Форум » Прошлое » Devil’s Lyrics [Werewolf&Werwolf] » Ответить
Devil’s Lyrics [Werewolf&Werwolf]
Werwolf: Theme: Necro Stellar - Sweetness Of Pain «Идя на виселицу, большая часть из них сохраняли присутствие духа. Некоторые вели себя вызывающе, другие смирились со своей судьбой, но были и такие, которые взывали к Божьей милости. Все, кроме Розенберга, сделали в последнюю минуту короткие заявления. И только Юлиус Штрайхер упомянул Гитлера. В спортивном зале, в котором ещё 3 дня назад американские охранники играли в баскетбол, стояли три черные виселицы, из которых были использованы две. Вешали по одному, но чтобы скорее закончить, очередного нациста вводили в зал тогда, когда предыдущий ещё болтался на виселице.» © время – 11.20.45 – 10.01.46 место – Нюрнберг, Германия сюжет – кто знал, что однажды зверь попадется, война закончится и придется предстать перед судом, более жестоким чем тот, что вы видели в кинохронике и документах, на представленных фото и подписанных признаниях. Он не готов был поверить в то, что его родина так просто сдалась, пала, стала вновь продажной девкой, которую разодрали на две части, но и ему не сразу поверили, точнее неоспоримым фактам того, кто перед ними. Случайно и глупо пойманных, он очнулся в сырой камере, а потом начались допросы, один за одним, чтобы выяснить имена всех погибших, всех солдат и жертв, всей его стаи, которая осталась без вожака где-то в лесах под Краковом. Однако что-то и неоспоримо знакомое было рядом, что заставляло кровь закипать, а инстинкт подавлять разум, близость такого же как он существа, несколько иного свойства, но родного и приятного на вкус волчьего языка. Трибунал, допросы, пытки, и запах секретаря, который сводит с ума. [события прошедшие после победы над нацистской Германией сил союзников, и о то, что произошло с формированием "Вервольф" после этого] [more]полезные факты: Международный военный трибунал был сформирован на паритетных началах из представителей четырёх великих держав в соответствии с Лондонским соглашением. - от США: бывший генеральный прокурор страны Ф. Биддл - от СССР: заместитель председателя Верховного Суда Советского Союза генерал-майор юстиции И. Т. Никитченко - от Великобритании: главный судья лорд Джеффри Лоуренс - от Франции: профессор уголовного права Анри Доннедье де Вабр Каждая из 4-х стран направила на процесс своих главных обвинителей, их заместителей и помощников: - от США: судья Верховного суда США Роберт Джексон - от СССР: генеральный прокурор УССР Р. А. Руденко - от Великобритании: Хартли Шоукросс - от Франции: Франсуа де Ментон, который в первые дни процесса отсутствовал, и его заменял Шарль Дюбост, а затем вместо де Ментона был назначен Шампентье де Риб Обвинения 1. Планы нацистской партии: - Использование нацистского контроля для агрессии против иностранных государств. - Агрессивные действия против Австрии и Чехословакии. - Нападение на Польшу. - Агрессивная война против всего мира (1939—1941). - Вторжение Германии на территорию СССР в нарушение акта о ненападении от 23 августа 1939 года. - Сотрудничество с Италией и Японией и агрессивная война против США (ноябрь 1936 года — декабрь 1941 года). 2. Преступления против мира: - «Все обвиняемые и различные другие лица в течение ряда лет до 8 мая 1945 года участвовали в планировании, подготовке, развязывании и ведении агрессивных войн, которые также являлись войнами в нарушение международных договоров, соглашений и обязательств». 3. Военные преступления: - Убийства и жестокое обращение с гражданским населением на оккупированных территориях и в открытом море. - Увод гражданского населения оккупированных территорий в рабство и для других целей. - Убийства и жестокое обращение с военнопленными и военнослужащими стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, а также с лицами, находившимися в плавании в открытом море. - Бесцельные разрушения больших и малых городов и деревень, опустошения, не оправданные военной необходимостью. - Германизация оккупированных территорий. 4. Преступления против человечности: - Обвиняемые проводили политику преследования, репрессий и истребления врагов нацистского правительства. Нацисты бросали в тюрьмы людей без судебного процесса, подвергали их преследованиям, унижениям, порабощению, пыткам, убивали их.[/more]
Ответов - 27
Werwolf: Ветер в глаза, талый снег, земля на шерсти, слева сочиться кровь из затягивающейся раны в боку, бежать больно, но приходиться, их слишком много даже для него. Как глупо, как несправедливо, но это не конец, он не сдастся, и даже если они поймают его, он не будет подчиняться им ни минуты, потому что инстинкт призывает перегрызть врагу горло, насладиться горькой гнилой кровью человеческого создания, пахнущего сальным потом и испражнениями. На языке до сих пор прикус их братьев, сестре, жен, матерей, детей, какие сладкие стоны раздавались из их глоток, стоило клыкам сомкнуться на теплой плоти, морда утопать в брюхо очередной беременной жены, которую трахал кривой конюх, пока муж погибал на ненужной войне. Они не лучше него, они хуже него, он честен сам с собой и с ними, он всегда был зверем, он не скрывал этого, потому что не скроешь того, что ты лучше знаешь людей, чем они сами себя. Они хуже него, они лицемерны, лживы, они врут и плюют на собственное отражение в зеркале, обманывают и предают любовь ко всему, потому что любить по настоящему не в силах, и свежее мяса плода, прилипшее к зубам, тому доказательство. Огромный черный волк, будто сошедший с иллюстрацией сказок братьев Гримм, перепрыгнул через поваленное дерево и тут же покатился кубарем, подгибая под себя лапы и сметая мелкие кусты по дороге, да срывая первую проступившую в лесу, сквозь опавшую листву траву. Зверь более крупный, чем те, кого видел человек, был пойман в ловушку собственной невнимательности и усталости, вот цена – которую приходится платить, если ты не желаешь сдаваться. Волк поднялся на, чуть пошатываясь на всех четырех лапах и бегло огляделся. Это была клетка, большая и прочная, как раз для такого как он, способная выдержать удары грудью, способная удержать ярость под замком, оберегая глупый скот от неминуемой гибели. Желтые как янтарь глаза покраснели, будто заливаясь кровь, волк сделал рывок вперед, пытаясь боком выбить себе путь на свободу – бесполезно, удар, еще один, еще, и еще, пока, не почувствовал боль, пока кость не хрустнула, вызывая ликование со стороны, тихое, но неприятно радостное. Уставший, голодный, он смотрел на своих обидчиков в советской форме как на палачей – давайте же, убейте зверя, что вы медлите, отсеките мне голову и руки, а потом сожгите тело, а голову на кол рядом с избой какой-нибудь бабки оставьте, как вы делали это со многими моими братьями и сестрами. Моих псов вы половину разогнали, половину просто втоптали в грязь, не церемонясь, я до сих пор слышу их крики, человеческие крики, доносящиеся из горящего леса, что ж вы медлите со мной…. Черный волк упал на живот и начал нервно трястись, кольцо русских солдат сжималось вокруг него. Ему не было страшно, или холодно, он вообще не чувствовал каких-либо позывов для того, чтобы придти в состояние паники и отчаяния, слишком сильна была воля, слишком крепок дух и тело. Между русскими началась какая-то речь, которую он различал слабо, в голове шумело, в глазах мир превратился в сплошное черно-белое пятно, размываемое все сильнее и сильнее, а потом эта боль, истинная боль природного начала, когда ты сын волчицы и волка, когда ты не можешь быть другим, хоть и стараешься время от времени. По лесу прокатился вой, затем сменившийся человеческим криком. Йозеф услышал как клетка на мгновение открылась, но сил чтобы сопротивляться уже не было, он слишком устал, бежать и бежать, не останавливаясь несколько часов, дней, они травили его, как травили его предков, они знали как это делается, потому что тоже обладали своего рода инстинктами охотников. В лицо ударило что-то мягкое, русский сказал что-то про одежду, и только сейчас мужчина почувствовал как холод сковывает нагое тело, он протер глаза, не поднимая взгляда на солдат посмотрел на то, чем в него кинули. Его форма, кресты, черепа, черное, болотное, его пальто, кепка, ни единой медали, потому что таким как он их не выдают, несмотря на чин и заслуги. Это могло означать только одно – Йозеф с беспристрастным выражением лица, начал одеваться, медленно и методично, будто не в клетке и не на коленях стоял – Германии больше нет. Пальто у него отобрали, осталась только грязная, помятая, пропахшая волком и лесом форма СС-командира, который когда то вел стаю вперед, уничтожать и только, убивать, рвать на куски, насыщаться, в то время как сам голодал, ища подходящую жертву и добычу. Но говорить о нем только как о звере было бы неправильно, ведь только мать его была волчицей до конца, а отец…В руках Чирского находился Майн Кампф, ему бросили этот экземпляр книги, местами страницы были выдраны, местами на них можно было встретить ругательства, причем на немецком, однако это и форма, - это все что осталось у него на память о той стране, что он любил всем сердцем, да, у руля порой стояли люди недостойные, порой не такие выдающиеся как хотелось бы, пусть рядом с ними и были советники, намного умнее самого руководителя, но это была его страна, его родина, а сейчас ее снова делили как шлюху на базарный день делят выпившие грузчики, сейчас они сняли только платье, но скоро доберутся до белья, нагнут грязную и униженную девку и… Йозеф откинул голову с стене, закрывая глаза и сжимая в руках книгу до хруста страниц и обложки, порядком размякшей. Нет, они только и ждут когда он снова впадет в ярость, они не ведут его на суд с остальными потому что он не такой как все, они либо хотят ему мучительной смерти, либо смерти по кусочкам в лаборантских кабинетах. Йозеф опять подавил в себе ярость и шумно выдохнул, смотря чистыми светлыми глазами в единственное окно, которое проливало в сырую камеру свет яркого солнца. Германия, простишь ли ты сына своего, что не уберег тебя…. Дверь в камеру открылась, показался солдат…американец. Капитан не одарил его и толикой внимания, эти янки – хуже русских свиней, они недостойны его внимания. Однако это не было концом представления, поняв на ломанном немецком (говорите уж лучше на английском, он прекрасно вас понимает, если он не человек как вы, это не значит, что он деревенщина как вы) команду следовать за ним, немец подчинился. Его провели по темному коридору тюрьмы и оставили в не менее, чем его камера, сырой комнате, видимо для допросов, потому как он еще чувствовал запах чужой крови, отмытой со стен дешевым мылом. Интересно, а они знают, что все мыло здесь, которым они пользуются, доставлено из концлагерей?
Werewolf: Война – это не просто борьба за территорию или разделение «имущества», это нечто такое, что навсегда остается в наших сердцах. Борясь за свою страну, ты борешься за свою свободу, даже не смотря, что можешь пасть в любой момент на поле боя. Война – это в какой то мере искусство, шедевр созданный человеком, хоть многие из нас и отрицают, говоря, что это зверство и насилие. Да если бы это было зверство, вряд ли бы люди затеяли все эту возню, а если это все происходит не осознано, то человек просто глупец. Мисс Шелли нравился запах пороха, запах свободы, хоть она и была простым помощником прокурора, так, тенью главной шишки. Война начатая в мире, изначально ни как особо не затрагивала маленький городок, где проживала нимфа, но, смотря каждый вечер телевизор или слушая радио, она понимала, что должна оставить след в истории этой войны. Должна заявить миру о себе, пробудить обычных людей от сна, наверно по этой причине она и отправилась на работу в сферу прокуратуры. Она не была идеальна, ибо нет идеальных людей/мутантов, но она была настойчивой и готова идти по головам до своей цели. Взял ее наверно главный прокурор, только по симпатичной мордашке и красивой фигурке, желая дать единственный шанс выбиться в политику, и не ошибся. Шелли цеплялась руками и ногами за это место, училась, проходила из разного ряда тесты, делала все, чтобы ее можно было оценить по достоинству и вот, она теперь правая рука, большой шишки. Ночь. Девушка спокойно себе спала, хотя это ложь, ей снился кошмар. Она крутилась и вертелась в постели, крик сходил с ее губ, и внезапно раздался телефонный звонок, такой противный и пронзительный. Она резко подскочила на кровати, кидая взгляд на «великое» изобретение человека, проводя кистью руки по лбу, смахивая холодный пот. Накинув халат, блондинка быстро подошла к телефону и ответила на звонок, как выяснилось - это ей звонили с работы. – Завтра вылетай в Германию, мне нужна твоя помощь. Самолет тебя будет ждать в семь утра – Проговорил встревоженный голос на том конце провода и затем назвал точные координаты, девушка поспешно записала их на комок бумаги и положила трубку. Последующее время, она так и не смогла нормально заснуть, думая над указанием «шефа», не уже ли что то случилось, раз он не может в одиночку разобраться со всем делом. Видимо ситуация выходила из под контроля, заставляя прокурора вызвать в другую страну, свою помощницу. Собрав необходимые вещи, возможно, необходимые бумаги, девушка выпила чашку кофе и когда взгляд пал на часы, она заметила, что скоро может опоздать. Взяв чемодан, в другую руку документы, она вышла из дома и направилась в аэропорт. Одета так о_О Через некоторое время самолет плавно приземлился в Германии, где ее встретила машина и отвезла на базу, а там уже ее встретил главный прокурор соединенных штатов. – Надеюсь, нормально добралась? – Спросил мужчина беря блондинку под руку и заводя в некое помещение – Не выспалась, а так не плохо – Честно призналась Нельсон и улыбнулась, своей алой улыбкой. – Прости, что так вышло, но тут такой ужас, у меня голова уже кругом. Я предоставлю дело тебе, но буду рядом. Если тебе понадобится мой совет, обращайся. – Они поспешно направлялись через длинные коридоры, пока не подошли к нужной двери, где остановились – Шелли, вот бумаги. Этот мужчина – монстр, обвиняемый по многим статьям. Будь осторожна и держись позади меня. Я не хочу, чтобы ты пострадала. – Серьезно проговорил мужчина средних лет и укоризненно посмотрел на блондинку – Монстр? Это почему? Дайка взгляну на бумаги – Шелли раскрыла папку с документами и пробежала взглядом по содеянным преступлениям обвиняемого и так далее. – Да уж, не дурно – Ее взгляд округлился, проявляя явный шок. Но она знала, что справится с этим заданием, все таки кто как не зверь, поймет другого зверя? Ей были знакомы такие поступки, но, а там посмотрим, что приготовил нам Йозеф, а главное как он будет оправдывать свои действия, которые Шелли увидела на фотографиях и в отчете. Мужчина нервно улыбнулся и открыл дверь, заходя первый в помещение, где их ждал «преступник», следом за прокурором, вошла молодая девушка, не высокого роста, с опущенной вниз головой, словно стесняясь чего то. Мужчина сел напротив Йозефа, пристально смотря на того, а Шелли же положив бумаги на стол, облокотилась бедром об край стола. - Вы понимаете по-английски? – Спросила нимфа своим тоненьким голоском и серьезно взглянула на немца.
