквы, с новой страницы быстроменяющейся истории. Он кивком головы указал на дверь, прося Джонаса уйти. Тот понял сразу, и потому вскоре, собрав все инструменты в саквояж, еще раз взглянув на девушку и удостоверяясь, что оказанной им помощи будет сейчас достаточно, вышел из помещения. Гилл проводил его взглядом и медленно подошел к дочери, становясь перед ней и пальцами приподнимая голову за подбородок, проводя по коже девушки. Обхватывая руками ее лицо, он поцеловал Кэрол в лоб, а затем, словно подчиняясь опьянению возникшему то ли от лекарств, то ли от того, что в мозгу щелкнул переключатель, опустился к губам, целуя их не как отец, но и не любовник, несостоявшийся возлюбленный, отброшенный от объекта своего обожания и поклонения годами, и привязанный к нему еще больше единственном крови и происхождения. Отрываясь от губ девушки, словно преступник отрывающий взгляд от украденной добычи, он отнял руки, а потом спросил по наитию вопрос, внезапно возникший в голове: - Что произошло?
Ego: Ей прекрасно был знаком вкус его губ. Не раз она, в последние два года, пробиралась к Бурану в спальню, когда он спал мертвецким сном, чтобы, встав на цыпочки или бесшумно взобравшись на кровать, неловко прильнуть своими пухлыми девичьими губами к уголку его губ. Да, это было самое большее, что она могла себе позволить тогда. Тайком, украдкой, исподтишка, бережно и аккуратно, чтобы ненароком не разбудить. А если и разбудить, то сослаться на приснившийся кошмар, прильнуть к нему, укладываясь рядышком и, положив ладонь на его грудь, закрыть глаза, вдыхая аромат его духов и тела, и засыпать. Покуда он, в отместку, зарывался своими пальцами в ее светлых волосах, так похожих на волосы ее матери, возненавидевший в один миг как его, так и своего ребенка. Только это и ничего более. Ведь если бы он узнал, то никогда бы не понял ее и не разделил ее чувств. Запутавшихся, неопределенных чувств, но всю свою жизнь живя с ним под одной крышей, душа в душу, она едва ли могла видеть в нем своего отца. Но видела, когда он, захватив какую-нибудь книжку, усаживал ее, малюткой, на коленки и принимался читать, а она, непоседа, мешала ему, обхватывая маленькими ручками за сильную шею и тихо смеясь, утыкаясь в нее носиком. Или, когда она канючила у него пони, дергая за штанину брюк, которые позже, с возрастом, уже находила на полу, в гостиной, сброшенными по пути в спальню, по утру. Куда же делось все это сладкое прошлое и почему нельзя вновь воссоздать все по образу и подобию его теперь, когда ей - девятнадцать, а он больше не имеет того секрета, который так тщательно скрывал от собственного ребенка, живя одновременно в двух семьях и задумываясь уже о третьей, но полноценно-новой. Да, не смотря ни на что, Кэрол не простила бы ему это, но любила бы своего Иисуса по прежнему, с той же любовью и трепетом. Не смотря на то, что он бы стал элементарно чужим и она больше не ощущала бы его любимый парфюм. Не смогла бы обращать внимания на такие мелочи, хоть он бы и оставался самим собой. Когда любишь - замечаешь каждую мелочь, в противном случае, многие детали доходят до тебя с явным опозданием, но имея на то причину. Сейчас же она почувствовала сигаретный дым, едва он приблизился к ней и коснулся губами ее холодного лба. Кэрол облегченно вздохнула, введенное хирургом обезболивающее не дало ей ощутить легкое пощипывание, когда девушка выпрямилась и принялась потирать замерзшие руки такими же замерзшими ладонями, предпринимая отчаянные попытки согреться. Или стряхнуть с себя то наваждение, которое пробудили руки Джонаса? Нет, скорее первое. Ей очень хотелось оказаться в тепле как можно скорее, особенно после того ледяного шоу, что они устроили на пару с Бураном. Неудивительно, если он начнет интересоваться, какого черта его дочь, будучи слаба на оборону, не говоря уже о прямых нападениях, воспользовалась криокинезом, когда ее силы ни на йоту не были приближены к его стихии. Пусть. Она с удовольствием объяснит ему все, что связано с ней, с ее матерью, касаемо новых сведений и справок, которые она смогла навести на нее, воспользовавшись связями и возможностями Оружия Икс. Но только это. Главное - выкинуть из головы это прикосновение, а вместе с ним и Лайтмена. К чертям, в болото! Сейчас только он, только она, только вместе. И баста. Гончая улыбнулась, прикрывая глаза, позволяя Гиллу мягко держать в ладонях свое лицо, пускай и измазанное потекшей тушью, пускай и бледное, но такое мягкое, нежное, трепетное. Она чувствовала его дыхание, когда он отстранился, так близко. А потом почувствовала его губы. Своими губами. И чуть не задохнулась от наплыва чувств. Нет, в нем не было ничего мерзкого, банально-страстного или болезненного. Это... Это невозможно описать словами, простите. Это не химия, не магия, не какое-либо иное воздействие. Это просто жизнь, это просто умиротворение, это просто любовь. Любовь такая, к какой они способны по отношению друг к другу. Понемногу стирая грани, но вновь воздвигая их, каждый раз не такие четкие, когда-нибудь они окончательно сотрутся. И мир рухнет. И наступит то, что наступит. А пока - только он, только его губы, только поцелуй. Сердце замерло вновь, как тогда, когда директор грубо схватил ее, вторгаясь в личное пространство, на тот момент своего, ангела. Время остановилось. Они остановились. -Уже не важно. Мне холодно, - прошептала она, заглядывая в глаза Бурана, после чего, мягко обхватила его затылок, одновременно с этим приблизившись к его губам своими, вновь целуя. Ему не стоило было это делать, но не повторить этого она не могла. Второй рукой коснувшись его талии, Кэрол слегка приблизила Гилла к себе, раздвинув ноги так, чтобы иметь возможность прильнуть к нему своим частично обнаженным телом, но не для того, чтобы взволновать его, она об этом и не подумала. Она просто хотела согреться.
