Форум » Будущее » Атмосфера Греха [Blizzard & Ego] 0.1 » Ответить
Атмосфера Греха [Blizzard & Ego] 0.1
Ego: [right]Вступление: Он смотрел на нее, на ту, что осталась именно такой, какой он ее всегда помнил - маленькой и хрупкой девочкой, постоянно смешно морщившей носик. Ему хотелось прижать ее к себе, провести волнительно подрагивающей ладонью по мягким светлым волосам. Заглянуть в ее прямолинейные серо-голубые глаза. И услышать ее смех. Но она была странно молчалива, только глаза выделялись на побледневшем, непонятно от чего именно, лице. Она не смеялась, не было ни тени радости, ни улыбки, ни любой другой эмоции. Она просто серьезно и холодно смотрела на него. - Что с тобой? Почему ты так смотришь? - Зачем ты пришел? - она закурила сигарету и опустилась на ящик, развязно и устало закинув ногу на ногу, звеня солдатским жетоном на шее. - Ты так долго не приходил.[/right] Название: Атмосфера Греха. Предательская. Место действия: Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, заброшенное здание завода. Время действия: будущее; теплая майская ночь. Краткое описание: Долгожданная расправа над прямым источником угрозы для членов «Синдиката» - особый праздник. По слухам, в правительстве появилась талантливая Ищейка, ведущая двойную игру, работая как на Соединенные Штаты, так и выполняя отдельные заказы. Исключительно те, что смогут представить для нее хоть какой бы то ни было интерес, а не чисто финансовую прибыль. И большинство из ее выполненных заказов касались именно «Синдиката». Многие были не прочь заплатить за устранение той или иной фигуры этой группировки, совершенно не подозревая о существовании оной. Но никому из нынешних членов этого братства не удавалось столкнуться с ней, работать в открытую ей никогда не приходилось, сама ее личность была так же не установлена, а тем, кому удавалось хоть краем глаза ее увидеть на обозрение представлялась лишь белоснежная, безликая маска на лице. И все бы ничего, если бы после одного из заказов ее не выследели и не бросились вдогонку, вынудив свернуть в здание заброшенного завода, где ее и ожидал глава «Синдиката», желающий разобраться во всей этой ситуации.
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Ego: Ты никогда мне не простишь. Ладонь устало скользнула вниз. Блондинка сделала глубокий вдох, после чего – сначала снова обернулась на приготовленную чистую одежду для Дональда, аккуратно сложенную и сиротливо лежащую рядом с ней, затем вниз, переводя взгляд на свою скомканную водолазку, испачканную кровью, которую тут же непременно захотелось пнуть, словно она была причиной всего случившегося. Но это было далеко не так, они оба – и отец, и дочь прекрасно знали, что стало виной развернувшейся драмы. Ее безрассудство, желание доказать свою самостоятельность и состоятельность, хотя бы в чем-то, что было бы не по силам самому Гиллу. Ее глупый, откровенно детский поступок, который сейчас ничуть не походил на нее такую, какой она была сейчас, сидя на краю его постели. Признающая свои ошибки, правда безмолвно, но это лучше, чем ничего, да и к чему напоминать Бурану о том, что им обоим сегодня пришлось пережить. Но, с другой стороны, то что было – уже прошло и неизвестность сейчас состояла совершенно в другом. Было неизвестно, что будет дальше. Петля на шее, с каждым их взглядом друг на друга, не таким, каким должен смотреть отец на своего ребенка и наоборот, все сильнее сдавливала их глотки. Как итог – она либо лопнет, либо сделает свое грязное дело и тогда эта история вмиг обретет свое логическое завершение. Но до финала еще слишком далеко. Стало быть веревке суждено натянутся и лопнуть. Причем, обеим. Девушка улыбнулась, после чего хотела было подняться, однако ее остановил Гилл, наклонившийся к ней и опершийся о кровать рукой, по другую сторону от чистой одежды. Опешив, Кэрол мгновенно осознала, что теперь, приподняв голову и заглянув ему в глаза, она не может оторвать