Werwolf: Время в одиночестве всегда тянется медленно и похоже на патоку, только не такое приторное, если это время проведено в сыром помещение пропахшем чужим позором. Он старался не думать о том, кого здесь допрашивали до него, возможно раньше, года три-четыре назад предателей Родины, сейчас – таких же патриотов своей страны как и он сам. Хотя он терпеть не мог слова «патриот». Сразу на ум приходит толстомордый американец с развивающимся звездно-полосатым флагом за спиной и невежеством в голове и жизни. Это плохо, это означает только одно, он стала сомневаться в собственной верности Германии, он стал сомневаться в себе самом. Захотелось сжать книгу вновь, почувствовать в ладонях последний довод не падать духом, но та осталась в камере. Капитан тяжело вздохнул и опустил взгляд на чистый железный стол, затем на собственные руки, закованные будто он дикий зверь. Впрочем, не сказать, что это было неправдой. Йозеф поднял взгляд, когда дверь открылась и в нее сначала вошел одетый с иголочки генеральный обвинитель со стороны Соединенных Штатов, а за ним не менее богато и изящно одетая женщина, небольшого роста с типично американскими чертами лица и внешности. Выхоленная, накрашенная, в общем, обычно таких он мог видеть на обложках журналов о киноискусстве или прочей подобной чепухе. Не сказать, что он не находил подобных женщин красивыми, тут дело было скорее в принципиальном национализме да воспитании Хубермана. Первой заговорила женщина, вальяжно устроившись на краю стола. Он прекрасно понял ее вопрос, однако обратился к прокурору на немецком: Was brauche ich diese amerikanische Hure? Один из солдат конвоя не выдержал и преодолев расстояние в один шаг ударил немца прикладом по лицу. Обстановка и так была напряженная во всей тюрьме базы, уже ни раз и ни два командование рапортовало о случаях самосуда, когда солдаты не выдерживая решались поквитаться с нацистскими пленниками лично, само собой Йозеф знал об этом и прекрасно понимал, что однажды может проснуться в камере от шума и ощущения набрасывающейся на шею петли. Несмотря на довольно мощный удар, мужчина секунду собрался с мыслями, затем вновь садясь прямо и едва видимо глотая сгусток крови. - Герр Чирский, этой мой коллега и я прошу вас проявить к ней должное уважение, - обратился к нему генеральный обвинитель, скрещивая руки на груди и смотря чуть высокомерно. Йозеф коротко кивнул, а затем повторил свой вопрос на чистом английском, с едва заметным акцентом, скорее напоминавшем валлийское произношение, нежели немецкую чеканку слов: - Я спросил, что нужно этой американской шлюхе, - равнодушно смотря на прокурора, он затем перевел взгляд на девушку: Да, в отличие от ваших солдат, я прекрасно говорю на родном вам языке. В Германии принято в школах преподавать два иностранных языка по выбору администрации, как правило, это английский и итальянский. Я прекрасно владею и тем, и другим, а также если вы перестанете меня понимать, могу немного изъясниться и на японском, вдруг вы что-то из моего вопроса не расслышали или не поняли, - глаза внимательно смотрели на девушку, изучая ее поведению и реакцию на слова никак не связанные с сутью дела, по которому она сюда явилась. Немец оценил все прелести и достоинства внешности Нельсон, а теперь будто искал недостатки, для присутствующих людей лишь наблюдая, но отчасти и улавливая приятные нотки нежных духов девушки. Признаться, они несколько будоражили кровь, ведь последний раз он подобный аромат чувствовал перед отбытием в Польшу, только тогда духи были более терпкими и так пахло от женщины, чьи старческие руки сжимали его шею, а голос давал последние напутствия. Не будем лукавить и врать, у него была семья. Была. Йозеф перевел взгляд на бумаги. - Новые фотографии? – холодно осведомился он, уже более расслабленно усаживаясь на стуле, закидывая ногу на ногу и улыбаясь уголками губ. Его это забавляло, вот такое развитие дела. Они хотели травить зверя, но по всем своим человеческим законам совести и морали, как минимум, это было смешно, как максимум забавно, однако мысли были заняты другим, будто бы чем-то знакомым, едва скользнувшем в воздухе. Нет, видимо просто показалось, слишком долго его гоняли, слишком стыдно вспоминать собственную ошибку и то, как он дал себя поймать, слишком сильна надежда на то, что стая цела, хотя бы половина, но на помощь они не придут. Они далеко, они ослаблены, оставлены без вожака и скорее всего, его все-таки повесят, - это в лучшем случае, ведь тогда регенерация может спасти, а в худшем – сделают то, что обещал рейхсминистр в ответ на вопрос об отказе – его голова будет красоваться в кабинете какого-нибудь чиновника.
Werewolf: Ни какого страха перед этим немцем, Нельсон не чувствовала. Наверно ей было наоборот интересно, интригующе, поэтому она всякий раз старалась посмотреть прямо в его глаза. Его поведение, а точнее отношение к ней, было возмутительным, заставляющие выходить из себя, закипать, как это делает вода над огнем. – Хорошо, будем действовать поэтапно – Подумала та и оттолкнувшись бедром от стола, обошла его и села напротив. Шелли проигнорировала оскорбление, точнее ей пришлось это сейчас сделать, позволив одному солдату, дать урок. – Знаете, мистер, я не дура и мне не нужно разъяснять по-японски – Усмехнулась та доставая из документ новые фотографии – Вы мне лучше скажите, вы убили этих людей? – Она разложила пять фотографий с изуродованными телами перед носом Йозефа и усмехнулась. Ей нужно было узнать его уязвимое место, а потом бить по нему, атаковать и зверски уничтожить. Вскинув бровью, она внимательно посмотрела на мужчину перед собой и склонила голову набок – Скажите, а вы и свою семью так убили или вы один из тех, кто ходит одиночкой? – Шелли подразумевала под этим вопросом не человеческую семью, а стаю, волчью, не военную. Она увидела в глазах Оборотня, родство, поэтому и решила воспользоваться этим. – Шелли, к чему такие вопросы? – Спросил прокурор, поворачивая голову к блондинке – Это ведь ни как не относится к допросу – В его тоне звучало легкое удивление и смятение, он встал из за стола и взял нимфу за руку, отводя в противоположенную сторону комнаты – Что ты творишь? – Тихо проговорил он и посмотрел в глаза блондинки – Все в порядке, делаю то, что надо. Если ты не против, можешь покинуть эту комнату вместе с тем солдатом? Я хочу поговорить с Йозефом наедине – Она сложила руки на груди и улыбнулась какой то странной улыбкой – Но он опасен, я не могу позволить этого – Смущенно и рассеяно ответил мужчина средних лет, на что получил недовольный взгляд в ответ. – Хорошо, но мы будем не далеко – Он резко развернулся и кивнув солдату в сторону двери. Те вышли из комнаты, оставляя Нельсон наедине с психом. – Вот теперь все идет, как мне надо – Тихо проговорила та и резким движением повернулась к «преступнику» - Итак – Она начала медленно подходить к Оборотню, ее глаза были наполнены дикостью, наконец она могла воспользоваться своим талантом, она могла показать Йозефу то, кем является на самом деле. – Мистер Йозеф, мы остались одни, и теперь может скажете мне, что на самом деле произошло, там, на поле боя? Зачем вы убивали обычных граждан? Меня сейчас пока интересует именно этот вопрос и это обвинение. Вам хотелось насытиться кровью невинных? – Склонившись над подсудимым, она плавно провела своей ладонью по его волосам и зажала те на затылке, надавливая, заставляя Йозефа немного запрокинуть голову назад, посмотреть в глаза нимфы. – Либо говорим по хорошему, либо по плохому. Мы оба сейчас в железной клетке, поэтому бой будет скорее насмерть… - Она коварно улыбнулась и прикусила свою нижнюю губу, выпуская Йозефа из своей хватки, которая казалась сильной, с учетом того, какое имела телосложение эта девушка. Сев на край стола, Нельсон закинула ногу на ногу и взяла пару отчетов со стола - Убийства и жестокое обращение с гражданским населением на оккупированных территориях и в открытом море. Увод гражданского населения оккупированных территорий в рабство и для других целей. Убийства и жестокое обращение с военнопленными и военнослужащими стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, а также с лицами, находившимися в плавании в открытом море. Бесцельные разрушения больших и малых городов и деревень, опустошения, не оправданные военной необходимостью. – Зачитала та и вскинув бровью, посмотрела на Оборотня – Вы не плохо повеселились, но, как правило, за большие дела, надо отвечать жизнью. – Пожав плечами, та отложила бумаги в сторону и облокотившись ладонями об железный стол, нагло улыбнулась – Ах да, совсем забыла – Рывком поддавшись вперед, она схватила мужчину за ворот рубашки и приложила его со всей силой, лицом, к столу – Не вежливо было называть меня шлюхой – С агрессией ответила та, отпуская его. Конечно, ей тоже мог «Босс» сделать выговор за жестокое обращение с подсудимым, но сейчас ее это мало волновало. Она сама была зверем, который скрывался за маской невинной овечки, поэтому ей лучше знать, как надо обращаться с такими. Ведь монстр в принципе не понимает дружелюбия к себе, а уж тем более, если этот монстр заболел «бешенством». Таких вообще сразу отстреливают, даже не церемонясь с допросами. – Я вас слушаю, вы говорите, не скрывайте свою злость.. Знаете, когда позволяешь ей выйти, то становится легче. – Засмеялась та, нагло, прямо в лицо мужчине, и грациозно спрыгнув со стола, остановилась вплотную с тем, кто мог грозить ей жизни. Ее жестокий взгляд, заметно изменился за все время беседы, уже не был наполнен голубым цветом, как небо, он уже полностью принял на себя волчий, желтовато-голубой, даже уголки глаз, стали больше походить на волчьи, ежели на человеческие. Ноготки на пальцах рук, заметно выросли и стали длинные, оставалось всего несколько секунд, когда нимфа бы превратилась в волка, но она всячески себя сейчас держала, подавляя свою злость и ненависть. Он и она, были оба волками по сущности, оба зверя леса, но они были по разную сторону войны. Он был для нее чужаком, как она для него, и кто то из них сунулся на другую территорию, а это в мире дикого леса, предвещало одно – схватка не на жизнь, а на смерть. Вожак своей территории будет до последнего защищать ее, а нагло переступивший чужак, будет до последнего оборонятся, либо пока кто то из них не падет к земле, либо пока кто то из них не отступит. Такая природа, такая волчья жизнь, и она была у обоих в крови.
Werwolf: Йозеф поднял бровь, не поднимая взгляда на блондинку и протягивая руки к брошенным небрежно перед ним фотографиям, все пять снимков были сделаны соответственно военными корреспондентами, которые любили фиксировать подобные сцены четко и во всей своей красе. Убил ли он этих людей? Да, отчасти он их и убил, как и остальных, миллионы погибли в этой войне и он был повинен в их смерти точно также, как была повинная и страна, которой он был предан всем сердцем. Немец смотрел на снимки с равнодушием достойным настоящего палача, не отвечая на поставленный вопрос. Зачем? Наверняка эта дамочка знала ответ и без того, ведь его вина была доказана, и если не конкретно в этом случае, то во многих других. Однако следующий вопрос заставил таки до того скучающего немца поднять взгляд серо-голубых глаз и посмотреть на свою очаровательную обвинительницу с долей большего интереса, нежели до того. Что она пыталась спросить тем самым, или на что пыталась надавить дабы сломать его, капитан прекрасно понял этот жест и лишь улыбнулся уголками губ, храня молчание. Задавай свои вопросы любопытная лань, я не буду тебе мешать сомневаться во мне, твое мнение мне безразлично. Отняв взгляд, когда девушку отвел в сторону ее начальник, Йозеф опять посмотрел на фото. Кровь, разодранная на куски плоть, только хорошая фантазия та белая лента попадающая в кадр на земле вырисовывала фигуру человека, на двух снимках были видна лица, или часть лиц, если можно было назвать покореженный череп лицом, на остальных только отдельные части тела, как будто кто-то в порыве ярости или голода не следил за тем, что делают его руки, и руки ли? Шум отворяющийся двери прервал размышления, а резкий запах, до того витавший где-то на последних планах бытия ударил внос, словно его снова погрузили в дни войны, словно все те несколько недель в камере были лишь сном, он открыл глаза, огляделся и увидел, точнее почувствовал, нечто более знакомое. Нет, это была не псина, не цепной пес на привязи у Великого Третьего Рейха, это был запах такого же существа, как и он. Так пахло от отца, от бабки, сильнее, намного, пахло от матери, которую он видел лишь однажды на охоте, когда глаза мальчика с ружьем в руке встретились с глазами волка. Йозеф поднял взгляд и посмотрел Шелли в глаза, когда цепкие пальчики девушки схватили его за волосы. - Столько вопросов и вы желаете получить на них один ответ? – ответил он вопросом на вопрос. Зачем, почему, по какому праву, - эта барышня, кем бы она ни была, не сталкивалась с войной, она жила в своем мире и своей стране, спала на мягких простынях, укутывалась в теплое одеяло, ела досыта, развлекалась, соблазняла мужчин своей красотой молодости, - что она могла знать о войне и какое право она имела задавать подобные вопросы. Хотя, на многие из них он мог ответить и как зверь. Да, ему хотелось крови, потому что он видел кровь, он вдыхал запах сгоревших заживо людей, наблюдал как их разрывает на куски снарядами, как пули превращают в решето тело человека, вырывая с шумом куски и бросая их волку в лицо. – Вы готовы умереть, фрейляйн Шелли? – улыбнулся немец, когда она его отпустила. Далее следовал длинный список обвинений, такой зачитывали всем, такой же зачитывали верхушке немецкого командования, сначала в начале судебного процесса, который был просто фарсом, формальностью, все знали, что их убьют, а тех, кого оправдают…в общем, оправдание слегка задержится во времени. Капитан вздохнул, однако расслабляться не стоило, так как девушка решила действительно играть по всем правилам местной тюремной системы, плюс со своими нововведениями. Выдохнув в поверхность стола и откидывая рукой упавшие на глаза волосы, Йозеф провел взглядом по фигуре, затем по лицу Нельсон. Он медленно выпрямился на стуле, прикрывая глаза и шумно выдыхая. Он злился, чертовски злился, эта тварь сейчас была в его стране, на его земле, на его территории и обращалась с ним как с ничтожеством недостойным и говорить с ней. Она вела себя так, словно не была человек. Кого он обманывает, она и не была сейчас ним, что скрывается за милым личиком помощницы генерального обвинителя – вы и представить себе не могли. Вы мечтали бы лучше о том, что по вечерам она составляет своему шефу компанию за ужином, а затем в постели, потому он и держит ее рядом, вы и не подумали бы о расчетливом уме и о том, что ангел внешне внутри это настоящий бес. Чирский прикрыл глаза и сглотнул, дыхание стало неровным, пришлось сжать руки в кулак, впиться когтями в ладонь, чтобы почувствовать боль приводящую мысли в порядок. - Злость? – он открыл глаза и посмотрел на нее чуть исподлобья. Если бы взглядом можно было бы убить, он бы так и сделал, сейчас же только ярость все больше возрастала в сердце этого волка, которому было труднее сдержаться, чтобы не выйти не из себя. Это было рискованно. Что-то подсказывало – стоит проявить такую слабость и американцы воспользуются этим, иначе зачем они его поймал, а не убили сразу. Точнее поймали то его русские, а вот что было потом – как в тумане, стоило шприцу со снотворным коснуться шеи. – Я испытывал к этим людям столько же злости, сколько испытываете вы, но вам не понять. Зачем я это делал? Приказ. Почему не ослушался? Потому что мне нравилось исполнять этот приказ. Не надо делать из меня подобие Сатаны, я солдат, это прежде всего, я сын своего народа и своей страны, - это второе и всякий кто думает иначе, кто думает, что смеет оскорблять мою родину, мою семью, достоин смерти, - он бросил взгляд на фотографии, затем резко поднялся со своего места, ударяя девушку наотмашь скованными в наручники руками и прижимая к стене. – Ты, избалованная гончая, никогда не узнаешь какого это испытывать голод на войне, из-за чувства долга, когда видишь кровь и не можешь насытиться, потому что обязан своим товарищам собственной жизнью! - непреодолимое желание порвать оковы и просто напросто вцепиться девице в глотку возрастало все сильнее.