Blizzard: Когда это случилось и что произошло, было ли это действительно результатом наркотического опьянения искаженного болью и травмой организма, или он сам решил прекратить маскарад и наконец сделать последний шаг навстречу пропасти в надежде, что мост выдержит и доски не посыплются вниз обращаясь в труху. Шаткое положение взаимоотношений между ними давно дало трещину, разрастающуюся с каждым годом все больше и больше, будто знаменуя - рано или поздно должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, за что принято клеймить и вешать на перекрестке, в пример другим нечестивцам и осквернителям священного писания, в котором явно говорится и упоминаются подобные случаи. Чертов бог со своими чертовыми правилами, которые были очень кстати и полезны, ведь одно влечет за собой другой, и так глядишь – ничего святого в человеке не останется. Что ж, пусть и эта святыня сгорит в его душе, если она уже проклята лишний грех не усугубит и никак не отразится на общем наказании и назначенном рандеву с мистером Дьяволом. Давай, вперед, марай догматы и табу, а сам просто не думай об этом. Зачем? Ты опустился дальше некуда, ты уже не подымишься и самое страшное не этот твой проступок, не то, что когда она притянула тебя вновь к себе ты ее не оттолкнул, а обнял и прижался сильнее (она сказала – ей холодно), нет; ты будешь смотреть другим в глаза, ты будешь целовать еще миллион женщин или только одну, а представлять кого по твоему будешь? Кто станет наваждением и кто будет для тебя единственной, и никакого стыда, никакой жалости к самому себе, несчастный ты грешник. Гори оно все огнем, а мы продолжаем улыбаться. И ведь правда – он не представлял себе раньше ничего такого. Кто она для него была – дочь, безоговорочно, без сомнений, плоть и кровь, которую любят, но иначе, прижимают к себе, когда ей страшно, стоит ночному кошмару явится в детскую и громко рассмеяться; поглаживают по светлой головке за хорошие оценки, бранят за плохие, никогда не поднимают руку, только берут честное слово – она исправит двойку; детские капризы, смех, это так просто любить своих детей и заботится о них без задней мысли, когда они еще совсем малыши, когда маленькая ручка выбирает книжку, сегодня мы будет читать ее папа, точнее ты будешь читать, а я слушать и постараюсь не заснуть, нет, нет, правда. Так просто. А потом – дети вырастают, кто-то все еще продолжает думать будто они не способны и шагу ступить без родительской опеки, кто-то по методу воробья пинком под зад вышвыривает их из своей жизни на произвол судьбы, пусть учатся сами выживать и жить, а кто-то, возможно как Гилл, молча наблюдает, изредка бывая рядом, как год за годом ребенок вырастает, и становится старше, взрослеет, меняется, в душе, телом, разумом. Когда ты уезжаешь ты видишь перед собой девочку, еще пара прыщей на лбу, еще эти странные комплексы никак не покинут умную головку и никакой рациональный ум и объяснение неспособны их оттуда выгнать, затем ты возвращаешься и видишь совершенно другого человека – это она, твоя снежинка, твоя дочь, и не она будто бы, собрание лучшего что можно было взять от родителей, чем-то напоминает мать, и в памяти как хронопленка оживают странные чувства привязанности мужчины к женщине. Ты отмахиваешься от них, как от надоедливого москита, обманываешь себя и стараешься уже не смотреть на нее слишком часто, меньше обнимать, целовать, больше находить отговорок и чаще отсутствовать. Нет, извини, я устал, потом, когда вернусь, - сколько еще не озвученных вариантов осталось в запасе, не счесть. Факт остается фактом, когда она в одних трусах и майке проходит мимо тебя, ты отворачиваешься и пытаешься скрыть смущение, а стоит ей заговорить о ком-то противоположного пола – подавляешь ревность, дабы не перейти на резкость. И как можно было начать это, если ты не знаешь, как закончить, завершить поцелуй, запомнить ее губы, чтобы не было болезненно больно и чтобы тоска по ним не переросла в мнимое желание продлить удовольствие чуть больше положенного срока. Но рано или поздно всему приходит конец, преступно даже мыслить о таком, а он наслаждается, и не желает даже понять кто обнимает его, кого сжимает он в объятьях, чья талия у него под рукой и чье лицо ласкает рука. Рано или поздно. Гилл прервал поцелуй, продолжая прижимать Кэрол к себе и оглядываясь в поисках чего-то что смогло бы скрыть частичную наготу девушки. А мысли были совершенно о другом, об этом поцелуе, о словах, и о вздрагивании девичьего тела, когда другой мужчина прикасался к ней. Донни поднял водолазку девушки, протягивая ее и собираясь мыслями задать всего один вопрос, ответ на который он как будто знал. Слишком близко он был знаком с изнанкой мира, слишком хорошо понимал изнанку человеческой души и прекрасно помнил тот отличный пример, когда за видом офисного клерка, преуспевающего работника, с состоянием в миллионы, скрывалось чудовище, желавшее только смерти остальным, ничего более. - Ты…,- он сглотнул, отходя от девушки на пару шагов, словно боясь сорваться вновь. Если бы здесь был эмпат или человек разбирающийся в человеческих чувствах по мимике и жестам, они явно спятили бы от такого хаоса, творившегося в этом теле. – Кто? – задал он вопрос твердым, уверенным тоном.