своего взгляда от мужчины. Пускай бледного, усталого и, словно дикая бродячая собака, избитого, но своего, родного, близкого, любимого. Не смея произнести ни единого слова, Льюис тихо выдохнула и опустила веки, едва пальцы его свободной руки коснулись ее влажных щек. И снова молчок, немое послушание, полное доверие – не меньше. Его прикосновения переполнены прохлады и тепла одновременно, невозможно определить, чего в них больше, но и это сейчас для нее было не важно. Ей было важно слышать стук его сердца, готовое упасть вниз, его дыхание, грозившееся, в конце-концов, сбиться, каждую капельку, которую он пропустил, вытираясь полотенцем еще в ванне, бесшумно скользящую по его светлой коже вниз. Стремительно и мягко как и ее прикосновения, стоило мужчине обхватить ладонью ее лицо и прильнуть к губам. Особо высоконравственных просьба удалиться, ибо следующий поступок молодой Ищейки можно только осудить, но ни в коем случае не одобрить. А знаете, на самом-то деле ей все равно, что вы о ней подумаете и сколько камней в нее кинете. Пока она с ним. Ей все равно. Простишь. Тонкие пальчики Эго коснулись шеи Донни в то время, как девушка разомкнула свои пухлые губы, воспользовавшись задержкой Бурана и провела по его губам языком, оставляя на них кроткую, влажную дорожку. Обхватив одной рукой его шею, а другой - талию, Кэрол продолжила целовать Гилла. Абсолютно наплевав на то, что он подумает о ней, что осудит и вовсе исчезнет из ее жизни, став почти полностью бесплотным призраком, когда-то жившим в этой квартире. Нет, она знала – Буран не уйдет, потому что безумно любила его. И хватит уже петь про любовь отцов и детей. То, что было и что происходило между ними ни на йоту не было похоже на нее. У них была своя любовь, такая, какую они предпочли. И пусть все святые на небесах отвернуться, пока продолжается этот поцелуй. Нам не нужны свидетели.
Blizzard: Если кто-то спросит меня после – зачем ты это сделал, чего ты хотел этим добиться, я либо скажу, что это не их дело, либо отвечу истину – за любовь. Мне действительно плевать на то, что обо мне подумает хоть весь мир, пускай бросают камни, пускай обвиняют в смертном грехе и на суде Божьем я предстану как и подобает грешницу с опущенной головой, но подыму взор, чтобы заглянуть Рафаилу в глаза, чтобы сказать Петру – мне не нужен Рай без нее, зачем все это, зачем блаженная нега и покой в саду, где не слышно ее голоса, и ты не можешь увидеть ее, где никогда не раздаться смех, лучезарный глаза не взглянут на тебя, а рука не коснется светлых волосы, утонет в их мягкости, поглощаемая тем, что называется преступление. Когда ее язычок коснулся губ Гилла, он закрыл глаза, стоило ей ответить не поцелуй и он понял, ради чего жил все эти годы. Да, прозвучит глупо и наивно, но разве не так устроен наш мир, такой глупый, такой бездарный, Создатель отдохнул на нас с вами, лепя из глины что-то, что могло получится или нет, он не думал о последствиях, он просто развлекался, потому это его вина в первую очередь, Донни же вины больше не чувствовал. Перед кем ему отвечать, с какой стати совести втаптывать честь в грязь, если помыслы искренне, если он всего лишь дает им свободу, прекрасно понимая последствия, и принимая факт ответа перед любым судом, судьями. Господа присяжные, вы слишком стары и немощны, вы ханжи, брюзги, вы задержались в своем развитие на уровне амебы и гордитесь этим, так как у вас есть законы, но нет такого человека, нет такой области жизни куда бы можно было их применить, и вы стараетесь найти виновника в каждом, стараетесь подогнать блюдо под форму, бесполезное занятие, скажу вам, продолжайте свои попытки, остальное оставьте на решение Бога. Коснуться вновь ее губ, провести рукой по волосам, почувствовать на вкус ее слезы, целуя щеки, почему ты плачешь, любимая, я не буду ничего делать, если ты этого не захочешь, если ты этого не попросишь, могу уйти, могу остаться, всегда буду тебя