Werewolf: Играть с себе подобным, всегда заводило Нельсон. Она любила злить противника, любила смотреть, как он внутри себя борется, пытаясь совладать с гневом, но в конечном итоге не справляясь, выпускает его. Ей нравилось смотреть в разъяренные глаза, смеяться в лицо, буквально плевать в душу, потому что ей. Ей было просто плевать на своего противника, он был пустым местом, пятном встретившемся на ее дороге. И сейчас, Йозеф был тем самым пятом, которого она готова топтать и топтать, все глубже и глубже в грязь, ждать когда наконец он проявит свою силу, покажет свое зверство, возбудит ее и заставит накинуться на себя. Да, она хотела почувствовать запах крови, который она уже давно не чувствовала, а если и приходилась такая радость, то старалась сдержать себя. Да, ей хотелось посмотреть на его силу, узнать этого волка, посмотреть в его глаза. Давай же, давай, взбесись, превратись в Оборотня, покажи, на что ты способен. Готов ли ты дальше сражаться за свою гнилую страну или ты отступишь? Твоя страна – это отброс, который только и знает, что насиловать других, подгибать под свою планку, а те кто сопротивляются, уничтожать. Тошнит, тошнит от этого немца, от его патриотизма, оттого, что он цепной пес армии, которую уничтожили, как какого то паразита. Шелли была Американкой, она гордилась своей страной и может по ее рассуждениям, она была похожа на Йозефа, который боролся за свою родину, ведь она тоже всячески будет биться за мать свободы, которую называют Америка. Она и была зверем, но была свободным, который был в праве сам себе отдавать приказы, а не слушать какую то шишку постарше. – Да, желаю.. Ведь это можно объяснить и одним ответом, и я и вы это знаете – Хищно ответила девушка, глядя прямо в его глаза, замечая, как в душе загорается огонек злости. Да, давай, выпусти ее, сорвись на мне. Я хочу посмотреть, на что способен такой пес, как ты. – Смерть, она повсюду – Спокойно ответила та, даже без доли намека на страх, который вызывал этот мужчина у других работников этой базы. – Даже если я умру, тебя все равно убьют, а так еще повесят обвинение по убийству мирной гражданки – Выдавив из себя улыбку, она облизала свои губы, и в нутрии пробудился зверь, которым она была. Конечно, не очень хотелось нападать на своего собрата, но он был чужаком для Нельсон, он был тем, кто защищает свою территорию, а она была той, кто нагло пытался ее захватить. Ее тело начало напрягаться от того адреналина, что стал выбрасываться в кровь, и она как наркоман, хотела добавки. Еще большей дозы, которую необходимо получить для блаженства. – И ради этого гребанного приказа, ты готов подохнуть? Твоя страна предала тебя, он продажна, как и ее народ, Йозеф. Вы ничтожны – Сквозь зубы проговорила нимфа и сдавила руку в кулак, желая порвать мужчину на куски, вырвать его сердце и упиться его кровью. Но его удар пришелся быстрее, чем она подумала первой напасть. Он прижал ее к стене и она с безумием улыбнулась – Может мне это и не известно, но зато мне известно, что такие как ты, псина, долго не живут. Ты сам виноват, что потерял свою стаю, потерпел крах и потерял землю. Никто не виноват, не те невинные жители, не другие государства, ты их сам не уберег. Ты самый позорный вожак, которого я встречала на своем пути. – На одном дыхание проговорила та и оскалилась, показывая свои белые и ровные зубки. – Хочешь вцепиться в глотку, так давай, чего медлишь? – Она незаметно положила свою ладонь на его затылок и с силой наклонила его голову к своей шеи – Кусай, рви.. Насыться кровью своего сородича – С безумием проговорила нимфа и прикусила свою нижнюю губу, в ожидании каких либо действий. – Тебя все равно расстреляют за то, что ты сделал. Тебе не куда бежать – Уже более тихим тоном, но довольно злобным, ответила та и перед ее глазами пробежали картинки тех событий, которые произошли по вине Йозефа. Женщины и даже дети, умирали, их крики были слышны за много миль. Они просили о помощи, а этим жалкие шавки, выполняющие приказ, жестоко разрывали их на куски. Даже Нельсон, которой была дикой обитательницей леса, которой тоже приходилось убивать, испытала жалость к несчастным. Даже она, не позволяла себе убить ребенка, даже если она и ее лесная стая, состоящая их простых, совершенно обычных, волков, голодали. Да, в мире выживает сильнейший, но ради пиши, ради приказов, она никогда не позволит себе такое, не в ее это духе. Лучше она падет, чем еще раз взглянет в те фотографии изуродованных людей. Зажмурив глаза, она сделала глубокий вдох, отправляя всю силу в руки, и оттолкнула Оборотня от себя, изящно поправляя упавшую прядь волос, с лица. Ее волчий взгляд смотрел в глаза «преступника». Она тянула время, тянула его, как могла, желая разбудить в Хубермане зверя, чтобы суметь расправится с ним. Чтобы ударить по больному и одержать победу. Он не заслуживал милости, а значит, Нельсон готова была уже сама вынести ему смертельный приговор, такой же приговор, который он выносил тем людям, что на фотографиях.
Werwolf: Руки произвольно разорвали наручники, прижимая тело девушки к стене сильнее. Все ее слова будто били высоковольтным проводом по оголенным нервам немца, достигая самой цели, заставляя желать немедленной расправы над американской выскочкой. Как она могла говорить такое, как посмела так отзываться о стране просуществовавшей гораздо дольше паршивой колонии, состоящей из эмигрантов, отвергнутых другими странами. Они паршивое стадо заблудших овец, все как один грязнокровки, все как один преступники, лжецы, лицемеры, убийцы… Вырвать ей язык и подвесить его над зданием комендатуры, заставить идти нагишом по улице Берлина, пока люди закидывают ее протухшими продуктами, что раздает советская армия как гуманитарную помощь. Вот цена это американской проститутки, раздвигающей ноги перед так называемыми освободителями мира. Как последний гвоздь в крышку гроба, последняя песчинка в часах в рукам смерти, капля переполнившая терпение немца, - стая. Он их вожак, пусть они и не волки, пусть они лишь уродцы, созданные по образу и подобию, призванные и проклятые этой войной и своим государством, держащим их на цепи, но они стали свободными в душе, они не стали подобными ему, они поняли и приняли, что зверь сидящий внутри не враг, а союзник, он и ты – это одно целое, неразделимое, если умрет один – умрет и второй, это ни брат, ни отец, это ты сам как истинное божество, коему стоит преклоняться как более сильному и проницательному в этом мире. Последний довод к тому, чтобы вцепиться ей в горло, разорвать на части глотку, стать самим собой презрев опасность быть вовлеченным в страшный ад, способный продлиться не один день и даже не год. Она не знает, никто не знает и не узнает, что произошло на самом деле, почему он дал себя поймать, и все же задето самолюбие, такое человеческое чувство, человеческие слова и понятия. Немец, оттолкнутый Нельсон, сделал еще пару шагов назад, упираясь в стол и опуская голову, тяжело дыша. В голове проносилось только одно – убить агрессора, убить соперника, она влезла туда, куда не следовало, она топтала своими ножками его землю, она зашла в тюрьму, где раньше он мог бы допрашивать заключенных, она была причиной его ненависти, именно на этой волчице сейчас сосредоточилась вся злость, накопившаяся за время пребывания здесь, именно ее запах, ее присутствие, взгляд заставляли плюнуть в лицом осторожности. Но кто он? Марионетка? Кукла, которой можно повелевать когда захочешь, которую можно собрать и разобрать заново в новой форме, а потом выбросить за ненадобностью? Почему он позволяет манипулировать собой, разве это не делает его как и слабым? Сжимая руками голову и тяжело дыша, Йозеф громко рассмеялся. - Смерть? Казнь? Ты думаешь, меня это пугает? Ты думаешь..я боюсь того, что меня повесят, как и остальных, или отправят на расстрел. О, это было бы куда как проще, не так ли? – он поднял взгляд янтарно желтых глаз, упираясь руками о стол и смотря на женщину перед собой, оскаливаясь в полубезумной улыбке заключенного в клетку зверя потерявшего рассудок от нехватки чистого воздуха. – Но знаешь, на утро шкура превращается в кожу и волчья лапа в руку, это не самое приятное зрелище для них…Ты, да что ты знаешь, собачка на привязи, Aktuell, о стае, о том, что означает быть вожаком? Ни черта! Они умрут, да, но свободными, не в клетке как я, не от пуль, не от пеньковой веревки или топора палача… Он облизнул губы, чуть склоняя голову. - Нет, - покачал головой немец, - я не доставлю тебе такого удовольствия, хотя готов пустить твои потроха на оформление своей камеры. Как наверное будет забавно вывесить на стену то, что запрещено по уставу о содержании заключенных. Ни о чем не жалеть. Вот чему учил его отец. Вот чему единственное правило, которому он подчинялся. Не жалеть, никогда и никого. Руководствоваться только желанием, инстинктом и разумом, потому как у него есть такая прерогатива. Луна, миля любовница, повелевает и направляет, однако волк способен ослушаться и ее, когда того требует необходимость. Насколько проще быть чем-то одним, а не совмещать в себе две природы. Никто не жалуется, не жалеет, скорее смотрит на перспективу того, что было бы если тогда у волчицы родился не уродец, а настоящий волчонок. - Я могу убить тебя и голыми руками, - смотря на Нельсон уже человеческими глазами прервал он тишину. – Я знаю, чего ты добиваешься, и не буду играть по твоим правилам. Ты не сородич мне, Aktuell. Холодный взгляд светлых глаз не отрываясь смотрел на девушку. Надо было забыть об осторожности, но он не смог, все-таки страх был, не страх смерти или казни, чем пугала или пыталась напугать его она, а страх стать подопытной дворнягой, где до слабоумия было рукой подать.
Werewolf: Находясь сейчас в чужой ей стране, он чувствовала, какое то неловкое состояние, словно она изменила, переспала с этой Германией, но нет, тому не быть. Она была патриоткой, да, она была одной из тех патриотов, которых чаще называли сумасшедшими, позерами, но она истинно верила в свою страну, была готова до последней капли пота и крови сражаться за нее. Защищать, любить и уважать звездно-полосатый флаг. Она всегда хотела пойти в армию, стать полезной Америке, но никто не брал женщин в качестве бойцов на поле боя, считая их слабым полом, но мать вашу, Шелли не была слаба. Она могла дать фору любому, стоило ей лишь принять облик волка. Она могла бить вместе со своими, а не сидеть в кабинете и просматривать бумаги и отчеты, но может поэтому, по ее усердной работе, «Босс» и вызвал ее сюда, чтобы та допросила подсудимого? А что его допрашивать, ведь все факты на лицо, он это сделал, и ему уже выдали приговор, зачем она тогда тут? Для какой цели? Поиграть с ним и заставить превратится в монстра? Да, это она могла сделать, она многим давила на нервы своими выходками, но для этого нужно знать уязвимые места, а Йозеф был для нее пока как чистый лист бумаги, без единой зацепки. Какие же планы у соединенных штатов, на этого монстра? Он отошел от нее, старался сдержать себя, но это еще больше заводило ее, еще больше заставляло его разозлить. Тяжело дыша, словно она бежала несколько часов, блондинка склонила голову и посмотрела на него, своим волчьим взглядом. – Проще для кого, для тебя если – С насмешкой проговорила та – Проще тебе, сгнить на какой нибудь помойке, чтобы о тебе забыли все, да? Нет, дружок, мне не очень хочется, чтобы тебя убили, до того, как я наиграюсь вдоволь с новой игрушкой.. – Она посмотрела в его глаза и нагло улыбалась, ей приносило удовольствие, от его сдержанности и одновременно дикости в глазах. – Ты так говоришь, будто я ручная собака – Засмеялась девушка подходя ближе к мужчине – Только ты ни чего не знаешь обо мне и о том, как приходится мне жить. Вы превращаетесь как только взойдет луна, а я могу сама контролировать свое превращение и если бы не нужда в работе, заработке себе на хлеб, то я с удовольствием прожила всю свою жизнь в шкуре зверя, со своей «семьей» - Стая? Это было для Нельсон грубо, он считала обычных волков, с которыми жила, именно семьей. Они вырастили ее, научили всему, поэтому та, ее стая, стала ей матерью и отцом, братом и сестрой, детьми. – Умереть свободным? Да что ты знаешь о свободе? Ты всю жизнь работал на хозяина, тебе ни черта не известно про свободу, и умрете вы не как свободные, а как изгои, которые сами копали себе яму под висельницой. – Поправив свою кофту, если ее можно назвать кофтой, девушка выровняла дыхание и подошла к Йозефу в плотную. Она только начала игру, а он уже одной лапой попался в капкан, даже не смотря на то, что сейчас всячески старался из него выбраться. – Я тебе бы позволила это, но ты же слаб, ты не можешь ни чего сделать. Ты низок, ты пал. Ты мусорный отброс – Она влепила ему сильную пощечину и второй рукой схватила за ворот рубашки – Убей меня, кто тебе запрещает? У тебя и так все руки в крови, моя ни чего не изменит. – Вскинув бровь, блондинка склонила свою лицо к его, заглядывая прям в глубь глаз. Больно смотреть на того, кто похож на тебя, но ее работа была такой. Она редко убивала, редко шла против похожих на себя, потому что видела в них родство, но этот волк, этот Оборотень, сам вызывал такое желание, желание разозлить и проверить его на силу. – Не иди, я не веду тебя на поводу, просто позволь немного поиграть… Это тебе будет подарок из Соединенных Штатов Америки – Сквозь зубы процедила та и сжав руку в кулак, ударила подсудимого в пах, со всей силой и злобой, которая накапливалась в ней месяцами.