Ego: прошу простить, это все резкие перепады температур( - Тварь Божья. Она улыбнулась, когда он, прервав поцелуй, немного неловко протянул ей запятнанную кровью скомканную водолазку, как бы предлагая озябшей девушке ее одеть. Осторожно взявшись за край ткани, Кэролайн потянула одежду к себе, безотрывно глядя в глаза мужчине, который предпочел в дальнейшем отстраниться от нее, что раскрыла для него объятия, жизнь, любовь, в конце-концов, свои крылья. Было видно, что он занервничал, но ведь не она же первая начала и не ей теперь испытывать муки совести. Даже второй, повторный поцелуй, что был уже сугубо ее личной инициативой никак не повлиял на молодую Гилл и хотя ее бледные щеки налились легким девичьим и робким румянцем, она ни капли не смутилась. Ведь это были ее чувства, это были его чувства, которые вместе составляли одно целое, такое нежное, трепетное и необъятное. Но такое одновременно гадкое, странное и непонятное другим. Но девушке было все равно, что подумают эти другие, она была открыта только для него и готова была на все только ради него, одного, родного и близкого. Что другие и рядом не стояли. Даже то, что было между ними невозможно было сравнить ни с чем в этом мире, многие уже давно позабыли о том, что такое настоящее чувство, что нельзя передать используя одни лишь сухие слова и буквы. Нет, это не зарождалось как прямое желание друг друга, иными словами своей собственной крови и, почти что, плоти, но и простым духовным утешением двух одиноких, но родных сердец это так же не являлось. Едва ли язык повернется, чтобы сказать, не то, что подумать, что ты начинаешь испытывать желание по отношению к тому, кто когда-то подарил тебе жизнь. В чем, с каждым днем, девушка сомневалась все больше и больше, ей не хотелось верить, что тот, кого она ощутила так близко, секунду назад, на самом деле просто ее отец, который должен любить ее, оберегать, воспитывать, но никак не делать того, что он сделал именно сейчас, когда в душе девушки, после надругательства над ней, давно плясали черти, волю которым она не должна была давать. Но она так любила его. Кэрол натянула на себя водолазку и одернула ее вниз, скрывая бледный подтянутый живот и приподнимаясь со стола, пытаясь как можно крепче и убедительней встать на ослабшие ноги. Обезболивающее усмирило боль выбитого колена, но заместо нее пришла дикая усталость с которой бесполезно было бороться. Она снова оперлась ладонями о стол, но сделала первый шаг от него к Дональду, слегка пошатнувшись, но на этот раз приобретя уверенность в своих действиях. Прикоснувшись к своим губам тонкими подрагивающими пальчиками, она произнесла, немного наклонив голову на бок и не сводя с него своих серо-голубых глаз: -Твой Ангел. Воспитанный по образу и подобию того, в чем ты так сильно нуждался до сих пор, - еще один шаг, снова неловко, но с каждым разом все умеючи, Кэрол приблизилась к отцу и коснулась его руки своею, осторожно сжимая и утыкаясь носом в его грудь, другой рукой обнимая мужчину за талию. -Мне очень холодно. Пойдем домой? Примем ванну, а после - я приготовлю нам ужин. Только ты и я. Пусть это будет мне подарком, который ты все еще мне должен. Пожалуйста. Мы оба так устали, - тоскливо прошептала девушка, стараясь не прикладывать к своим движениям никакой лишней силы. Да, ей было страшно как и тогда, но сейчас, резко сокращая расстояние между собой и Бураном, она начинала чувствовать себя в безопасности. Рядом с ним.
Blizzard: Как бешено и тихо бьется сердце, оно готово выпрыгнуть из груди и его не слышно, словно оно умерло вместе с остатками пустых безосновательных сомнений, порожденных холодными законами логики. Он обнял ее, продолжая надеяться на то, что сейчас совершил лишь привиделось ему в галлюциногенном бреду лекарства, но почему же тогда впервые наверное за долгое время он был уверен в том, что делает, знал, что пусть это и неправильно, для него ничего более искреннего и желанного не было на свете, ни в прошлом, ни будет и в будущем. Будущее – какое странное страшное слово, расставляющее все по своим места в голове, эти мысли на эту полочку, а эти на эту, раз, два и все готово, все на своих местах и готовы к представлению – комедия под названием «мы играем в нормальную жизнь» продолжиться, и ничего он не может с этим поделать, если любит ее. Не сейчас, не здесь, не тогда, когда ее тонкие ручки обнимают его за талию, а нос уткнулся в грудь, когда она уставшим голосом признается в собственной усталости и просит о мало пустяке, давнем обещании, которое он так и не выполнил. Позор на твою голову, Гилл, ты же всегда держишь слово. - Идем, - губы чуть дрогнули то ли в улыбке, то ли в некоем ее подобии, сказать было трудно, ведь сейчас он и улыбаться не мог, казалось это неуместно, любой оттенок, любой повод, это значит совершить преступление, и вздрагивание уголков губ расценивается как насмешка над самим собой, ведь ты знаешь, что можешь ее обнимать в последний раз, но какой. Ей не нужен ты, пусть это полагает твой разум не ее, тем не менее, все именно так. Ты ей не нужен, не потому что она тебя ненавидит, не потому что не хочет больше слышать что ли о тебе и обида, глухая и болезненная снедает ее изнутри, заставляя слезы проступать в этих красивых глазах, так часто смотревших на тебя в восхищением, просто ты так решил, ради собственного блага, ради ее блага, ты пытаешься выбрать наиболее простой путь к отступлению, но чем дольше колеблешься, тем труднее уйти, обмануть себя повторно и забыть. Они вышли из помещения, прямо навстречу ждущему снаружи Джонасу. Обнимая девушку и посмотрев на хирурга, Гилл вздохнул. - Мне и правда нужен отдых, скажи остальным что вопрос решен, разъяснения я дам позже и что делать также, работы предстоит много, - он провел рукой по волосам дочери, на минуту отвлекаясь. – [bРоберт должен ждать меня завтра у клиники, начнем оттуда. Харроу кивнул в знак согласия, однако все время разговора смотрел на девушку. В его у меня зарождалось и умирало разом до миллиона мыслей о ней, начиная с той, что правда ли она дочь Донни, и заканчивая тем, насколько серьезными могут быть последствия такого своеволия их лидера, в конце концов, семья это семья, пусть даже криминальная и что-то утаивать, обманывать, недоговаривать чревато последствиями более серьезными, чем кажется на первый взгляд. А Гилл? Думал ли он обо всем этом? Отчасти, возможно, прикидывая шансы свои на выживание и сохранение статуса задним числом, не первостепенной важности были эти вопросы, да и могло ли что-то еще его сейчас волновать, кроме эгоистичной мысли о самом себе и о хрупком создании в его руках. Забавно, как резко меняется его настроение и отношение, язык не поворачивается называть ее своей дочерью и вдруг ты ловишь себя на мысли о том, что молишься богу об измене женщины, которая подарил тебе столь чудесный подарок. Нет, конечно же она его дочь, не явное сходство, но один отличительный фактор, который и решил судьбу девочки – иск-ген передается только по отцу, а значит – будь у ее матери кто-то другой, она бы родилась нормальной. Хотя что такое норма и была бы она тогда счастлива. Кто знает – обычная школа, обычная жизнь, ничего сверхмеры, и не было бы сегодняшнего вечера, Дональда бы тоже не было в ее жизни, скорее всего. Он открыл дверцу машины, кажется не его, кого-то из парней, ничего, сочтемся, в конце концов, мы одна большая добрая дружная семья. Усадил Кэрол на пассажирское сиденье впереди, сам сел на место водителя. Ключ в замке зажигания, будто хозяин вот-вот вернется к своей малышке и промчится по ночным улицам, надеясь на удачу в выборе бара. Минут пять он молча сидел, откинув голову назад и смотря вперед. Ни говоря ни слова, будто не дыша, стараясь не думать ни о чем, стараясь просто быть, как если бы он был пустой игрушкой в руках бога, ничем не наполненной в отличие от других ватных уродцев. Наконец, рука коснулась ключа.