защищать, думать о тебе, даже если выйдет так, что ты не захочешь меня видеть, один мой вид будет вызывать у тебя чувство отвращения. Да, я чудовище, и давай договоримся, чудовищем буду только я, ты должна остаться собой, ты должна остаться моей самой прекрасной звездой, упавшей с неба и превратившейся в прекрасную снежинку, коснешься которой и она растает от тепла твоего тела. Я давно смерился с безысходностью своего существования и того, что этот путь ведет в никуда прямо в объятия прекрасной госпожи Смерти, кто знает как она будет выглядеть, как встретит меня, будет ли это дружеская беседа или мы ограничимся молчанием. Сейчас я не хочу думать об этом, когда целую твою шею, грудь и, останавливаясь, склоняю голову на твоем животе, прикрывая глаза, обнимая твою хрупкую талию, чувствуя как ты дрожишь, прости, я такой холодный, даже когда хочу согреть тебя, защитить от сурового ветра этого гнилого мира, он несет запах разложения, я не хочу чтобы он коснулся тебя. Почему ты дрожишь, любимая? Почему ты дрожала, когда хирург коснулся тебя, пытаясь лишь помочь? Что в тебе изменилось и почему я не могу понять что именно? Почему ты не говоришь мне, молчишь и просто принимаешь как данное, заковываешь это нечто внутри себя? Разве от этого станет легче, разве это поможет забыть или научится чему-то? Я не ты, я не пойму тебя, ты не поймешь меня, мы разные и одинаковые одновременно, но думать об этом сейчас значило бы перечеркнуть эту минуту навсегда. - Ты другая, - Гилл поднял голову, продолжая рукой чуть поглаживать живот девушки. – Я видел это там, не сразу, но видел, и сейчас – ты вроде бы и та же, Кэролайн, которую я знал, и в то же время ты – Кэрол, иная. В тебе что-то изменилось, и это не уловить взглядом лишь, не понять мне, но хочу ли я? Да и нет. Нет, потому что для меня ты одна, единственная, с тобой я…остаюсь собой. Да, потому как за плечами у тебя словно демон, и его я уже видел где-то… Он смолк, отведя взгляд в сторону. Видел, и тогда тоже сначала не понял, а потом было поздно что либо делать.
Ego: «Моё в тебе сердце юное. Я верю, не будет больно. Я помню, как это делать» - не спеша, разомкнув языком его теплые от поцелуя губы, девушка осторожно потянула его за талию, привлекая к себе, ближе, выпрямляясь и ложась спиною на мягкую и уютную постель, в которой он всегда спал один, со своими мыслями и переживаниями. Не сказать, чтобы поцелуй был нетерпелив или пылок, скорее настойчивый одним своим действием и нежный, медлительный, влюбленный. Ее ладони мягко прикоснулись к талии Бурана, очерчивая границу, где, наконец, заканчивается полотенце – единственное, во что был облачен мужчина, ее любимый мужчина, без которого она не могла бы представить свою жизнь. Слёзы сами по себе стекали по ее бледной коже, но они были слезами счастья. Ведь он целовал ее, ее губы, осыпал поцелуями ее грудь, она чувствовала его дыхание на своем животе. И не хотела, чтобы он останавливался. Она хотела его, безумно хотела, чтобы он унял то болезненное ощущение, оставшееся после надругательства над ней Лайтмана. Хотела почувствовать, что же такое – настоящая любовь. «Я слышу, как стучит твое сердце. Так отчетливо. Я слышу его, едва стоит увидеть твои глаза. Я хочу видеть их всегда. Каждое утро, напротив себя. Хочу любоваться ими. Всегда… Вечность… Господи… я люблю тебя, люблю, как никого другого… я просто хочу… хочу сказать… давай…» - Я хочу быть с тобой, - несмело прошептала Кэрол, поспешно прикрывая глаза. Понимая, что ей попросту не хватит смелости говорить и смотреть ему в глаза одновременно. Так легче, когда перед тобой кромешная мгла. Как будто ты один и твои откровения не услышит никто кроме нее. И не важно, что в действительности, это далеко не так. – Я хочу быть твоей, - она начинает задыхаться, будто хронический астматик, хватает губами воздух, ее руки нервозно соскальзывают, больше не в силах держаться за его талию. – Я люблю тебя. Не как Иисус