Werwolf: - А что? Не ручная? – злобно отозвался немец без тени усмешки на лице, все внутри так и протестовало против здравого смысла, все внутри горело и просило выплеснуть накопившуюся злобу на стоящую перед ним женщину. В конце концов, для него было рамок, он не ставил для себя барьер при котором существует разницы в убийстве человека в форме и с оружием и в уничтожении целых деревень, где остались жить только старики, да женщины с детьми. Сжимая рука в кулаки, пытаясь преодолеть самого себя, перетерпеть эту пытку собственным естеством, Йозеф стерпел пощечину, хотя она еще сильнее обожгла его гордость как настоящего арийца, как настоящего волка. Оскорбления, одно за другим, они бьют сильнее удара руками, они проникают и разрушают крепкую стену самообладания выстроенную для защиты от внешнего мира, который не потерпит проявления слабости во второй раз, который просто сдавит в своих тесках обстоятельств, раскроет насильно глаза и вырежет веки, дабы ты смотрел на свое унижение в искривленном зеркале правды. Он скрипнул зубами, закусил губу, едва сдержался от того, чтобы не плюнуть в красивое женское лицо, когда она посмотрела ему в глаза. Она не женщина, нельзя ее воспринимать по всем правилам человеческих рамок поведения, она такая же как ты, нет, более того, она ниже тебя, недостойна твоего взгляда, твоих усилий, твоего времени и гнева, ты просто потратишь в пустую драгоценные минуты, а мог бы – мог бы продолжать сидеть в тесной камере, сжимая в руках путь человека, который стоял у руля власти твоей страны и который погубил ее? Капитан чуть нагнулся вперед, когда женщина нанесла, пожалуй, самый мерзкий из всех ударов, впрочем, не такой уж он и смертельный, скорее болезненный из-за множества нервных окончаний находящихся между ног. Йозеф закусил губу сильнее, смотря в пол и стараясь думать только о боли, будто та была спасительным кругом в этой маленькой психологической войне. Однако процесс был запущен, и стрелы яда пущенные ловкой рукой Нельсон достигли адресата в самое сердце и душу. Она думает, что все знает, она думает, что обладает правом сильного, что смеет такими грязными словами поносить его и все то, за что он боролся? Он мог понять ее, он мог поставить себя на ее место, ведь по сути, Нельсон была таким же националистом как и Хуберман, она была дочерью своей страны, семьи, она могла не любить людей, но готова была с кровью на щеках вместо слез отстаивать свободу Америки. И он тоже, все ради Рейха, все ради Германии, свободной и сильной, могущественной и непоколебимой, все ради того, чтобы не видеть ужас начала двадцатых годов, когда его страну разбирали по кускам, как дешевый товар на весенней распродаже. Капитан провел рукой по волосам, убирая их назад, чуть трясясь, будто от холода, а затем резко выпрямился, хватая девушку за горло и перебрасывая на стол, будто та ничего не весила. Ударив ее по лицу когтями и оставляя на щеках кровавые борозды следов, он навис над ней, смотря желтыми глазами, полными гнева и ярости, готовности разорвать Шелли на части одним лишь взглядом. Не медля и секунды, он опять ударил ее наотмашь, а затем отбросил к стене, будто сломанную игрушку. Нет, он еще не закончил, он только начал, если она хотела зверя, она его получила, она получит всего его, он не станет сразу убивать ее, слишком просто, он будет отрывать по кусочку, а она будет жить, будет чувствовать всю боль и тошнотворность собственной смерти, медленной, пока волчья морда будет вгрызаться в распоротое брюхо, глодать кишки, перегрызать кости. В неверном свете комнаты глаза капитана сверкнули красным отблеском, еще немного и кожа покроется черной шерстью, кости сломаются и соберутся вновь мгновенно, болезненно, но так и должно быть, чтобы помнить цену и знать, что это проклятие, а не дар. Йозеф сделал шаг. Раздался выстрел, капитан недоуменно остановился, опуская взгляд вниз, на простреленный левый бок. Двадцать секунд, второй выстрел, простреливший правое бедро у самого колено и заставивший немца упасть на холодный пол. Регенерация, она спасет, да, но сколько времени нужно, будь он волком все протекло бы быстрее, а так… - Отлично, быстро, снотворное, - перед глазами были только расплывчатые цветные пятна, которые приблизились и что-то сделали. Полуслепые волчьи глаза раненного человека часто заморгали и закрылись, погружая хозяина в сон. – Вот так, голубчик, отлично, а то мы думали русские соврали. - Шелли, где Шелли? – в дверях появился прокурор беспокойно оглядывая комнату для допроса в поисках своей помощницы. Нехорошо было с его стороны не предупредив ее вот так делать из девушки приманку, и все же – все получилось, и теперь, что толку было предполагать худшее. Тем не менее, мужчина волновался. - Хорошая работа, - похлопал прокурора по плечу мужчина в строгом черном костюме. – Так, этого давайте-ка в карантин, - с ухмылкой кивнул он в сторону погруженного в сон немца.
Werewolf: Была бы ручная, если бы не имела гордости – Ответила нимфа, со злобой на лице. Ее тошнило от этого немца, ее злило его поведение, но внутри, в потемках сознания, было жалко. Та часть сознания, твердила уйти, отказаться от этого дела, но так, она предаст своих, а это не в части Нельсон, она не может так поступить, гордость не позволяла. Она наверно тоже бы убивала всех без разбору, но скорее только людей в форме, ну не поднимется у нее рука на ребенка или женщину, не поднимется рука на стариков, дико правильная что ли она была. Поэтому, в какой то степени она и не могла понять «политику» Йозефа, в голове так и вертелось «Зачем же слабых убивать?», как пластинка заело в ее голове и не хотело выходить. Резкий бросок и Нельсон почувствовала спиной холодную поверхность стола, стон боли сошел с ее губ и она невольно поморщилась. – Ничтожество… - Шипяще проговорила блондинка глядя на мужчину, который навис над ней, затем она почувствовала как ее щеку что то обожгло – это была боль. Сильнее и сильнее она чувствовала новые приступы боли, а затем оказалась у стены. В глазах все помутнело, тело начало трясти в судорогах, вот-вот готово было произойти перевоплощение. Она вяло подняла голову и посмотрела на идущего к ней Йозефа, выдавив из себя ухмылку – Ты получил свою фору, я еще дам тебе отпор… Просто ты застал, меня врасплох – Слегка слышно ответила девушка, концентрируясь на ранах, которые начали заживать, оставляя от себя лишь слегка окровавленные следы. Возможно сейчас этому Оборотню и удалось вот так, легко уделать Нельсон, но в душе он ее только сильнее разозлил. Судороги начали усиливаться, глаза девушки полностью обрели волчью форму, начала появляться шерсть, руки медленно превращаться в лапы, как тут раздался выстрел, и Шелли резко взяв себя в руки, прекратила метоморфизм, возвращая к себе прежний облик девушки. Она последний раз взглянула в глаза подсудимого и нагло улыбнулась, когда тот пал на пол – Я же говорила, ты пал уже давно – Пронеслось в ее голове и она облокотившись всем весом на стену, начала медленно подниматься на ноги. – Да здесь я, здесь – Сквозь зубы ответила девушка, когда услышала голос прокурора. Она выпрямилась и поправив волосы, посмотрела на свою одежду – Отлично, придется выкидывать.. А мне так нравился этот костюм – С грустью подумала та и подошла к телу Йозефа. Присев перед ним на корточки, она приподняла его голову за подбородок и улыбаясь, проговорила – Еще встретимся, не тут, так в аду… Милый – Она небрежно отпихнула его от себя и перешагнув через его тело, подошла к прокурору. – Итак, а теперь расскажи мне, что значит «хорошая работа»? – Вскинув бровью, она сложила руки на груди и недовольно прищурилась. Прокурор с виной в глазах посмотрел на Шелли и откашлялся – Не здесь – Он аккуратно положил свою руку на ее талию и тем самым подогнал к выходу, где они уже могли спокойно поговорить. Они оба покинули тусклое и сырое место, но Нельсон до сих пор выбешивало присутствие запаха Оборотня, словно он тут все пропитал своим потом и псиной. – Ты прости меня, Шелли – Начал мужчина и виновато отвел взгляд в сторону – Они просили, даже скорее заставили, правительство. Нам нужна была нажива, чтобы удостовериться, действительно ли этот немец является оборотнем – Продолжил он и осторожно поднял взгляд на блондинку, увидев, к сожалению как в его сторону летит кулак – Сукин ты сын! А если бы я умерла? – Злобно заорала девушка стараясь сдерживать свой гнев – Шелли, но не умерла же. Я же знаю кто ты, поэтому ты сама бы не допустила этого – Потирая переносицу, из которой хлынула кровь от удара – Да мне то что от этого? А если бы я не была как он, я бы умерла, идиот. Я верила тебе, а в итоге ты нагло использовал меня! – Краем глаза заметив, как из комнаты допроса выносили тело Йозефа. – Нет, я не использовал и даже не думал об этом. Шелли, ты моя лучшая напарница, и я не собираюсь терять тебя. Ты прекрасный прокурор – На одном дыхание проговорил мужчина, пытаясь обратить на себя внимание блондинки, которая полностью отдала его телу немца. – Надейся чтобы твоя лучшая напарница, не убила тебя за такое.. – Она резко обогнула мужчину и направилась куда то в по коридорам, постепенно исчезая в полумраке. Идя по коридорам, сильно сжимая руки в кулаки, она злилась на себя и на то, что позволила быть игрушкой в этом цирке. – Урод! – Пронеслось в ее голове, как совершенно случайно она наткнулась странную дверь, взявшее ее любопытство к себе. Слегка приоткрыв ту, она заглянула в щелку и увидела на столе тело немца и то, как вокруг да около суетились странные люди. Странное чувство охватило ее, первоначальный был страх, что ее заметят. Страх подступал все ближе и ближе, от чего ее биение сердца участилось и дабы не подать звук, она закрыла дверь, отходя от нее до тех пор, пока не уткнулась спиной о стену. – Что тут творится? – Нахмурившись, она осмотрелась по сторонам и прикусила нижнюю губу, когда ее взгляд опять упал на эту дверь. – Что бы ты сквозь землю провалился… - Злобно подумала та, собираясь духом. Открыв уже с уверенностью дверь, девушка остановилась на пороге и привлекла к себе внимание, всех присутствующих – Мэм, просим вас удалится. Ваша работа сделана и мы вас благодарим за это – Сказал кто то, но Нельсон в упор его не видела из за того, что взгляд ее был прикован к Оборотню, ставшим подопытным кроликом. Нет, даже не смотря на то, что он ее чуть не убил, не смотря на то, что он враг, она не может так поступить с тем, в ком течет кровь волка и так близок ей по духу.
Werwolf: Мэм? – человек в черном костюме коснулся руки Нельсон, ненавязчиво и слегка, чтобы это не выглядело грубо с его стороны. Тем не менее, грубо или нет, но он загородил собой для Шелли обзор помещения, отталкивая ее чуть назад. – Еще раз, спасибо, - улыбнулся он, закрывая перед носом блондинки дверь. Какое-то время в коридоре еще была слышна суета и команды отдаваемые медикам. Затем раздалась команда: Увозим, и скрип другой двери, железной, затем громко захлопнувшейся. С того момента как боль пронзила брюхо и ногу Йозеф будто провалился в настоящую тьму. Он не был человеком слабым ни духом, ни телом, и потому говорить и распространяться о том, что ему привиделись кошмары его собственных деяний значило нагло врать. Нет, подобные картины лишь доставляли ему удовольствие, заставляли гордиться собой иногда, но чаще не находили просто напросто отклика в душе. Да, он убил этого тринадцатилетнего мальчишку выстрелом в затылок и что с того? Чертов еврей наплодил бы, когда вырос десяток подобных себе, распространяя иудейскую чуму на весь мир. Потому Чирский принял скорее вынужденную меру по истреблению заразы на корню, а приятное дополнение в качестве пиршества для псов и зрелища для волка это как бонусный комплект при удачном приобретении. Только тьма и ничего больше. Пустая и гнетущая, заставляющая задумать о значимости собственной никчемней жизни, не способной привнести в мир ничего нового и созидательного, потому как она уже несла смерть и разрушения. Раскаяние? Ничуть. Скорее разочарование в себе как в плохом солдате, не защитившем свою родину, и сейчас продолжающем позорить ее, даже этими мыслями. Сердце, он слышит его, но не может понять, чей это орган его или кого-то другого, находится оно у него в груди или в руке, течет кровь по венам или обагряет руки согревая промерзшие на зимнем морозе пальцы. Кожа совсем покрылась тонкой коркой льда, он дрожит от холода, губы посинели, на детских ресничках выступил иней, он поднимает голову и видит перед собой глаза матери, невероятно зеленые в этом свете, теплые и успокаивающее, без единого слова передающее многое, что она хотела бы ему сказать, будь у нее такая возможность. Он протягивает к ней ручонку, погружая пальцы в теплую шерсть, она же подымается со снега и накрывает его своим телом согревая, предоставляя возможность погрузиться с головой в ее запах, в мягкость, в тишину, спокойствие, такое незыблемое и далекое, убаюкивающее лучше любой колыбельной спетой на ночь заботливой нянькой, нанятой отцом в дешевом агентстве. - Huberman! Из далекого прошлого, произошедшего завтра его вырывает в реальность артиллерийский залп. Небо над Испанией окрашено сегодня в багрянец, свинцовые тучи вот-вот разродятся дождем с грозой, его одежда пропахла порохом, потом и кровью, его лицо в грязи, а руки сжимают штурмовую винтовку. Вокруг тела товарищей, разлагающиеся и поедаемые уже вороньем, которым кажется наплевать на огонь орудий, лишь бы насытить свое мерзкое брюхо, оторвать глаз у трупа капрала, да отлететь подальше, чтобы насладиться пиршеством без риска для собственных перьев. Они попади под обстрел неожиданно, и потому потерял сразу половину взвода, еще немного и их перебьют до единого, не спасут ни подготовка, ни запас патронов под рукой. Йозеф перезаряжает оружие, когда шальная пуля пролетает рядом, простреливая ухо. Боль, минутное замешательство, мир сходит с ума, взрыв гранаты был совсем рядом, ему кричат, но он не слышит, слишком силен шум в ушах, слишком велико желание оставить глупое сопротивление и броситься в самоубийственный штурм. Все, что он помнит – это как пуля за пулей всаживаются в его тело, вылетая насквозь, не оставаясь ни единым сувениром, а потом вкус свежего мяса на языке и то, с каким приятным шумом рвется ткань и кожа испанского солдата. Он резко открыл глаза, попытался встать, однако черного волка занесло в сторону и он снова повалился на пол просторной клетки. Огромный зверь, с нацепленным на морду намордником, минуту, другую лежал неподвижно, затем снова поднялся на все четыре лапы и, пошатываясь, сделал пару неверных шагов в сторону. Сознание било тревогу, инстинкт подначивал броситься на прутья, раскрыть пасть – не получилось, намордник, нацепленный неведомым ему шутником, мешал и сковывал морду сильнее обычного, так даже собакам бешеным его не надевают, чтобы ремни впивались в кожу под шерстью и терли ее вызывая неприятное жжение. Волк попытался снять помеху сначала передними лапами, затем обтереться мордой о пол – бесполезно, будто впаяли. - А, проснулся, мохнатик, - поджав уши и припадая к полу, волк глухо зарычал на голос человека в черном. – Ну с добрым утром, Йозеф, - ухмыльнулся тот.