Ego: Отчего же сейчас, прильнув к нему, что был ее возлюбленным уже столько лет, она бесшумно молит Господа о снисхождении? Водит пальчиками по его талии, еле касаясь поверх небрежно накинутой рубашки, вдоль кожаного ремня его джинс, в то время как пухлые губы наспех перебирают молитву за молитвой, которые она, будучи еще совсем соплячкой, наизусть рассказывала Дональду, стоя в каком-то нелепом платье, цвета свежей листвы, с двумя смешными и нелепыми косичками, косыми и кривыми - первыми косичками в ее жизни, которые она сделала сама. Одна за другой, но среди них нет такой, чудодейственной, идеально подходящей под ситуацию, поэтому она просто молила о спасении в его руках, только в его и ни в чьих других. Только с ним и плевать девушка хотела на остальных, на всех тех, кто их осудит или хотя бы попытается осудить. Это будет последним, что они произнесут вслух. Кто бы что ни говорил, они навсегда останутся святыми друг на друга, два утопающих во лжи, но хватающиеся в момент отчаяния друг за друга, спасающиеся одной лишь верой в то, что останутся в живых. И проживут еще не одну вечность. Его руки обняли ее, в ответную, а значит, это так и есть. Он любит ее, безумно любит своего Ангела, в жизни которой больше всего хотел быть безучастным, ненужным, быстро забытым, словно нечто непригодное более к употреблению. Но как бы он не пытался, он никогда не сможет бросить ее, не потому, что не сможет в один прекрасный день все бросить и уйти, нет. А потому, что сколько бы он не бежал без оглядки, прочь от своего прошлого, Кэрол не позволит ему уйти. Она найдет его, пусть даже рискуя своей собственной жизнью, рискуя никогда больше не увидеть его вновь, вдохнуть аромат его духов, прикоснуться к слегка соленой коже губами. Пусть даже полуживая, она все равно найдет его, чтобы иметь возможность еще раз ощутить его объятия и услышать его бархатный голос, что ни раз убаюкивал ее в детстве. Отпустив его руку и продолжая трепетно обнимать его за талию, с сонной нежностью в глазах, Кэрол счастливо прильнула к его груди, когда Гилл обнял ее по удобнее и направился вместе с ней к дверям. Встретившись взглядом с хирургом, девушка как-то посильней прижалась к мужчине и отвела взгляд от Джонаса. Не стыдливый, но то, что ей было слегка неуютно из-за того, что она, будучи в болевой полудреме, назвала его своим отцом, спутав с Дональдом, тем самым раскрыв все карты перед этим типом, улыбка которого не понравилась ей с самого начала. Интересно, а что он должен был сделать с Ищейкой, когда та была бы, в конце-концов, поймана? С чего бы начали его цепкие ручонки, не будь она дочерью главаря всей этой шайки-лейки? И все-таки, ей сегодня чертовски круто везет. А значит, что завтра ей придется не сладко и действительно. Побитой собакой ей придется вернутся в контору, где начнутся бессмысленные расспросы, а если учесть, что сегодня она буквально "прогуляла" поездку к психологам, к которым ее направил Лайтмен после случившегося, то вопросов будет слишком много, а ее физическое состояние только подкрепит уверенность Кэла в том, что все не так гладко как он думал. Но ей не нужен его уход, только пара дней отдыха в обществе Бурана, правда о последнем она может только мечтать. Сегодня у нее есть только один вечер, только одна ночь, такая до отвращения откровенная. И пусть она будет откровенная во всем. -Простите, - проговорила Кэрол, когда Донни было двинулся дальше, минуя стоящего в раздумьях Джонаса. -Тот, с рукой, я надеюсь, что он поправиться, - Эго улыбнулась, щекой прижавшись к Бурану и осознавая, каким тоном было произнесено последнее. Не смотря на то, что ее ничуть не волновало здоровье того, кто ранее чуть не сбросил ее с грузовика, она действительно сожалела о том, что ей пришлось сделать, чтобы отцепиться от него. Это была вынужденная мера, но далеко не безболезненная для нападавшего. Продолжая вести себя раскованней обычного, но при этом и покорней, чем всегда, Гончая с немой благодарностью взглянула на Гилла, предержащего автомобильную дверь, после чего опустилась на сидение, в темноте салона ища руками ремни безопасности, но когда Гилл сел рядом, на место водителя и замер, то осознала, что ее суета по поводу них - полнейшая глупость, что это лишняя и совершенно не нужная мера сейчас, когда он здесь, за рулем, усталый, потрепанный, побитый, смущенный, немного потерянный в мыслях, но такой живой. Правда, не живее, чем она. Он завел машину, после чего, напоследок, взглянул в зеркало заднего вида и выехал с территории завода на дорогу, набирая обороты. Блондинка, сидящая рядом, тем временем изучала черты его лица, слегка опустив веки, но до конца не смыкая глаз, пытаясь каждой клеточкой своего тела запомнить этот момент. Прохладу кожаных сидений, тихий шум мотора, встречающиеся на пути лужи, безумную усталость и желание снова прикоснуться к нему. Но не решаясь этого сделать, так как его реакция, в особенности за рулем, может быть немного... не той, не спокойной, не привычной, а тревожной и немного нервной. Нет, нервной - это лишнее, все свои нервы они оба оставили там, размазанные по асфальту. Забрав с собой только трепетные чувства друг к другу и острое желание заполучить хоть какой-нибудь факт, который смог бы вмиг оборвать родственные узы. А большего и не нужно было, они сами бы его сотворили. Если бы... -Мимикрия, - Кэрол устало перевела взгляд на дорогу впереди, пытаясь начать разговор первой, но не зная, как будет лучше это сделать, решила придерживаться простому потоку информации, который должна была ему изложить. Ведь все равно же спросит. -Я анализирую природу способностей других одаренных и имитирую их способности, моделирую и воссоздаю их возможности в себе. Не более трех, - она замолчала, после чего снова взглянула на Гилла, затаив дыхание, желая увидеть его реакцию на следующие слова, что для нее самой стало сюрпризом. -Это у меня от мамы. Не волнуйся. Это странно.