любил своих апостолов. А как…, - она нервно запинается, глаза снова наполняются слезами, но теперь уже из-за того, что попросту не может подобрать слов для своего чистосердечного признания, которое и не планировалось быть высказанным до самой ее или его смерти. – Как…, - она в отчаянии, дрожащие ладони сжимают белоснежное покрывало по обе стороны от девушки, губы смыкаются и вновь размыкаются. Несмело, испуганно, нерешительно. Не так, как еще минуту назад она его целовала. Далеко не так. – Я хочу быть с тобой. Пожалуйста. Я умираю, когда ты долго не появляешься, молчишь и не выходишь на связь. Я не могу смотреть на других и видеть в них то, что я вижу в тебе. Потому что я вижу это в тебе. Буран.… Прости меня, я плохая дочь. Я… я даже не дочь… я не знаю, кто я… И не хочу знать, - девушка тихо всхлипнула, после чего тихо продолжила, уже шепотом, боясь своих собственных слов, несмело приоткрыв глаза, ресницы которых немного слиплись в почерневших остатках туши. - Уйми эту боль, прошу тебя, - зажмурившись вновь, девушка коснулась нервозно трясущейся ладонью своего живота, - он сделал так больно. Демон сделал невыносимо больно. Прости меня. Прости. Прости…
Blizzard: Слышать это и предполагать, совершенно разные стороны одного вопроса, ответ на который уже скрыт в самом построении этого иллюзорного факта. Не будь у нас вариантов, как бы мы жили? Представить себе мир без альтернатив, все равно что представить человека без души, без цели в жизни, без каких-либо признаков того, что делает его человеком, личностью, что выстраивает его плохие и хорошие стороны характера и жизни, быта и духовного наполняющего, и несмотря на это мы все равно жалуемся, нам бы легче было, если бы выбора не было, тогда меньше интриги, все четко, ясно, ты заранее знаешь чем обернется твой, казалось, обычный поход в местный магазин, только дешевыми покупками некачественных товаров и никакого варианта того, что по дороге тебя могут убить, ограбить, ты узнаешь печальную новость или ту, которая заставит прыгать от радости тебя до неба. Он боялся услышать «нет», хотя прекрасно знал – она ответит «да», а дальше… Кто знает, что будет дальше, может он выйдет из-за двери и старые неприятности, старые как сам мир и равносильные по возрасту мужчине, найдут его, напомнят о себе и потом уже ничего не будет, не будет сожаления, разочарования, досады, только пустота и все. Гилл взял руку девушки в свои и осторожно поцеловал. Выпрямившись и окончательно садясь на постель, он обхватил Кэрол за плечи подымая к себе, обнимая одной рукой торс, второй касаясь чуть лица, большим пальцем вытирая подтеки туши на бледной коже, осторожно, словно малейшее резкое движение могло разрушить эту прекрасную иллюзию у него в руках, потому как кроме иллюзией он ее сейчас назвать не мог. Ее слова, еще вертящиеся в голове, повторяемые снова и снова, стали сейчас самой любимой песней, пусть и грустной. «Демон. Он заплатит за твою боль, любимая, как угодно, когда угодно, ему будет в тысячу раз больнее, унизительнее, он не умрет, он будет страдать, я обещаю тебе, любимая». - Я с тобой, - короткий поцелуй в висок, - и был, и буду, всегда, - еще один в подбородок, касаясь носом ее щеки, потершись и наклонившись, вдыхая запах кожи у шеи, кончиками пальцев проводя вдоль спины. – Я твой, любимая. Слишком долго держать в себе бесов чревато последствиями, однажды они перегрызут прутья решетки и вырвутся на волю, уничтожая все на своем пути, сдержать их не удастся никому, даже их хозяину, буквально причине их появления, хотя причин много. Не надо бояться, и это главное, не надо стыдиться того, чего вы желаете, желание это еще не действие, это не грех, да и греха нет, когда ты не просто получаешь удовольствие, ты понимаешь что ради такого готов отдать жизнь, твой разум забывает на прочь об обыденных вещах мерзкого мира, утопающего в собственных выделениях , он выше этого, ты выше этого, поскольку понял всего