Werewolf: Самое неприятное чувство – это чувство когда тебя использовал тот, кому ты доверяешь. Ты всю жизнь вроде знаешь этого человека, он тебе помогает всю жизнь, а потом в один прекрасный момент, он ударяет ножом в спину. Неприятно и тошнотворно. В такие моменты ты хочешь все рвать и метать, желаешь уничтожить того, кто тебя предал, разорвать его на куски, содрать кожу и сделать из нее половой коврик, об который можно вытирать ноги. Прокурор, которого Нельсон уважала, старалась равняться на него и впитывала в себя только лучшие его советы, оказался козлом, который ради денег готов был продать человека, ради какого то там эксперимента. Она увидела в нем продажную свинью, таких часто встречаешь в каких нибудь небольших конторах, где они готовы жопу рвать, лишь бы отхватить толстый кусок зеленых. Он действительно поступил с ней как с лабораторной мышью, проверив, получится ли опыт или нет, и если получится, то сможет отправиться на Карибы, в окружении каких нибудь моделей и попивать дорогой алкоголь на пляже. Нельсон сейчас сильно хотелось порезать ему глотку своими острыми ноготками, показать насколько он оскорбил ее и ее гордость. Насколько он низок и что он сейчас проявил себя хуже, чем эта псина Йозеф. Да, этот Оборотень был сумасшедшим, неуравновешенном, по которому плачет пуля, но черт дери, он был сейчас лучше, чем предательство человека, которому ты веришь. Может по этой причине, Шелли и зашла в эту комнату, где увидела тело мужчины. Может, поэтому ей и захотелось помочь тому, кто ее чуть не убил. Странная она девушка, но эта странность даже была ей к лицу. Переведя взгляд наконец на человека, который обратился к ней, она ухмыльнулась и склонила голову на бок, стараясь четко осмотреть помещение. – Да, да.. – Ответила та, когда перед ее носом закрылась дверь, и она опять осталась во мраке. Прикусив нижнюю губу, Оборотень внимательно прислушалась к разговору там, за дверью и слушала каждый шорох, каждый издаваемый оттуда шум. Послышался скрип двери, которую Нельсон видела, когда еще прибывала в той комнате, и она поспешно направилась в другую сторону. Наконец дойдя до самой главной комнаты этой базы, девушка бесшумно пробралась к какому то столу и открыв верхние ящики, начала рыться в бумагах, в поисках плана этого годюшника. – Где же они держат этот план?! – Потерпев поражение, она злобно задвинула ящик обратно в стол и нахмурившись, начала осматривать помещение, пока на ее глаза не попалось, что то вроде сейфа. – Ох, прости меня Америка – Пронеслось в ее голове и она метнулась в сторону хорошо закрытого, «сейфа». На вскрытие его, у девушки ушло около минут двадцати, может меньше. Когда она открыла дверцу, то на глаза пали различного рода документы с надписью «Совершенно секретно» и где то в углу, она нашла план базы. Взяв его, девушка подошла обратно к столу и развернув карту, начала рассматривать что куда ведет. После изучения местности, девушка зачистила за собой все следы и направилась в свою комнату, чтобы не вызывать особых подозрений у солдат, служащих на этой базе. Переодевшись в новый наряд, она подошла к небольшому зеркалу, где видно было только лицо и прикусив губу, посмотрела в свое отражение, размышляя, стоит ли ей идти на такой поступок или нет? Стоит ли ей так же подрывать веру к себе, как это сделал с ней прокурор? Вот так поколебавшись так пару минут, она собралась с силами и надев на голову последнюю деталь, своего наряда, Шелли вообще любила экспериментировать с одеждой и всегда выглядеть не как все, вышла из комнаты. Мимо нее проходили рабочие, но даже не удосужились поинтересоваться, куда так торопясь, направляется блондинка. Она вышла с базы и направилась вдоль ее стены, пока в конечном итоге не обогнула здание полностью – Меня потом саму расстреляют, за такое.. – Пронеслось в ее голове и тело нимфы начало меняться, приобретать большую, белую, волчью форму. Припав мордой к земле, волк на нюх направился в сторону, откуда шел зловонный аромат сородича. Наконец уткнувшись мордой в какой то корпус, или что то похожее на него, волк встал на задние лапы и начал скребыхать в дверь, привлекая к себе внимание. И вот, бинго! Послышались шаги, заставляя зверя сесть на задние лапы и склонить морду на бок, затем послышался щелчок и дверь начала медленно открываться. Раздался рык, Оборотень готовился к самому ужасному поступку в своей жизни – это нападение на своих. Перед глазами волчицы, показался человек, явно один из охранников, который тут же наставил на Шелли оружие. Приготовившись уже нажать на спусковой курок, как белый волк резко оттолкнулся задними лапами от земли и накинулся прямо на охранника, перегрызая ему горло. Кровь брызнула на белоснежную морду зверя окрашивая ее в красный цвет. Взгляд наполнился ярости, от вкушения свежей и теплой крови противника, раздался победный рык, обычно использованный в победе над жертвой и только затем, белый волк направился дальше, понимая, что уже дал о себе знать и небось те кто охраняли Йозефа, были наготове. Что же, Нельсон предупредила немца о том, что они еще встретятся, только она не рассчитывала, что их встреча произойдет так быстро и что она действительно будет похожа на ад. Она злилась на себя за то, что натворила, но обратного пути просто не было. Появившись перед мужчиной в черной форме, который стоял не далеко от клетки с другим Оборотнем, Шелли злобно зарычала. Тот явно не ожидал такого резкого поворота событий, которые приведут его к одному пути – смерть. Послышался выстрел, и пуля со свистом попала в переднюю лапу волка, заставляя его слегка повалится. – Два волка? Это что то новое. Эй, псинка, за тобой подмога, только сомневаюсь, что она поможет… - Крикнул мужчина в сторону Йозефа и ухмыляясь, смотрела как из лапы белого волка течет кровь. – Против серебра не попрешь, верно? – Ухмыляясь, сказал тот, как заметил, что лапа зверя сама собой стала выжимать из себя пулю, пока та не упала на пол – О да, только я не обычный оборотень, серебро меня не берет – Пронеслось в ее голове и она пристально посмотрела в глаза черному волку, словно говоря что то. Послышался еще выстрел, и еще, но Нельсон изворотливо извивалась от пуль, подбираясь ближе к жертве, пока не достигла ее. Накинувшись на солдата, Нельсон со всей жестокостью и злостью вцепилась в его горло, слегка надавливая, заводясь и играя, тем самым. Затем она надавила одной лапой на его грудь и с остервенением вонзила клыки в грудную клетку, отрывая кусок мяса, вместе с одеждой. Наконец оставив мужчину медленно подыхать, она отошла в сторону и перевоплотившись обратно в человека, присела перед тем. – Извини – Грустно ответила та и начала лазить по его карманам, в поисках заветного ключа. Наконец найдя эту безделушку, девушка неуверенно подошла к черному зверю и предварительно замешкалась, боясь, правильно она все таки поступает или лучше бросить все и бежать от сюда, чтобы не попасть так же под суд и не быть убитой. Прикрыв глаза, она сделала глубокий вдох и медленно поднесла ключ к замку. Время как будто приостановилось, давя на нервы и ей и тому, кто был в клетке. Ее руки дрожали, в глазах был приступ страха, но она все таки вставила ключ в проем и повернула его, освобождая Йозефа. Прикусывая свою нижнюю губу, она аккуратно, и даже немного бережно, сняла с того намордник и отошла на пару шагов назад. Не бей меня, я спала всего ни чего
Werwolf: Унижение, - малая доля того, что испытывал он сейчас, находясь в этой клетке. Как он перекинулся, когда, не мог вспомнить, возможно это произошло в бессознательном состоянии и от этого чувство собственного ничтожества только возросло. Разве он не мог сопротивляться, разве не мог очнуться, почему он такой слабак, почему он сегодня раз за разом проявляет лишь слабость, не свойственную его семье, не свойственную ему, позорную для представителя его рода. Чтобы сказала отец, как бы посмотрела мать, с какой усмешкой на него смотрели бы даже его псы, способные сдерживать себя, пусть и на минимуме, но все же способные на это. Его втоптали в грязь лицом, лишив последнего довода уйти из этого мира простым человеком, забирая в могилу все тайны и секреты собственной жизни. И что же? Вот вся его бравада о величии Германии, немецкой нации и духа патриотизма. Не следовало искать причин – за что – и так было ясно, да, он многих убил, многих убил жестоко, были солдаты, были женщины, старики, дети, все во благо родного отечества, потому что никто не задумывается над тем, как рождаются великие империи и государства, а рождаются они не крови и слезах миллионов других людей, так была построена Римская Империя, так существует Британская, так возникли США и выдвинулись вперед, именно об этом писал Макиавелли, именно об этом говорили множество писателей и философов, никто их не слушал, все были глухи и слепы, жаль только не немы, все готовы с кровью на груди отстаивать честь страны и утверждать, что все это наглая клевета. Такая уже клевета? Йозеф отдавал отчет в своих действиях, он понимал что делает, он не закрывал глаза и потому его не мучила совесть, к которой взывали обвинители, потому он бы сделал это еще раз, если бы его попросили пережить жизнь заново, без насилия и жестокости не рождается уважением, уничтожение миллиона ради блага жизни миллиарда – необходимая мера, а не грехи или порок. Не все это понимают, не все понимают что зло оно имеет форму добра, а добра чистого нет, никто не сделает что-то трижды не подумав, никто не превратится в доброго дедушка Оли из леса и станет помогать путникам, все будут печься лишь о себе, и только единицы о всей стране. Другой вопрос, который его мучил – зачем? Зачем им понадобился он, именно он, не один из его цепных псов, которых было легче заставить обратится, волю которых сломить ничего не стоит, потому что уже четыре года они подчинялись своему командиру, сначала только учась убивать, затем применяя знания на практике. Зачем же он, именно он им нужен? Чистая кровь, чистый волк, никакой примеси, только небольшое расхождение которое допустимо в родословной, ни одного случая рождения человека, ни одной ошибки, волки, оборотни, люди, человеческие гены нужны для сохранения облика, раз в сто лет это вынужденная мера, и приятная отчасти, обрюхатить и забрать, ничего больше, никаких эмоций и симпатий к простому человеку. Чистая кровь. Бросив попытки снять намордник волк метался из одного угла клетки в другой, бросая попеременные взгляды на присутствующих людей и больше всех на человека в черной форе. Почему же в голове сразу рождалась ассоциация с прошлым, почему хотелось выть от досады, броситься на этого наглого американца вцепиться в него мертвой хваткой, пока он будет пытаться прострелить тебе грудную клетку, ты давно почувствуешь его пуль у себя на клыках. Несправедливо, лучше смерть, чем быть подопытным кроликом, лучше задохнуться до смерти в этом наморднике, чем позволить кому то из них прикоснуться к себе, сделать из себя послушную шавку, дворнягу, четко исполняющую все команды. Нет, раньше он не был таким. Он всегда был волком, он всегда был свободным, просто он был солдатом, с семнадцати лет, когда их отряд не успели командировать, когда Германия объявила капитуляцию и позорный для себя мир, с тех самых пор, как в лесу под испанской деревушкой ему прострелили ухо, как смерть товарищей отозвалась глухой болью в сердце, как он увидел, что несмотря на всю агрессию Германия не есть зло, а больше всех зарабатывают на этой войне те, что греют свои задницы за океаном. Они улыбаются, они скалятся дразня его. Волк накинулся на прутья, в сторону человека в черном, ударяясь со всей силы грудью о них и чуть пошатнув один из них. На минуту на лице человека выразилось замешательство, но затем он снова принялся победно скалиться. - Нет, нет, нет, песик, не выйдешь отсюда, - волк в напряжении смотрел за ним, когда почувствовал рядом знакомый запах. Он не двинулся с места, не перестал угрожающе смотреть на человека, но замешательство уже зародилось в его душе. Что ей нужно было здесь? Зачем она пришла? Посмеяться над ним? Пусть смеется! Пусть скалится, пусть видит его унижение! Что же произошло потом, окончательно смутило Йозефа. Волк сел и наблюдал как белая волчица расправляется с людьми, казалось бы ее союзниками, соотечественниками, с неподдельной яростью. Почему? Зачем ей это? Неужели она не понимает что таким образом может стать врагом собственной страны, восхваляемую совсем недавно перед ним. Смотря на подошедшую у клетке, уже, девушку внимательным, изучающим взглядом, волк прикидывал шансы того, чтобы вцепиться при выходе ей в горло, если бы не этот чертов намордник, но ничего – он может ее ударить, оглушить, а с намордником как то справится. И вновь удивление, без всякого злорадства она открыла клетку, позволяя ему выйти, позорно выйти, смотреть ей в глаза не было желания, его освободила американка, которую он желал убить, пусть она тоже была как он, пусть она была действительно его сородичем, и все же; девушка сняла намордник, аккуратно, бережно, кожу щепало слегка, ни единого импульса боли. Затем Нельсон отошла чуть назад, и вот тут Йозеф будто провалился во времени. Что делать? Напасть? Она стояла более чем удобно для нападения, а если все правильно рассчитать то она даже преобразиться не успеет, когда он начнет убивать ее. С другой стороны – напасть на своего освободителя? Вы можете быть какого угодно мнения о палаче, но даже у палача есть достоинство и честь, даже у немецкого солдата есть то, что принято называть чувством благодарности. Опороченный облик их навсегда закрепился в вашем сознании, и не станем вас переубеждать, просто помните – не все было так, как пишут учебники истории сейчас. Правду и прошлое всегда можно исказить как тебе заблагорассудиться. Волк посмотрел на девушку, медленно подошел к ней, а потом, поднимаясь на задние лапы и передними упираясь ей на плечи приблизил морду для поцелуя. Жесткий язык касался щек и губ Нельсон, а мысли немца превратились в какой-то хаос, по-другому он выразить свою благодарность не мог, странно, но мысль о том, чтобы перекинуться обратно в человека пришла не сразу, а когда появилась то желание всяческое отпало, все-таки в облике зверя он был более собой, чем в облике капитана СС Йозефа Чирского Хубермана, командира шестого отряда партизанского формирования типа «Вервольф», представленный к награде «За участие в общих штурмовых атаках» и обладатель Испанского креста. Черный волк оторвался от девушки, чуть отходя назад и садясь на холодный пол. Мотнув головой он вытянул передние лапы и стал медленно перекидываться обратно, слишком много сил ушло до того, слишком много сил следовало сохранить, значит превращение не могло быть моментальным на этот раз. Упираясь одним коленом в пол, положив руку на вторую ногу согнутую в колени, Йозеф поднял взгляд на Шелли, смотря на нее сквозь упавшие на глаза волосы и только и смог выдавить из себя: - Спасибо.