Blizzard: Не отрывая взгляда от шоссе и слушая дочь, Гилл только ели заметно, кивнул, но затем, рассудив, что это может показаться слишком наигранным или даже отчужденным отозвался и голосом: - Ясно. Мимикрия. В мире, или точнее было бы сказать, в мире Дональда Гилла существовал лишь один мутант, который мастерски использовал эту способность – Лайтмен, и именно он сейчас стоял надгробной за спиной его дочери, именно на него она работала, как следовало сделать вывод из слов Кэрол, именно он втянул ее в мир, который не был создан для нее, но она отчаянно стремилась статью частью его- то ли в желании стать самостоятельной, то ли доказать Гиллу, что не является уже маленькой девочкой, что ее не нужно защищать, что ее не нужно оберегать и относится как к цветку в оранжерее, бояться вынести даже не легкий ветерок. Полезная способность, которая может спасти жизнь, а может и погубить, ведь доверять ей до конца не следует, равно как вообще каким то экстраординарным способностям, он это усвоил давным давно и этот урок был впечатан в тело мужчины множеством шрамов, не только на коже, в душе, в памяти, обида и желание мести, уменьшающиеся из года в год, но не исчезающие. Странно, на какое-то мгновение, здесь и сейчас, он почувствовал ревность. Бросив короткий взгляд на дочь, а затем чуть расслабившись, перехватив руль одной рукой, а второй упершись о стекло, он пытался понять – к чему все это. Ревность – да это была именно она. Он ревновал к матери Кэрол, ревновал потому что хотел, чтобы это существо рядом с ним, этот ангел, его личный ангел из плоти и крови, был только его собственностью, только его заслугой перед этим миром, искуплением, кое он подарил самому себе за все прошлые и будущие прегрешения. А получалось – что кто-то еще ставил метку на ней и спорил о единоличности прав. И, странно и безумно, необъяснимо, он ревновал ее к Кэлу. Сам не зная почему и по какой причине, но тот будто призраком сидел сейчас на заднем сидении и талдычил Гиллу о том, что девушка теперь его достояние, его сокровище, с ее внешностью, с ее прекрасными глазами, губами, волосами, телом, способностями, голосом. Гилл резко затормозил, вышел из машины, хлопнул дверью и пошел вперед по дороге, останавливаясь в нескольких метрах от автомобиля, глубоко дыша и закинув руки за голову, словно пытаясь проснуться, протирая глаза, смахивая остатки инея на волосах, сохраняющегося словно назло в напоминании о том, что он как машина, и не как живой человек. Подойдя к краю дороги, он уперся руками в заграждение, собираясь мыслями. Выбить эту дурь, выбросить из головы это странно щемящее чувство, будто что-то не так, будто кто-то включил сигнал тревоги и шестое чувство вышло из-под контроля. Посмотрев в сторону машины, Донни покачала головой. Как ребенок ведет он себя, а не она, как настоящий ребенок, или сумасшедший, предпочтительнее конечно последнее, у сумасшедших больше поклонников. Дональд вернулся в машину, ни слова не говоря. На протяжении всего пути он хранил странное молчание, хотя время от времени бросал на Кэрол взгляд, стараясь не встретиться с ней глазами, только лишь увидеть, запомнить, именно такой и именно сейчас, именно ее, никого другого, остальных забыть, сместить глупые домыслы ее образом, образом своей святой мученицы. Остановится возле дома, открыть ей дверцу, проводить взглядом до двери, будто бы прощаясь, пойти следом, не отдавая отчета в том, что будет потом, только следить за движениями и запоминать, наслаждаться, лениво и тщеславно говоря себе – что она все таки твоя, хотя ты никогда не сможешь быть с ней и обладать ею. Вновь проведя руками по глазам, стараясь избавиться от странного наваждения, он вошел в квартиру и огляделся, казалось он не был здесь вечность, а может и больше и был ли это его дом. Дом? Нет, такого понятия не существовало вообще, хотя… Дональд шумно выдохнул, прикрывая глаза, а затем резко развернувшись обнял Кэрол, притягивая к себе, обнимая и целуя в лоб, веки, губы. - Прости, прости, - поглаживая ее волосы повторял он.