одну истина, она то и имеет сейчас первостепенное значение, Она с тобой. Донни посмотрел в светлые глаза дочери, нет не дочери, кого-то большего, чуть улыбнулся. Аккуратно заставил ее закрыть веки, пальцами проводя по последним следам слез, это и счастье и боль, они просто не мог существовать раздельно, всегда одно проистекает из другого, как бы мы не хотели этого избежать. Руки убрали с лица Кэрол белокурые волосы, очерчивая контур лица девушки, спустились на плечи, провели по рукам. Наклонившись Гилл коротко поцеловал шею девушки, затем опустив бретельку бюстгальтера плечо. «Боль всегда препровождает что-то более легкое, более приятное. Ты никогда не испытаешь ее снова, ты никогда не будешь проливать воду своих слез из-за нее. Я обещаю тебе». Проведя тыльной стороной ладони от груди вниз живота Кэрол, он запустил руки за ее спину, расстегивая застежку белья и снимая его. Чуть надавив он уложил ее снова на кровать, склонился и запечатлел поцелуй чуть выше груди.
Ego: «Помнишь то, былое? Помнишь то время, когда мы ночами напролет, в преддверии уборки больших книжных шкафов, вместе вытаскивали книги, одну за другой, складывая их в аккуратные и идеально ровные стопки? Ты тогда еще держал меня за талию и дотягивался до тех полок, до которых я, в силу своего невысокого роста, не могла достать, даже встав на цыпочки. А иногда и вовсе садил меня к себе на шею и принимал всю ту пыльную литературу, что когда-то начал собирать для меня, с того самого дня, как забрал меня из материнского дома. Большая, весьма богатая коллекция классической литературы, поэзия, но не на любой вкус, а только на наш с тобой, один, общий. Мы всю совместную жизнь сочетаем не сочетаемое, занимаемся тем, до чего далеки другие, даже думаем не так, как думают обычные люди, обычная, пускай и не полная семья – это сейчас наиболее характерно для нашего времени; ничего удивительного, весьма распространенное явление в любом уголке, казалось бы, бесконечного мира. Мы не такие, как они, но мы такие, какие есть; и ближе нас у нас никого нет и никогда не будет. Единственное, о чем хотелось бы сейчас попросить у Господа Бога, если он все еще смотрит на нас, морщиться от ощущения мерзости и не правильности, но смотрит, так это, чтобы в моих жилах не текло ни капли твоей крови. Я готова быть дочерью любого общественно-отчужденного человека, даже самого опущенного, недалекого, убогого, правда. Только бы не сжимать твою ладонь в своей и знать, что ты тот, кто дал мне эту жизнь. Нет, пусть ты будешь не им, пусть ты будешь всего-навсего тем, кто дал мне мое детство. Счастливое детство. В обществе с любимыми писателями, композиторами, художниками. Находясь рядом со своими, как ты думал, кумирами – вот только руку протяни и ты поймешь, что мир и то, что за телеэкраном намного ближе, чем можно себе представить. Что это достижимо. Ты был уверен, что они – мои кумиры. Но это не так. Всю мою сознательную жизнь моим кумиром был, есть и будешь ты, со всеми твоими пороками, преступлениями и прочими аморальными поступками. Ты – лучшее, что со мной случилось в этой жизни и сейчас мне кажется, что большего, чем иметь возможность смотреть тебе в глаза мне и не надо. А тебе? Давай нарушим все запреты. Давай просто будем друг у друга. Давай бросим все и просто будем вместе, наплевав на твою, якобы, любимую женщину, которую ты сделал своей женой заочно, пускай и на словах, тем самым сделав мне невыносимо больно; на моих друзей, которые видят во мне больше, чем просто доброго, отзывчивого и преданного друга; на мою мать, которая оказалась лживой и трусливой сукой, обычной нимфоманкой, взявшейся за ум только после моего рождения. Которая все-таки могла допустить свою собственную измену, ведь вы же не клялись друг другу в вечной любви, правильно? Вариантов слишком быстро и проверять их на подлинность так страшно. Но я хочу узнать эту правду, только держи меня, держи меня крепче, не дай мне