Werewolf: Зачем она так поступила, когда этим поступком, блондинка могла сейчас приписать себе смертельный приговор. «Зачем и почему?», два вопроса, которые не покидали голову нимфы, но она всячески старалась отогнать их от себя, перевести полное внимание на волка, чтобы не упустить ни каких деталей и его движений. Сжимая руки сильнее, прикусывая до крови губу, она внимательно смотрела на зверя перед собой, который был ей как родня, но в тоже время был совсем чужим, тем, от кого принято защищаться и драться за территорию. Но Шелли, почему она не торопилась к этому, почему она стояла как вкопанная, словно пытаясь тем самым пробиться в стаю зверя. Словно она была изгнана из своей стаи, и теперь ей некуда идти, лишь надеяться, что Йозеф примет ее, позволит есть и пить с его стаей. А потом она полноценно войдет к нему в доверие, станет сражаться на его стороне и в конечном итоге предаст своих окончательно? Нет, на это Нельсон не собиралась идти, Германия была не той страной, за которую девушка хотела бы биться, да и вообще, ее уже не существовало толком, поэтому нет. Она освободила его, но она не будет с ним до конца, в конце-концов, это выглядело что то вроде «Я помогла тебе, а ты потом поможешь мне». Прикрыв глаза, она затаила дыхание и даже не желала взглянуть в звериные глаза, то, как он выйдет из клетки, то, как он посмотрит на нее. Сейчас вообще было самое время взять, превратится в волчицу и убежать отсюда, чтобы скрыть хоть какие то улики за собой, чтобы просто не быть обнаруженной, так как наверно сюда прибегут все солдаты, находившейся на базе. Она открыла глаза, готовясь к метоморфизму, как заметила что волк, вышедший из клетки, стал медленно подходить к ней. От этого, внутри все сжалась, не зная даже о чем думать, то ли он ее сейчас убьет, то ли что еще, но вряд ли поблагодарит, особенно после той встречи то. – Я не успею преобразиться в волка – Упрекнула она себя, когда зверь подошел ближе и начал подниматься на задние лапы, она закрыла глаза, и ее сердце замедлилось. Во круге повисла тишина, было слышно только два биения сердца, чувствовалось зловонное дыхание зверя, которое оказалось на уровни лица нимфы. Затем что то шершавое и мокрое прошлось по ее щеке, губам, и она мгновенно распахнула глаза, увидев морду животного перед собой. Удивление охватило ее с ног до головы, сбивая ее трезво мыслить, и тем более оценивать ситуацию. Она медленно преподнесла ладонь к своей мокрой щеке и потерла ее, как то странно улыбаясь, но без какого либо намека на негатив. Он отблагодарил ее, он сделал то, что она в принципе и не надеялась получить, он сказал этим жестом «спасибо». Шелли плавно опустила руку по шву и склонив голову, посмотрела в желтые глаза зверя, борясь с чувством потрепать его по холке. Она всегда была неравнодушна к животным, всегда защищала их, была что то вроде людей из «Грин писа», но ее защиты были несильными, жестокими, убивая охотника или просто провинившегося человека, который причинил боль или какой то вред брату меньшему. Большее предпочтение Шелли, конечно, отдавала именно волкам, потому что тех нещадно отстреливали, ловили в капканы, а потом делали из них чучела и прочую дребедень. Это сильно злило нимфу, поэтому однажды о ней написали как о «Шелли Нельсон: мать волков», хотя она и не была их матерью, она просто была одной из них, но ни кому это не было известно. Девушка боролась за свободу этих удивительных животных, те часто приходили к ней, она их кормила и поила. Полное понимание, полная защита, полная забота с обеих сторон. После нескольких статей о Нельсон, люди перестали причинять вред волкам, но надолго ли их хватит? Если нет, то девушке опять придется брать дело в свои руки и опять карать любого, кто попробует погубить лесного царя. Может именно по этой простой, казалось бы, причине, Нельсон и спасла Йозефа, потому что она всегда так делала, спасала волка попавшегося в беду. Она проследила за тем, как он превратился обратно в человека, и затем присела на корточки, напротив него – Не за что – Едва слышно проговорила та, приложив аккуратно свою ладонь к его щеке и взглянула в его глаза – Тебе надо выбираться отсюда – Чуть склонив голову ответила та и прикусила нижнюю губу. Чувство спасти его, возрастало, когда она смотрела, уже в человеческие, но с отблеском зверства, глаза. Глупо, ей нужно уходить, но она не могла вот так бросить начатое дело, она ни когда не могла бросить то, что начала, поэтому в кругу прокуроров, ее вечно называли упрямой как барашек. Да, девушку это злило, но она всячески старалась не подавать этому значение. Пусть ее как угодно называют, потому что пока они могут наслаждаться своей никчемной жизнью, но вот придет время и их навестит белый волк, который с яростью разорвет их глотки, за все те обиды, что они причинили тогда.
Werwolf: Отвращение, он должен бы был испытывать неподдельное отвращение к этой женщине, пока был волком – напасть на нее, воспользоваться близостью и слабостью, собрать последние остатки сил в единую волю и сомкнуть на ее теле свои челюсти, когда же стал человек – отстраниться, откинуть ее руку от себя, сморщить гримасу отвращение на лице, едва ладонь коснулась щеки, а голос что-то произнес. Нелогично он действовал по своим собственным устоям, и в то же время все его решения были построены на пресловутом законе чести – она его спасла, она наплевала на опасность для собственной персоны и спасла такого же зверя, кем являлась сама, здесь и политические, и человеческие аспекты отступали на второй план, нация, преступления – они ничего не сначала, раз она забыла о них, то и он тоже сможет, хоть большим злом из них двоих является все же он. Смотря в эти голубые глаза и осознавая всю глупость собственных убеждений он не стыдился их, да, они были глупы, также как и правдивы, ведь все делалось на благо родины. Родины больше несуществующей. Становилось невыносимо больно от одной этой мысли, ведь он был не только зверем, он был и человеком, той частью себя, именно той, которая осталась в Мюнхене, на Морген-штрассе, в день парада. Йозеф опустил взгляд чуть улыбаясь, грустно и скорее своим мыслям, затем снова поднял его на Нельсон. Все-таки она была красива, не сейчас, не эти белокурые волосы и глаза подобные морю, тогда, в образе волка. - Да, надо,- хрипло отозвался он, переводя взгляд на тело человека в черном. – Сначала правда нужно одеться, все-таки голым я больше привлеку внимания, - в его тоне проскользнула тонкая нотка шутки, призванная разрядить атмосферу напряженности, если не между ними, то внутри него уж точно. Немец поднялся, склоняясь уже перед телом, и ловко стаскивая с него одежду. На черной ткани следы крови не были так заметны, другое дело, они сбивали с толку, заставляли думать о новой порции насилия, не бессмысленного и жестокого, а призванного утолить накопившийся голод, к которому он, казалось бы привык. Сколько тренировок было до того, а сколько дней он голодал находясь в лесах Польши, пока псы могли позволить себе насытиться человеческой плотью терроризируемых селений, он себе такого позволить не мог. Да, он убивал, убивал всех, но не сжирал бессмысленно все подряд, дни, недели, пока он они не натолкнуться на роту солдат или он не позволит себе устроить охоту по всем правилам стаи, рискуя выдать себя и своих подопечных. Все делается на грани, на протяжении всей жизни. И это пьянит, к этому привыкаешь и не можешь жить без этого. Зачесывая рукой назад волосы и застегивая последнюю пуговицу на вороте черной рубашки (старая привычка военного человека), он обернулся к Шелли. Как же этот костюм напоминал форму, какие воспоминания пробуждал, некая ностальгия по утраченным временам, по красивым лацканам одежды, по начищенным и пахнущим мазью сапогам, тонким стрелкам рубашки и мундира, фуражке, которую тонкая женская рука поправляет, едва заметное глазу отклонение, он не заметил, заметила он, и сразу же исправила недочет. А как он радовался, когда двадцатилетний юнец получил форму гитлерюгенда, не важно что спустя год ее сменила следующая, ведь он вырос, само чувство, не эйфория, не просто радость, нечто большее. Не вернешь, и не надо, в памяти эти воспоминания будут бережно храниться, вызывая иногда улыбку на всегда суровом и беспристрастном лице капитана. - Я и правда благодарен тебе, вам за безрассудство, - подойдя ближе к девушке заговорил он. – Ведь если вас увидят рядом со мной и выяснят, что это вы помогли мне бежать, боюсь что вас приравняют по статусу к преступнику моего типа. Америка будет для вас закрыта, потому, пока не поздно, вы можете уйти, также как и проникли сюда, полагаю никто вас не заметил, иначе бы подняли тревогу. А я сумею выбраться. Это база была раньше нашей, здесь держали политических заключенных и провокаторов мятежей против партии, я был здесь пару раз, так что выход сумею найти. Он смотрел на Нельсон сверху вниз холодным равнодушным взглядом, но так могло показаться только ненаблюдательному человеку, не способному самому на проявление каких-либо эмоций. Йозефа дурманила все еще мысль о волчице, словно какой-то мираж, бросить все, забыть о человеческих привязанностях этого мира, которые наверняка оборвались с последним русским солдатом, ступившем на мостовую Берлина, предложить стать частью стаи, частью его стаи. Сумасшествие. Потому еще, что она не предаст свою страну. Она такая же как и он, она патриотка, она любит Америку, она отдаст за нее жизнь. Он прекрасно это понимал. - Я прошу вас об одном только, фрейляйн Нельсон, - не зная как отреагирует все же девушка на его замечание о ее спасении из этой ситуации, он поспешил выполнить последнее желание, перед тем как броситься с головой в пропасть следом за теми идеалами, что отстаивал. – Последняя просьба, услуга, вас она не обременит, вы сможете взглянуть на Германию, пусть уже и не во всей красе, - он усмехнулся. – В Мюнхене есть один дом, на Морген-штрассе, номер семьдесят три, там живет семья, они обычные люди, отец торгует в лавке, дети, жена занимается домом… Вы можете просто убедиться, что с ней все в порядке, что она жива, или мертва? Это немногое, по сравнению с тем, что вы уже сделали для меня, König Wolf.
Werewolf: Что по вашим меркам, предать родину? Как вы можете это объяснить без помощи кого либо? Да ни как, потому что у каждого человека, будь он мутант или обычный смертный, свое представление об измене родине. Кто то может нагло наплевать на правительство – это измена, кто то может ослушаться приказа своего командира – это предательство и так далее по списку. По сути своей, в человеческих генах уже заложено это, предать, нагло наплевать на тех, кто стоит выше, кто отдает тебе приказы. Нагло ослушиваться всех и поступать так, как говорит твое сердце, и не уже ли раз сердце говорит идти против закона – это обозначает предательство? Если так, то Нельсон не нравится жить по таким законам, когда ты должен четко соблюдать все от а до я, это не в ее интересах. Она волевой человек, родилась на свободе и продолжает жить этой самой, свободой. Она верит в то, что судьба в ее руках, что никто, ни какой закон или человек выше, не может изменить то или иное ее действие, ту или иную мысль. Даже сейчас, пойдя против своей страны, Шелли четко знала, что она поступает правильно, что она должна была так поступить, и иного выхода просто не было. – Да, не помешало бы.. – В ее голове прозвучала легкая нотка смеха, на ответ Йозефа, который встал перед ней, прям в нагом виде. Она чисто из за вежливости прикрыла глаза и невольно смутилась, даже покраснение выступило на ее щеках. Все таки не каждый день увидишь немца обнаженным, да и вообще, Нельсон было как то не обнаженных тел мужчин, все ее внимание было всегда сосредоточенно на спасении своего леса. Каждый божий день, она просыпалась в холодном поту от ночных кошмаров, в которых видела всегда одну и туже картину: как вырубают лес, сжигают его дотла, убивают абсолютно всех лесных жителей, включая лесных королей. Нет, это действительно самый ужасный кошмар для такой, как она. Приоткрыв глаза, девушка медленно выпрямилась и поджав губы, обернулась к мужчине, который застегивал последнюю пуговицу на рубашке. Как же он шикарно выглядел, гордо и уверенно, настоящий военный. Шелли всегда нравились такие, она считала их гордостью страны, самыми преданными людьми планеты, но она бы ни когда не вышла замуж за такого. Она бы вообще вряд ли вышла замуж с таким то ритмом жизни и мыслями, которые вечно обитали далеко от дома, в обширных лесах Америки, среди красивых и крутых скал, оврагов; где расстилаются огромные поля, усаженные цветами; где шумят водопады, поражая своей кристально-чистой водой; где деревьям уже не одна сотня лет, и многие из них переплетаются ветвями друг с другом, сосны и ели тянущиеся к небу, солнцу; где бегают табуны диких лошадей, поражающие всех своей красотой; где птицы напевают свои сонаты; где каждую ночь, над небом всходит луна и по всему лесу, от эха, разносится очаровательный вой волков; красота, которую Нельсон не променяет не на какие деньги, не на какую любовь. Красота, которая символизирует свободу, позволяет едва не ощутить себя птице, едва не ощутить себя одним целом с этим миром, диким миром. Вот какая была у нее мечта, не быть обычным зависимым человеком, работающим от зарплаты до зарплаты, а быть независимым зверем, которому все не почем. – Я просто делала то, чтобы сделала для любого своего сородича. – Спокойно ответила та, когда Йозеф подошел к ней ближе. Он не вызывал сейчас в ней страха, паники, лишь спокойствие и стойкость. Она может и была наивна, в чем то может еще глупа, но она знала, что такое хладнокровие перед врагом. – Пусть объявляют в розыск, пусть считают меня предателем, но я четко знаю, что я предала людей, но не родину. Люди сами накрутили себе черт знает что, считают, что они пупы земли, но это отнюдь не так. – Она пожала плечами, внимательно смотря в глаза мужчины, который хоть и выглядел безразличным ко всему, в душе наверное все было по другому. Как ни как, он человек и состоит и мяса, крови и плоти, а не какой то там робот не умеющий чувствовать. – Если что, можете выйти через черный ход, мистер Чирский, там его должны охранять четыре солдата – Сказала блондинка и сделала шаг в сторону готовясь уже уйти, но тут ее остановил его голос. Грациозно обернувшись, развивая свои белые кудри на порыве ветра, она улыбнулась – Ммм? – Ее голубой взгляд внимательно следил за мужчиной, буквально не заглядывал в его душу, желая разгадать его. Узнать из чего же состоит этот человек, каков он. – Что же, я видела Германию только на фотографиях в газетах, и то там кадры были не из приятных. Думаю, мне будет полезно посмотреть на вашу родину – С легкой, возможно поддельной, мягкостью ответила нимфа и склонила голову на бок. – Это ваша семья, да? – Поинтересовалась девушка чуть подойдя ближе. – Хорошо, мои волчьи глаза и нюх, проверят их. Как потом с вами связаться и доложить? – Она истинно улыбнулась и кивнула, в знак согласия, после чего отошла в сторону и ее тело начало трансформироваться. Через мгновение, перед мужчиной стоял белоснежный волк, который уверенным и немного строгим, взглядом посмотрел на него, а потом резко оттолкнулся лапами и направился в сторону выходу, откуда собственно этот зверь и явился. Через пару минут, белого волка, как и след простыл, словно его вовсе тут не было. Выскочив на улицу, Оборотень резко затормозил и осмотрелся, было тихо. Удивительно тихо, что вызывало подозрения. Зверь прижал хвост и уши, буквально не падая к земле, медленно крадясь к забору, который расстилался вдоль всей территории базы. Опять тишина, даже птиц не было слышно и это давило на нервы зверя, который вот-вот сорвется и рванет с места, привлекая тем самым внимание к себе. И вот, на одной из смотрительных башен находился солдат, недалеко был еще один, и возле входа/выхода пара солдат. Припав к земле, едва не касаясь белым брюхом, волк начал пробираться к выходу, и только добравшись, как его заметили – Волк! На территории еще один волк! – Послышались выстрелы, пули звонко свистели над головой, заставляя животное то и дело прогибаться или отскакивать в сторону. Наконец достигнув цели, зверь мощным толчком задних лап об землю прыгнул на ближе стоящего солдата и вцепился в его горло. Точно тоже она проделала и со вторым, после чего молниеносно побежала по дороге вперед, пока за спиной не скрылась база.