Ego: позже выровняюсь, да ) Приникнув щекой к мягкой спинке кожаного сидения, девушка устало улыбнулась и, наконец-то, позволила себе прикрыть глаза и полностью расслабить каждую клеточку своего тела. После всего, что случилось сегодня, Кэролайн уже не чувствовала ног, которые, до того как опуститься в кресло, она едва перебирала, пересиливая безумную усталость. Да, ее хрупкое телосложение оказалось вполне обманчивым, Гилл сполна смог ощутить это, когда Льюис с размаха ударила его в бок. Собой, всем своим телом, но явно не с той силой, с которой, вполне вероятно, могла бы с успехом добиться его падения. Но ясно было одно - не смотря на все то, что совершала Гончая в тот или иной момент, она делала это вполне осознанно, обдумано, а значит - исключая максимальный риск, доводя в своей голове его до минимума; приводила веские доводы, спорила сама с собой, прикидывала, считала, полагаясь исключительно на случай. И это еще ни разу ее не подвело. Но именно это и считалось для нее карой - думать, прежде чем делать, пускай на это уйдет пара каких-то ничтожных милисекунд. По другому она просто не может. Эго вслепую протянула к мужчине руку и, слегка коснувшись колена, накрыла его своей ладонью, даже не собираясь сжимать, нет. Ей было достаточно того, что она чувствует - он здесь, он рядом, он никуда не денется пока она позволила себе расслабиться и потерять бдительность. Любое его резкое движение и ей снова придется напрячься. И так практически всю жизнь, живя с ним бок о бок. Знаете, порой это невыносимо, быть постоянно начеку. Но раньше, все же, это было намного легче. Он не слушал ее. Даже если бы Донни тут же начал оправдываться, то Кэрол бы попросту отмахнулась от него, делая вид, что не придает этой невнимательности никакого значения. Но она придавала и ей было обидно. Самую чуточку. По непривычному эгоистично, может потому, что она совсем недавно узнала вкус его губ, не как отца, а как мужчины. Прохладный, но между тем приятный, свежий вкус, который больше ни с чем и никогда в своей жизни не спутает. Просто не позволить себе спутать, а если все-таки это случится, то непременно ни за что себе не простит это предательство. Потому что он такой - один. Добрый, нежный, заботливый, ласковый, любимый. Но не ее, чужой. Не душой, так телом, однако и тело его теперь вовсю протестовало против этой несправедливости. В голове одаренного начали появляться сбои и Кэролайн это прекрасно понимала, однако она и сама не смогла избежать этих значительных изменений в своей голове. Она держала бы все в себе еще очень долго, еще несколько недель, месяцев, десятков лет, до самой смерти. А тут одно мгновение сумело сломать все то, что они оба воздвигали перед собой годами, видя друг друга сутки через трое, четверо. Им было хорошо вдвоем, но они никогда не переходили ту грань, которую позволили себе перейти сегодня. Во всех смыслах. Она заснула до того, как чувства взяли над Бураном верх. Полностью измотанная за вечер, она спала довольно крепко, но беспокойно. Одна только мысль о том, что она проспит всю ночь и на утро его не станет, будило в ней разнообразные страхи, о которых было принято молчать. И она молчала, всегда, никогда не посвящая в них своего отца. Но теперь его даже отцом сложно было называть. Ей так хотелось, чтобы рядом был просто Донни. Девушка покачнулась в тот момент, когда Буран резко остановил автомобиль. Рука мягко соскользнула с его колена и тут же сжала край водительского сидения. Она приоткрыла глаза, нарочно делая это медленно, после чего слегка приподнялась, чтобы иметь возможность видеть мужчину. Он переживал, это было видно, причем безумно переживал; но уже поздно о чем-либо думать, тем более убиваться. Это последнее дело, причем совершенно неблагодарное. Кэрол приоткрыло окно со своей стороны, после чего склонила голову на бок и вновь прикрыла глаза, глубоко вдыхая свежий воздух. Подгоняемый ветром, он не заставивший себя долго ждать, как и Буран, что вернулся в машину, которая снова тронулась с места. Дом был слишком холоден и пуст. Даже чересчур. Словно те, кто жили здесь ранее - давным давно умерли и теперь ничто не сможет вновь оживить помещение. Отчасти это было правдой, отчасти нет. Эго, пропустившая Дональда вперед, остановилась у выключателя и несколько раз пощелкала им. Никакого эффекта. По видимому, когда они покинули свою обитель, причем надолго, то просто-напросто забыли где-то отключить свет, поэтому-то лампочки и перегорели. Кэрол горько хмыкнула, после чего, стянув с себя сапоги на высоченной подошве, устало покачнулась и мягко взъерошила обеими руками длинные, слегка закрутившиеся, белоснежные волосы, что спадали по плечикам и спине, достигая самой талии. Мягко шагнув в полумрак, направляясь в гостиную, чтобы включить свет или, на крайний случай, зажечь камин, девушка внезапно наткнулась на Гилла, что резко развернулся и мягко обхватил ее за талию, притягивая к себе, поближе. - Ммм, - тихо протянула блондинка, ощущая его мягкие и нежные поцелуи, осыпающие ее лицо. Настоящее. Наваждение. Только он и она. Вместе. Одни. Без права на будущее. Но с надеждой на него. - Буран, - шепнула ему девушка, мягко кладя ладони ему на грудь и слегка приподнимаясь на цыпочки, ловя губами его губы и слегка оборачивая мужчину к стене, невольно заставляя опереться на нее спиной. Тонкие бледные пальцы скользнули по его телу, поверх рубашки, после чего перешли на пуговички. Верхние были небрежно расстегнуты, поэтому Кэрол просто-напросто продолжила начатое. Совершенно неосознанно прикусив его губу, она тихо рассмеялась. - Глупый.