упасть в нее, окунуться с головой и оказаться в полнейшем одиночестве, лицом к лицу с суровой действительностью, с тем, что может меня сломать одним только вердиктом. Либо «да», либо «нет». Давай пройдем все это вместе, от начала до конца. Ты же у меня такой замечательный. Такой близкий. Такой любимый. Мой любимый. Я хочу умереть, сжимая твою руку в своей. Я хочу умереть от твоей пули в своем виске. От твоего ножа в своем животе. Хочу истекать кровью и видеть перед собой только твои глаза и твою улыбку. Давай построим свое, персональное, личное счастье и никого в него не пустим? Хотя бы сегодня…» Кэрол не пугали его прикосновения, напротив, она готова была отдать все, что у нее есть, лишь бы он лишний раз обнял ее при встрече или при прощании, зайди на кухню или выйдя в коридор. Пожелав «доброго утра» или «спокойной ночи». Они были необходимы ей как воздух, роднее и ближе него у девушки не было, а впускать кого-то в свой изрядно потрепанный жизнью внутренний мир было рискованно только потому, что всякий может в неожиданный момент плюнуть в душу, заглянув себе через плечо и, сунув руки в карманы, удалиться. Без какого-либо стыда или угрызения совести. Такова натура каждого второго и с этим нельзя было поспорить. Последнее дело раскрываться перед таким человеком. Стало быть, нельзя ни перед кем обнажать свои чувства? Нет, она не может жить без этого. Пускай в нее плюют, пускай предают и надсмехаются, но она такая, какая есть и ее не перекроешь. И дело здесь совсем не в воспитании, дело в чем-то таком, что поселилось в маленькой девочке еще до ее рождения. А может и до зачатия? Снова это «может», но только благодаря нему и замечают многочисленные исключения, которыми наделен мир. Может-может-может. Донни мягко прикоснулся к ней и осторожно приподнял, прижимая ослабшую до конца своим духом, но еще не телом девушку, которая удивленно приоткрыла глаза, но вновь закрыла их, едва мужчина коснулся влажной, солоноватой кожи, желая стереть черные нелепые подтеки. Тихо выдохнув, Кэрол благодарно улыбнулась одними только уголками пухлых и влажных губ. Легкий поцелуй в висок, блондинка сжимает его плечо, он приближается к ее лицу, сердце девушки замирает, ловя каждое слово, произнесенное Бураном вслух, для нее и только для нее одной. Он трется о влажную кожу, словно волчонок трется о мать-волчицу, вкладывая в этот жест всю свою нежность. Льюис тихо выдыхает, стоит Донни произнести последнюю фразу, которая делает ее самой счастливой девушкой на Земле. Наивно преданной ему, верящей каждому его слову, но счастливой. - Обещай, что ты всегда будешь только моим, - она открывает серо-голубые глаза и обращается к нему. Еле слышно, нарушая кромешную тишину, но не темноту, в которую сейчас хотелось бы окунуться. Ей так хочется, чтобы он выключил этот яркий свет, чтобы заморозил, разорвал эту проклятую лампочку к чертям, лишь бы утонуть в приятном полумраке, царившем в спальне Бурана каждую ночь. – Обещай, что ты позволишь мне сделать «генетику». Обещай, - она замирает на какое-то мгновение, после чего по-детски наивно улыбается, – что мы заведем большого сторожевого пса, который оторвет ногу любому, кто попытается нам помешать? – закрывает глаза, надеясь, что шутка все же удалась, и он наконец-то улыбнется. И позабудет о том Демоне, о том мужчине, что, казалось бы, вот-вот готов выпрыгнуть из-за ее маленькой и худощавой тени точеной фигурки, обхватит ее за шею и втащить куда-то во мрак своей тени. С некоторой уверенность, что их никто и никогда не найдет. Она не видела, улыбнулся ли он, но почувствовала как легко соскользнула с плеча тонкая бретелька бюстгальтера, как его руки не спеша расправились с застежкой за спиной, услышала свой собственный протяжный стон, больше похожий на выражение томного ожидания и вновь, под тщательным руководством мужчины, улеглась на кровать, за что была вознаграждена поцелуем в ключицу. - Люблю тебя, мой Иисус. Знаешь?