Werwolf: Йозеф на минуту замялся, о таком не просили первых встречных, даже тех, кто спас вам жизнь или хотя бы дал шанс на спасение, просто уверенность в том, что Нельсон поможет не покидала его ни на минуту, и это странная уверенность, что девушке можно доверять. Сказали бы ему об этом несколькими часами ранее, он бы от души посмеялся сидя в своей камере и ожидая либо допроса, либо приговора, а может и его исполнения. - Нет, не семья, мои…, - он замолк, все-таки предел откровенности существовал, и о своей семье он рассказывать ей не будет. – Жена, женщина, мне просто необходимо знать, что с женщиной все в порядке, - он отвел взгляд, будто совершил самое ужасное преступление в мире, несмотря на факт свершения куда более впечатляющих злодеяний, как бы выразились прокурор и его помощница раньше. Немец посмотрел на дверь выхода, да он знал о черном ходе и знал, где на базе гараж, где в заборе выбоина, оставленная при побежке английскими самолетами и так и не заделанная, потому что все строительные материалы необходимы на фронте. – По Химмель-штрассе, Молькинг, это небольшой городок, недалеко от Мюнхена, я найду вас там. Он в последний раз взглянул на исчезающую в дверях девушку и обернулся к убитым солдатам. Все, это было последнее проявление хоть какого-то подобия человечности, он попрощается со всем этим, когда узнает что стало с ней и далее продолжит жизнь зверя, только лишь зверя, ему необходимо найти стаю, ему необходимо вновь вернуться и стать вожаком, приправляя это блюдо сладким вкусом одного единственного продукта в мире, способного будоражить сознание – человек. Германия пала, но она продолжает жить в его сердце, в его мыслях, ее величие нисколько не пострадало от нашествия русских и американцев, от предательства французов и итальянцев, она по-прежнему для него великая страна, Родина, за которую он отдаст жизнь и во имя которой продолжит жить. Подойдя к трупу одного из солдат, капитан забрал у того автомат и армейский нож. Огнестрельное оружие как самая крайняя мера, уйти с базы было проще всего в тихой обстановке, не привлекая лишнего внимания. Выходя из зданий, немец огляделся, и пошел в противоположную сторону от Шелли, когда услышал звуки выстрелов и крики тревоги. Первый порыв ринуться в сторону, вслед за белой волчицей, был подавлен холодным рассуждением о том, что раз она пробралась сюда, то и с базы сможет уйти быстрее без него, да и ему, будет проще скрыться в одиночку. Дойдя до конца здания, Йозеф заглянул за угол, гараж располагался в нескольких метрах от него, к выезду были приставлены солдаты, что и требовалось доказать, даже вторгшись с страну победители-союзники опасаются сопротивления. Конечно, опасаются они зазря, голод и разруха последнего года войны сломили волю многих и веру в истинность целей немецкого правительства, втопчи дух национальной гордости в грязь и ты увидишь как перед тобой склониться вся страна, вставая в позу, чтобы ее отымели все твои дружки. Поправляя костюм и надеясь, что на черным кровь будет не так заметна, мужчина перекинул автомат за спину, пряча нож в руке и как ни в чем не бывало вышил из-за угла, подходя к гаражу неспешным, прогулочным шагом, будто сам был хозяин всего этого. Караульные отдали честь, на что Йозеф только кивнул, будто собираясь пройти мимо, а затем резко разворачиваясь, ударил одного наотмашь левым хуком, а второму сразу же всадил нож в живот. Бегло оглядываясь, немец быстро открыл дверь гаража, скрываясь за ней. Роллс-ройсы, форды, сплошь американские модели, будто они хотели избавиться от последнего признака местонахождения в чужой стране, и все же один экземпляр привлекал взгляд – «Вольфсваген», один единственный, и понятно почему – элитная модель, на которой обычно разъезжала верхушка правительства, начиная с самого рейхсфюрера, заканчивая министрами и старшим командующим составом. На губах немца мелькнула улыбка, немного грустная, немного победная, в конце концов, это будет чертовски символично. Чирский бросил автомат на переднее сиденье, переключая зажигание и направляясь к дверям чтобы открыть их. За стенами гаража послышался шум, кто-то уже заметил отсутствующих на посту, следовало торопиться. Не раскрывая двери полностью, он вернулся в автомобиль, который тронулся резко с места, стоило к зданию приблизиться солдатам. Выруливая из-за каждого ангара, Йозеф пригнулся проезжая на огромной скорости через ворота второго выезда, и давя гашетку в пол помчался вперед. Он не станет привязываться к этому транспорту, достаточно отъехать настолько далеко, насколько хватит бензина, а дальше будет целесообразно скрыться вне пределов дороги. И все-таки, на этот раз улыбка его была победной. Оставалось дело за малым, оставить машину, окольными путями добраться до города, сменить одежду и выдвинуться в Молькинг. Другой вариант, и он ему представлялся более безопасным забыть о таких человеческих мелочах и пробираться до города лесами, будучи самим собой, зверем, ведь человек - это всего лишь маска, к которой он так привык. Мысли вернулись к Нельсон, к этому прекрасному белоснежному ангелу, который по злой или доброй иронии судьбы стал его ангелом-хранителем в какой-то мере. Ее ответ был прост, и все же, он до сих пор не мог понять, почему она это сделала, почему согласилась помочь ему еще в одном, совершенно личном деле. Йозеф откинул с глаз упавшие на них волосы. Личное дело, может и не стоило ее просить об этом, она сделал и так многое, а он – что он может дат взамен ей? Ничего. И все же она согласилась узнать, проверить, что стало с последней человеческой привязанностью немецкого капитана. Тонкие руки поправляют галстук и фуражку, сегодня ему предстоит тяжелый день, встреча с командованием и обсуждение странного засекреченного плана, который предложил тот выскочка из министерства внутренней безопасности. Почему вызвали именно его? Странно, но сейчас это неважно, потому что тонкие руки обнимают его за талию, смотря в зеркало на пару, которая могла бы быть супружеской, если бы обстоятельства не сложились иначе. Ее серые глаза изучают каждую черточку твоего лица, а каштановые волосы лежат на плечах в красивой прическе, она улыбается и запах ее цветочных духов навсегда останется у тебя в памяти и в этом доме, и ты не можешь и не хочешь верить в то, что вечером она будет ужинать за другим столом, что другой мужчина будет ее ласкать и говорить нежности, потому как у него на это больше прав.
Werewolf: Погода стояла благоприятная, не было намека на дождь и холод, что уже несомненно радовало глаз мчащегося волка. Лишь гробовая тишина, заставляющая насторожиться и внимательно оглядываться, надеясь не попасться кому нибудь в руки. Хотя вроде как военные действия закончились, но Нельсон все таки настораживало все вокруг, тем более предчувствие подсказывало, что побег того немца, уже заметили и наверно шарят по всей округи. Так же наверно заметили и исчезновение ее самой, да и вообще, кто знает, что сейчас творится на той базе, от которой волк уже убежал на приличное расстояние. Где то со стороны раздалось карканье вороны, слегка напугав зверя и заставив его прилечь к земле. Найдя нарушительницу тишины, на каком то куске железа, зверь злобно зарычал и кинулся в ту сторону, спугивая птицу и заставляя взмыть вверх. Заметив, какой то источник воды, Нельсон подбежала к нему, желая насладиться жидкостью и передохнуть несколько минут после тяжелого бега. Зверь склонился над водой и носом ткнулся в гладкую и грязную поверхность, принюхиваясь. Коснувшись кончиком языка поверхности воды, волк заглотнул немного, и как только жидкость смочила пасть и горло, он накинулся на воду и начал жадно лакать. Напившись, Оборотень отшатнулся назад и сев на задние лапы, прикрыл глаза чтобы перевести дыхание и отправиться дальше в путь. Время суток сейчас были в принципе тоже благоприятными для Шелли, сумерки, которые позволяли ей больше шансов добраться до нужного места незамеченной. Внезапно откуда то опять послышались звуки, но это уже были голоса людей, американцев. Резко раскрыв свои глаза, волк осмотрелся и найдя укромное местечко, спрятался под какой то ржавой, разваливающийся на глазах, машине. Ляг на брюхо, он внимательно выжидал, высматривал тех, чьи голоса только что слышал, в итоге через минут двадцать на дороге появилось семь солдат. – Тут ни кого – Проговорил один – И тут тоже – Сказал другой, явно ища кого то или может что то. Когда кучка солдафонов наконец ушли, Шелли плавно вылезла из под рухлити. Волчий взгляд внимательно изучал местность, а потом пригнувшись к земле, резко оттолкнулся задними лапами и ускорил темп бега, мчась теперь так, как ни когда раньше. Сейчас Нельсон ощущала себя действительно какой то предательницей, дезертиром, которого ждала неминуемая смерть, казнь, расстрел на месте. «Что я делаю?», проносилось в ее голове не один раз, и она так не могла ответить на этот вопрос, не уже ли глупая гордость, не уже ли жалость к этому псу? Не уже ли ради него, она пошла на такое? Нет, она так не может, но и вернуться сейчас обратно на базу, означало одно – смерть, потому что ее видели. Видели, как она убегала с базы, хоть и в образе волка, все равно они знают, что это была она. Наверно этот чертов прокурор уже рассказал о возможности Шелли, наверно эти солдаты и искали ее. Но опять же, везде стоит «наверно», хотя ни какой гарантии и нет, страх продолжал преследовать ее, продолжал отчетливо бить по мозгам и говорить: «Ты предала Америку!» Резко затормозив, волк тяжело вздохнул и помотал мордой, словно опровергая то, что говорил страх. Опровергая те, ее действия, которые она совершила сегодня, когда вытащила из клетки врага. Врага не просто ее, но всей своей страны, всех других стран. Позади резко раздались выстрелы и мимо зверя пролетело несколько пуль, заставляя его наконец вернуться на землю и осознать, что тот находится уже не дома, а на поле боя. Война, которая и закончилась, уже началась снова, только в этот раз главным врагом стала она. Резко обернувшись, зверь увидел как в его сторону бежит пара солдат, с другой стороны появилась еще парочка, и первый вопрос, который застрял в голове «Куда бежать?». Мужчины в форме начали образовывать круг, постепенно сужая его и загоняя волчицу в тупик, и когда они оказались совсем плотно, она пригнулась к земле и затаила дыхание. Все, смерть достигла ее, она умрет самым позорным образом. Она не выполнит то, что просил этот немец, да и вообще, черт дери, зачем она это делает? – Сэр, мы нашли ее – Крикнул кто то из этих мужчин и те начали расступаться, пропускать вперед главного командующего. – Надо было этому прокурору сразу сказать о твоих возможностях – Грубым голосом, таким низким, которым обычно рассказывают страшилки на ночь подростки, сидя возле костра – Я сразу заметил в твоих глазах что то не то – Сказал он и Нельсон наконец смогла увидеть его лицо. Перед глазами сразу прокрутилась картинка из прошлого, как она вместе со своим боссом, шла по коридору, направляясь в комнату допроса. Впереди них шел как раз этот мужчина, это лицо, да. Зарычав, зверь собрал все силы в своих лапах и резко оттолкнувшись, перепрыгнул главного командующего и ловким движением, слегка тоже резким, развернулся и побежал вперед. – Что стоите? Ловите ее живо, хоть убейте, без разницы! – Крикнул главный и отойдя в сторону, очистил обзор своим подчиненным, которые тут же начали палить из автоматов. Уворачиваясь в разные стороны, стараясь обогнуть пули летящие позади, но все таки одна пуля задела лапу и волк повалился. Заскулив от боли, Шелли посмотрела на свою рану, злобно зарычал, морщась от боли, пытаясь себя заставить подняться. Она должна, должна уйти, добраться до Морген-штрассе, должна! Сердце стихло, выравнивая ритм, ровно как и дыхание. На мгновение показалось, что все замерло, как будто вас снимает замедленная съемка, позволяющая углядеть каждую деталь, каждую мелочь. Наконец, она сделала это, она смогла подняться на лапы и пока рана заживала благодаря регенерации, волк хромая начал бежать вперед, изредка оборачиваясь назад и смотреть, как солдаты опять открыли огонь. – Прекратить огонь! – Закричал главный – Но сэр… - Начал кто то из солдат и непонимающе взглянул на командира – Она далеко не уйдет, мы ее ранили – Солдаты прекратили стрельбу и стали провожать зверя своим взглядом. Шелли резко остановилась и обернувшись, взглянула своим волчьим взглядом в глаза главного, словно прося его о прощение, после чего рванула в назначенное место. Наконец рана зажила и оставила после себя только кровавый след на лапе, тем самым позволяя волку быстрее добраться до Мюнхена. И вот, этот город перед глазами, осталось только найти нужный дом и нужную улицу. Склонив голову к земле, она начала по запаху выискивать злополучный дом, и бинго! Вот он. Белый волк, остановился напротив него и гордо подняв морду, посмотрел на дверь, словно дожидаясь когда его пригласят войти в помещение. Сумерки сгущались, плавно переходя в ночь, туман начал сгущаться, и эта картина сейчас выглядела похуже всяких фильмов ужасов, потому что она была реальна, такой же реальной, как вы просыпаетесь по утрам и целуете своего мужа. Таким же реальным, как вы дотрагиваетесь до чашки с горячим кофе и потом ощущаете такой же, реальный, запах свежего напитка. Начав трансформироваться обратно в человека, при этом, плавно подступая к дому, желая поскорее покончить с этим. Она остановилась возле двери, нимфа сжала руку в кулак и три раза постучала в дверь, как через минут пять та открылась и на пороге появилась женщина. – Я могу вам чем нибудь помочь? – Проговорила та на немецком, загнав Шелли в тупик, но не потому что она не понимала немецкий, а потому что не знала что сказать. Поджав губы, она внимательно посмотрела на ту и рассеяно улыбнулась, после чего заговорила – Йозеф. Йозеф Чирский попросил меня придти к вам. Проверить все ли с вами в порядке – Проговорил хрупкий голосок, и Нельсон заметила, как на глазах несчастной женщины появились слезы – С ним все в порядке. Не волнуйтесь – Поклонившись, в знак прощания, девушка быстрым шагом отдалилась от дома, даже не став выслушивать незнакомку и когда наконец расстояние от нее было приличном, она превратилась обратно в волка, не боясь того, что ее раскроют, узнают кто она такая, это сейчас не важно. Последний раз взглянув в глаза женщины, уже волчьим взглядом, Оборотень направился в Молькинг, где по словам немца, она должна была встретиться с ним.