Blizzard: Вы никогда не узнаете, что такое счастье, пока не потеряете все до последнего, будь то деньги, любовь и уважение близких или же сама ваша жизнь. Вы никогда не узнаете, что это такое быть не как все во всех смыслах данного оборота, быть не только физически выше простых людей, знать свою особенность, понимать превосходство и фору, которой Бог наделил тебя при рождении, дабы ты опередил своих сверстников во всех делах кроме одного – любви. Здесь тебя нещадно опускают вниз на землю, потягивая за ноги, снимая ботинки, дергая за штанину, затем трясут за плечо, чтобы ты очнулся, чтобы понял, все это иллюзия, бредовый сон галлюциногенной фантазии наркомана сидящего на самом тяжелом наркотике нашего времени желании жить даже не на сто процентов, на все двести, и выше, и выше, пока не солнце не опалит крылья и ты вмиг не окажешься сожранным беспощадным океаном. Вы можете обманывать себя, строить воздушные замки и думать будто по-настоящему счастливы, только потому что построили декорации, расставили актеров своей судьбы по местам, выдали каждому по сценарию и теперь только гордитесь разворачивающейся перед вами пьесой. Обман, сплошная ложь, лицемерие, противное, тошнотворное, нет желания причислять себя к роду человеческому, если этот род устанавливает рамки слишком тесные для такого человека как он. Ирония судьбы, или же ее очередная злая шутка, надеяться на то, что некогда любимое создание могло тебе изменить и душой и телом и существо у тебя в руках, прекрасное и хрупкое не является плодом твоего больного разума и испорченной многочисленными пороками плоти. Глупая и пустая надежда, застилающая глаза и таким образом сохраняющая часть здравомыслия для последующих угрызений совести о содеянном и размышлениям о дальнейшей жизни. Сию секундная ревность проявленная там на трассе будто подстегивает и ты становишься собакой на сене, ты целуешь ее губы, смотришь в глаза и думаешь о том, что хотел обладать бы ею до самого конца, ее мысли уже с тобой, но не тело, да и зачем, разве стоит опускать это прекрасное, пожалуй, единственное прекрасное что есть в твоей жизни до низменного уровня банального вожделения, и кого – собственной дочери, полная аморальность твоей природы уже была доказана, так зачем еще что-то делать, зачем отбрасывать все и думать лишь о том, как бы вцепиться в горло очередному ухажеру, очередному наглецу, который посмел «не так» посмотреть на нее. Ты улавливаешь вновь и вновь пробуждающиеся нотки ревности, ко всем ним, ко всем тем, кто мог позволить себе прикоснуться к ней, но не сделал этого по одной простой причине – она не позволила. А тебе – ты можешь и до сих пор сомневаешься, продолжая прикасаться, рукой касаясь нежной кожи шею и плеч, сквозь ткань одежды, будто поставленный ограничитель скорости, говорящий – стоп, остановись и подумай, что ты делаешь, переступив эту грань ты не вернешься назад, не сможешь, уже ни раз и ни два ты совершал поступок, который исправить был не в состоянии, но все это мелкие шалости, пустышки, а сейчас – настоящее преступление против общества и морали, его морали, а что ты – всего лишь человек, скованный рамками, которые сам же установил давным давно, дабы не стать последним негодяем, уродом, как многие в этом мире, как те, для кого моральные и этические принципы лишь пустой звук забавной песни, не более того. Почему мы не можем быть нормальной семьей, скажи? Почему мы не можем просто держаться друг от друга подальше, жить как все, выживать как все? Походы по музеям и встречи на днях рождений и похоронах родственников, свадьбы, твоя, внуки, рядом с тобой любящий муж со стабильной работой, у меня свое маленькое дело, а потом пенсия и воспитание внучат в кресле-качалке, пока мрачный жнец не распустит крылья надо мной и не склониться в последнем поцелуе, чтобы осталась только пара фотографий на чердаке твоего дома души и американской мечты. Почему мы не можем быть именно такой семьей, нормальной и скучной, каждый день которой похож на предыдущий и предсказуемость становится благом. Он улыбнулся, обнял девушку за талию, руками проводя по ней, отталкиваясь спиной от стены. Всего один шаг и ты уже за чертой, совершить его неимоверно трудно, и вместе с тем чертовски легко. - Да, моя роль шута оправдана для жизни, - он коротко поцеловал Кэролайн в губы и медленно отстранился от нее, словно не хотя отпускать ее из рук. Пустой дом, холодный дом, тихий дом. Это домом даже нельзя назвать. Кухня. Холодильник. Ледяная вода, разливающаяся внутри и жалящая осколками льда внутренние ткани. Где-то это уже было. Когда-то это было. Но все было по-другому, он не думал о ней, старался не думать и потому образы замещались другими, множеством других, сейчас – боишься обернуться и все же улыбаешься, готовясь то ли остаться на месте, то ли уже плюнуть в сторону на счастье и прыгнуть вниз.
Ego: - Пять минут. Она уткнулась лбом в его лоб, тяжело выдыхая сквозь губы немного взволнованный, горячий воздух в его немного влажные уста. Рубашка была растегнута уже наполовину, но продолжать она и не собиралась – в конце концов, у него и самого есть руки. Кэрол отчетливо чувствовала его пальцы, даже поверх ткани одежды, сейчас они способны были накрыть ее с головой, не хуже в сочетании с небесно-голубыми глазами мужчины, сотканного из преступлений, пороков, грехов. Серо-голубые глаза девушки налились в ответ таким же голубым льдом, но в отличие от Бурана, зрачки на его фоне становились маленькими, словно загнанными в угол кошками, метавшимися взглядом по его лицу – подбородку, губам, щекам, вновь и вновь возвращаясь к его глазам. Так неловко, нерешительно, но все же возвращаясь, манимые желанием узнать, о чем же он думает сейчас, молчаливо-крепко сжимая ее талию своими руками. Улыбнувшись. - Никто ведь не знает, что под нелепой и цветастой шляпой с бубенчиками скрывается светлая голова самого короля, – смутилась девушка, мельком облизнув припухшие губы языком, после чего скинула сапоги с усталых ног и обернулась к зеркалу, стоящему прямиком напротив них, обоих. Сейчас, без платформ на ногах Льюис, было отчетливо видно какой тенью возвышается над ней Гилл, что продолжал стоять за ее спиной. Гончая поморщилась, ощутив укол в разбитой на заводе, в результате падения, макушке и еле слышно простонала, но ее стон тут же растворился в этом полумраке без следа. Коснувшись пальцами виска, а точнее – запекшейся на нем крови, младшая Гилл бросила через плечо старшему, наблюдающему за своей дочерью. А дочерью ли? Все в каком-то слишком подвешенном состоянии, чтобы сейчас называть вещи своими именами, причем очень и очень громкими: - Раздевайся и иди в ванную. Думаю, что лампочка там так же перегорела, мы ведь оба оставили дом в один и тот же день. Полотенце – там. А я принесу чистую одежду, – блондинка обернулась к мужчине, после чего замерла. Пара минут тишины, лицом к лицу, глаза в глаза. Блондинка, не выдержав эту дуэль, заметно смутилась и поспешила миновать Бурана, скрывшись за дверью его спальни. Оперевшись на них спиной, изнутри и щелкнув по выключателю. Все так, как она запомнила в день своего побега. Незаправленная постель, валяющиеся на полу вещи, скинутые им в последний его визит, плотно закрытые жалюзи – отец никогда не любил, чтобы в его спальне было слишком жарко и душно. Она сама купила их и они вместе, в его очередной приход, занялись их установкой, превратившейся в сплошное веселье и массу удовольствия. Кэрол до сих пор помнила его удивление, когда Гилл вошел в свою спальню и увидел их, заключенные в яркую и цветастую упаковку с повязанным на бок бантиком. Как она тогда радовалась его проникшейся чувствами улыбкой. Он всегда улыбался ей искренне как никому другому. Она так любила его улыбку. Буквально влюбилась в нее. Ленивым движением стащив с себя грязную окровавленную водолазку, девушка закинула ее за плечо и направилась к шкафу, на ходу собирая разбросанные вещи и сваливая их на стул, подле него. Выбрав в нем чистые и идеально выглаженные джинсы с легкой серой майкой, Кэрол положила их на кровать и устало опустилась рядом. Водолазка выскользнула из ее усталых рук, девушка радостно улыбнулась, кинув взгляд на выбранные для Гилла вещи и опустила голову. Длинные белоснежные волосы, вымазанные кровью, разметались по кровати, настолько они успели отрости с момента их последней встречи. Возможно, это все результат проявившейся новой способности и, кто знает, возможно далеко не последней. Накрыв ладонью глаза, она тихо вздохнула, противясь той влаге, что вмиг наполнили ее глаза. Но тут же отступив, и сдав свои позиции простым, обычным, человеческим слезам. Что были следствием то ли усталости, то ли результатом произошедшего за вечер. А мне плевать, что обо мне подумают.