Blizzard: Его мало интересует, что происходит вне его мира. Его никогда не интересовали ваши желания и чувства, просто потому что родился он таким и рос в такой среде, где на твои желания все плевать хотели, ты никогда не будешь избалован вниманием и удовольствием, лаской, нежностью тела, любого, будь то мать, отец, дочь, ты всегда будешь стремится оттолкнуть от себя даже малейший признак этого целомудренного счастья, потому как так тебя учили, ты сам и те, кто окружал, те, кто раз ошпарившись, больше не могли ответить людям искренне ни на один поставленный вопрос. Зачем? Просто так надо, так проще, выстроить стену вокруг собственной личности и пусть о нее разбиваются любые попытки ворваться и всколыхнуть душу, поднять ее из полумрака, разбудить эту спящую красавицу опившуюся дешевого бурбона. Ты сам выстроил такую стену, помнишь? Ты много чего говорили, много не делал, не потому что не желал, скорее пытался уйти от наваждения коим представлялась тебе твоя жизнь вместе с ней. Сколько времени упущено, ты не жалеешь об этом, хотя, кто знает, может все действительно настолько плохо раз единственная вещь, о который ты сейчас можешь думать, чувство вины. Просить прощения поздно и будет лишним, однако в произошедшем есть и твоя вина, и она несоизмерима больше, чем ты можешь себе представить. Задержав поцелуй, улыбнуться и поднять взгляд. Ты смотришь на нее уже иначе, не так ли? Видишь, а раньше просто принимал, даже взгляда не задерживал. Когда это произошло? Нет, не подумайте, что так было изначально, ведь было по-другому, когда ты брал маленькую девочку на руки, когда приносил игрушку и наслаждался общением с маленьким человечком под взглядом ее матери. Ее мать, только так ты можешь уже относится к этой женщине, не иначе. Была ли любовь? Нет, это было не то, совершенно другое, когда два человека чувствуют влечение, временную необходимость друг в друге и не более того, пара ночей, и потом продолжение следствием которого стал ангел в твоих руках. Ты закрываешь глаза, целуя ее шею и ладонью касаясь груди, рукой обнимая ее тонкую талию и чувствуя как по спине пробежали мурашки из-за холода рук, ты стараешься не думать о таком пустяке как наследственность, да и какая разница, даже если кровь одна, разве это повод оттолкнуть ее, единственную, любимую, равносильно отказу от собственной души, чего себе ты простить никогда не сможешь. У тебя итак много грехов, так какой смысл брать еще один и раскаиваться о нем, просто прими его, ты сам этого хочешь. - Ангел, - улыбаешься ты, шепча ей в губы словно мантру всего одно слово, заключающее в себе все, пусть и оскверняющее слух неведомого Бога. – Обещаю намного больше, чем ты попросишь, - ни слова лжи на этот раз, даже ничего не скрыто, а раньше, тебе ведь предстоит все это пережить, решить как дальше существовать с чувством настолько двояким что ему бы позавидовал бы Янус. Посмотри на себя в зеркало потом и скажи – что чувствуешь – гнев, вину или, наконец, ты обрел гармонию, счастье, тебе плевать на мнение собственной совести, раз сейчас ты продолжаешь улыбаться, ты продолжаешь свои неспешные ласки ее кожи, не позволяя себе большего лишь потому, что перед тобой Она, совсем другая история, о ней ты еще не слышал, но в последствии услышишь не раз.
полная версия страницы