Blizzard: Порой мне кажется что все это лишь дурной сон маленького мальчика, который еще не вырос и продолжает время от времени ночевать то в доках города, то под мостом, добывая себе хлеб воровством, учась на ходу всему, понимая, что ему никогда не стать исследователем, не поступить в колледж и не найти успешную работу, чтобы кормить большую и дружную семью, жену, детей, родителей, мальчик просто живет одни днем и одним сном, продолжающимся десятилетия. Когда же этот кошмар закончиться, и я проснусь и пойму – все еще впереди? Тогда я побегу в дом, где живет мой якобы отец, я не стану больше ночевать на улицах, я пройду тот же путь с одним лишь исключением, этот путь ночного кошмара, бесконечного и затянутого спектакля-игры на краю пропасти с хрустальным осколком в сердце, исключением будешь ты, тебя не будет в этом сне, или мне стоит надеяться, что ты появишься в другой, совершенно иной ипостаси и меня не будет разрывать на части бес противоречия и сомнений. Проводив взглядом Кэрол Гилл направился к ванне, как и было велено, или это был совет, пожелание. В голове сейчас играла совсем другая мелодия, нежели в последний его визит сюда, что даже домом назвать было трудно. Посмотрев на свое отражение в зеркале, он усмехнулся. Подобного красавца полюбит любая слепая девушка, если не подпускать достаточно близко и не позволять другим описывать мертвецки бледное лицо мужчины, он не устал, ранения были, но все это пустяк, бывало хуже, скорее странный червь глодал изнутри и никак не собирался вылезать наружу, покуда не доберется до мозга и не проникнет в него, дергая за ниточки и управляя человеком. Быстро снять одежду, грязную, пропахшую кровью, потом, разочарованием в самом себе, сомнениями во всем, даже в собственном и ее существовании, а дальше – холодая вода, ударившая в лицо, жалящая каждую клетку кожи, так привычно, так хорошо, заставляет забыть обо всем и сосредоточиться на том, что у тебя внутри. Упершись руками о стену и позволяя воде стекать по спине, ударяя напором в шею и затылок, он едва слышно прошипел, раскроенные участки кожи напомнили о себе ноющей болью, сильнее всего болела спина и что-то внутри. Гилл взглянул на предплечье, странной формы сосуд выпирал из-под кожи, натягивая ее на себя, казалось – это вена, забитая тромбом и потому разбухшая до невероятных размеров. Едва коснувшись ее, мужчина поморщился. Стиснув зубы, надавил сильнее вправляя, и сам того не замечая обморозил половину стену. Ирония, или просто шутка судьбы, чтобы лишний раз улыбнуться и понять, насколько мы хрупки, необычные люди, славившиеся своими особенностями, мы просто кучка особенных неудачников, построившихся для расстрела. Еще раз мельком взглянув на свое отражение в зеркале, Гилл заметил про себя, что из трупа обыкновенного, он превратился в труп утопленника, разве что только тело не распухло да не посинело, было бы занимательно такое увидеть, как в фильмах Джорджо Ромеро. Подымать с пола грязные вещи не стал, обвязался полотенцем, лишь взглянул еще раз на отметины на рубашке, где и какие кровоподтеки возникли в первый момент; все было просто, там где шла кровь, следовало вправить систему, будет больно, чудовищно, но это единственный способ избежать ножа Харроу, под который ложиться в очередной раз не было желания. И вот опять, я перед выбором. Стою у двери собственной комнаты, чувствую что ты там, одна. Чувствую, что готов убить любого кто посмеет причинить тебе ту боль, что причиняю я, невольно, не желая этого, как всегда, стараясь сделать как можно лучше, я все испортил, скомкал лист нормальности и подвел черту. Не решаюсь ее переступить, желаю всем сердцем. Думаю – простишь ли, поймешь ли, только твое мнение и твоя оценка важна в решении, которое приходит мне на ум и не покидает, странным образом просачиваясь в кровь, перемешиваясь с осколками льда, медленно тающими островками разрушенной системы моего целостного организма. Медленно открыв дверь, он подошел к Кэролайн, наклонился к ней, опираясь одной рукой о кровать, второй провел пальцами по лицу девушки, по влажным от слез щекам. Смотря на девушку и словно видя ее в первый раз, изучая каждую черту лица, отмечая, как она все таки изменилась с их последней встречи, осталась собой, но другой, внешне - сильной, внутренне – той же хрупкой девочкой, которую он обнимал когда-то, раз в год по обещанию, видясь с ней еще при присутствии ее матери. Картина четкая, но иная, кто-то другой обнимает ее, и вместо Кэрол незнакомая ему девчушка. Гилл чуть потянулся, беря лицо девушки в ладонь, и коротко поцеловал ее в губы, задерживаясь на мгновение.
полная версия страницы