Werwolf: У каждого есть своя цель в этом мире, у каждого есть свое предназначение, по крайней мере, так думают многие, кто-то полагает что цель в бездействии, кто-то, наоборот, - в действии. К последним относился и он, к тому типу людей, существа, обладающих достаточно развитым умом, чтобы четко осознавать свою цель, которые полагали что их цель в действии, в самом пути, а что на конце его они обнаружат неизвестно. Это пугало порой, ведь ты мог ничего не обнаружить и заранее понять на сколько сильное разочарование будет, что может произойти в этом случае – ты оглянешься назад, посмотришь на содеянное, взглянешь на то, от чего пришлось отказаться, и тебе станет так больно и одиноко, ты почувствуешь всю несправедливость мира и судьба, но повернуть все вспять, выбрать другую цель не сможешь, жизнь свершена, подвиги тоже, преступления, ничего не изменить. В такие минуты, как правило, выясняются люди с истинной целью и те, кто просто строил иллюзии так как не мог найти своей роли в этом мире. И сейчас, проезжая последние два километра на медленно умирающем двигателе машины, останавливаясь посреди прекрасного, погруженного в атмосферу сумерек леса, он молился об одном, не о прощении, лишь о истинности своей цели. Движение вперед, как бурный поток, который нельзя остановить, который должен был разрастись, потому что все факторы были для этого созданы, годы разрухи, год унижения, голода, споров и итог – власть стала сильной, власть могла убить любого, контролировать, железный кулак сомкнулся на шеях слабых и они сразу сдались. Он не такой, он не слабый, ведь нашлись силы, ведь вера в лучшее была жива. Не сказка о золотых реках и алмазных горах прельстила его, не тот факт, что их нация возвышалась над остальными и провозглашалась истинно правильной, он не был слеп настолько, хоть речи эти отчасти не могли не вызывать гордость, он следовал приказам, потому что дал клятву, присягу, он следовал им потому что знал – люди могут быть разные, но если он желает для своей страны процветания, если хочет видеть ее великой как и в прошлые времена она ею была, то только национал-социализм может воплотить его мечту в реальность. Мечта о сильной Германии. Сейчас эти слова кажутся смешными, наивными, он так изменился за эти годы, постепенно, не сразу, за каких то семь лет он превратился из наивного мальчика-идеалиста в жестокого и беспощадного крестоносца своей собственной веры, в зверя, в мужчину с принципами и честью и равнодушием к остальным. Люди меняются быстро, у них так мало времени, так коротка их жизнь, оборотни меняются медленнее, зверь живет внутри них, он руководит ими и преобразовывает постепенно, как мать ласково переодевает свое чадо ко сну или по пробуждении, также и зверь ласково говорит о том, когда стоит оглянуться и понять, что тебе на самом деле дорого и в чем твой долг в этом мире состоит. А война. Она изменила все, она поломала все, многих просто задавила, многих превратила в своих рабов, в машины для убийства, больше они не для чего не созданы, больше нет никаких целей, они не смогут жить в этом мире, где войны нет. Он не сможет жить. Йозеф остановился на опушке, выходя из машины и осматриваясь по сторонам, дорога была пуста, но погоня могла просто отстать от него. Немец перехватил автомат и скрылся в чаще леса, идя не спеша и словно бы ни капли не беспокоясь о том, что его могут в любую минуту схватить. Какая теперь разница? Единственная вещь волновавшая его сейчас была отсюда в нескольких километрах пути, ему еще предстоит их преодолеть, а дальше? Бродить волком по окрестности он не станет, внимания это привлечет больше, могло сработать в последние годы войны, когда тебя издалека могут принять за обычного хищника, они часто выходили из леса в поисках пищи, потому что вкус трупов надоел и им, и воронам, разжиревшим на последние пять лет. Нет, спокойно войти в городок, сразу с востока, там еврейский квартал и никого нет. Дома пусты, лавки пусты, никто туда не вернется, никто из них больше не увидит своего дома, да и вообще вряд ли они что-то увидят опять, их депортировали в сорок втором, через год в магазинах было много шнурков для обуви. Незавидная участь, возможно что они легко отделались, возможно что нет, - теперь какая разница, он не думал о них дольше десяти минут, не желал думать, не представлял в этом нужны, пусть отчасти и он был повинен в их смерти. Такова природа вещей, сильный убивает слабого, если не видит в нем пользы для себя, если слабый, несмотря на массу свою не в состоянии бороться. Сколько их всего было, четыре, пять миллионов? И несмотря на это они были разобщены и от того погибли. Потому – нет, вины нет, а память воспроизвести может разве что будни того лавочника в Мюнхене, у которого он купил как то раз кольцо и браслет. Белое золото, высшая проба, изумруды, гагаты, форма листа плюща, причудливо и мило, одновременно с этим строго и незамысловато, на такое можно сослаться как на подарок давний или дальних родственников, отца или свекра, но надежнее – друзей из конторы на юбилей свадьбы. Все делается с расчетом и оглядкой, хотя порой возникало чувство, что знают все, что смотрят все и тычут пальцем и произносят слова сильные, крепкие, клеймящие тебя будто предателя. Не хуже желтой звезды Давида у тебя на мундире появляется стародавний символ красной литеры А, и у нее на груди, на этих милых платьях, через которые ты ласкал ее кожу в церкви, к которым прикасался в танце вальса у всех на глазах, смотря цинично и высокомерно, с желанием и теплотой – для нее, которые снимала она перед тобой, улыбаясь лукаво, на которые ты мог взглянуть пока ее голова прижималась к твоей груди, а руки перебирали волосы, при этом она что-то говорила, сейчас не вспомнишь, что-то приятное и глупое, что-то совсем нереальное. Как-то раз она заговорила о будущем, это его рассмешило, ведь у них будущего не было, она никогда не покинет семью, как бы сильно не любила его, она привыкла к мужу, она привязана к нему детьми, она не сможет все бросить и начать сначала неведомо как и где, и тем не менее, она заговорила об этом. Она стала представлять чтобы было, если война закончится и они смогут жить вместе, ей и ему не придется встречаться так редко, только по ночам или в дневное время пока муж на работе, а она по идее должна быть у подруги или готовить ужин к вечеру для всей семьи. Сколько неприготовленных ужинов, сколько закопанных в саду спичек и масла, дабы оправдать позднее приготовление. Вместе. Только мечта, ее нельзя сделать даже целью, потому как при клятве он бы сказал что будет ее до самой смерти, что не утаит зла против нее, и да не будут секреты в чете, благословленной Девой Марией и сыном ее, сыном Божьим, а потом… Он много раз смотрел на себя в зеркало, в свои глаза, в глаза зверя и понимал, какой бы ужас он испытала, увидев кем является ее любовник, ее несостоявшийся супруг на небесах. И встречи продолжались, безмолвное переглядывание в клубе для офицеров, тихий шепот молитв в церкви, пока четыре месяца мира для него не закончились. Йозеф остановился как будто посреди неизвестности, но местность он узнал, прекрасно. Произвольно взглянул в стороне на восток, там, всего в километре Мюнхен. Сделав в сторону города несколько шагов мужчина остановился и шумно выдохнул. Нет, не сейчас, да и не стоит, только вспорет себе давно заживший рубец, если с американкой ничего не случилась, то она ему скажет результат, а ему же следует параллельно дороге следовать в Молькинг, следовать без промедлений. Немец перевел дыхание, ослабляя воротник, тело трясло будто оно было в лихорадке, но это скорее было нервное столько событий, столько пищи для ума, столько глухих, скомканных, тщательно перевариваемых обид, столько надо проглотить, на столько не отвечать, а молча ждать своей участи в виде пеньковой веревки или серебряных пуль. Солдат упал на колени не в силах поднять взгляд к нему, потому что нет больше того неба, нет больше ничего за что он должен бороться, нет той страны и народа, ничего нет, его вырвали из повествования, ему всучили в руки прощальные листки доктора Геббельса, ему как факт рассказали о смерти фюрера, о казнях, о том, что стало с Берлином, о том, что в учебниках истории напишут благородные слова о благородных людях и никто не посмотрит на то, сколько людей погибло, что было потом, ведь на какой бы стороне они не были, голодные и озлобленные солдаты всегда являются таковыми, их агрессия может проявляться не открыто, достаточно равнодушия к страданию, достаточно некоего удовольствия простого созерцания. Пожалуй, впервые за многие годы, он заплакал. Как обычный щенок, отбившийся от своей стаи, он молча заплакал, глотая слезы и смотря в пустоту, коей ему сейчас представлялась земля. Слезы скатывались по щеке, смывая на своем пути дорожную пыль, бившую по лицу несколько минут назад и застилавшую глаза. Капитан поднялся, последний раз смотря в сторону Мюнхена, а затем неспешно направился вперед, сжимая в руке автомат и слушая лес, улавливая малейшее несоответствие с тем, что привык слышать волк здесь, у себя на земле. Почему он не перекинулся в зверя, почему просто не пробежал такое расстояние в обличие зверя, менее заметного казалось бы. Отчасти в нем говорило безрассудство, отчасти желание встретится со смертью лицом к лицу и извиниться за опоздание, а может ему просто было все равно. Даже путь, который и был его целью, изменился и уже таковой не являлся. Потому, одинокий волк бесцельно брел в сторону Молькинга, остановившись только на окраине города. Йозеф дождался темноты и только тогда, где то в районе полуночи или начала часа ночи, вошел в город с Восточной стороны пустеющего еврейского квартала. В сапоге был нож, за спиной автомат, но осторожность немец проявлял. Он остановился возле одного из домов, с отметиной из белой краски, не стершейся до сих пор, «Juden» и символом шестиконечной звезды. Пальцами дотронулся до краски, проводя по ней и думая о своем. В конце концов, он вошел в дом, поднялся на верхний этаж и вошел в распахнутые, выбитые силой двери квартиру. Здесь будто еще кто-то жил минуту назад. Человеческий запах давно выветрился благодаря распахнутым окнам, ветра выдули последнее напоминание о присутствии человека и его семьи, о теплой пище, о зажигаемых на шаббат в пятницу свечах. Облезлые стены, разорванные временами как легкая ткань отметинами от пуль. Он прошел в большую комнату, видимо являющуюся когда то гостевой, весь пол, все его доски были перепаханы свинцовыми зарядами, обнажая под собой тайник, где последние жители этого дома, с надеждой в лучшее, пытались скрыться от глаз, спрятаться, чтобы переждать это вынужденное переселение и затем уйти, но своей дорогой. Немец прошел вглубь жилища, останавливаясь в одной из комнат, подходя к окну и смотря на ночной, безмолвный город перед собой, ни одного огонька в доме, ни одного голоса, никого, будто это город-призрак, и он единственный его обитатель, проклятый собственным словом. Взгляд упал на еще стоявшую тут постель. Рядом валялся матрац, одежда, что-то из утвари, что хозяева в спешке пытались забрать с собой, все их вещи все равно остались на перроне, чемоданы потрошили, имущество оценивал и передавали в собственность Рейха. Но не это привлекло его внимание, совершенно другое, перехватив автомат одной рукой и склонившись рядом с постелью на колено, Йозеф дотронулся ладонью по гладкой поверхности пола. Далекие огни уличных фонарей еще живого города еле-еле доносились свой свет и потому только луна была проводником сегодня, но он все видел и так, чувствовал. Проведя ладонью он посмотрел на нее, прикрывая глаза и вдыхая. Это была кровь. Даже сейчас запах не выветрился, потому что им были пропитаны доски, потому что он будто вспоминал все сам, сам видел собственными глазами, как маленькая девочка, отделившаяся от общей толпы, быстро вернулась домой, забежала в двери комнаты, маленькое тельце без труда пролезло в узкое пространство между кроватью и полом, она спряталась там, улыбаясь по детски наивно, потому как этому научила ее мама, это была игра, и скоро она должна была закончится, плохие люди уйдут, ей можно будет выбраться и пойти искать родителей или братьев и сестер. А потом – как правило зачистка начиналась с приходом ночи, когда евреи думали, что штурмовики ушли и можно выбираться из укрытий, тут то их и ловили, находили, и ни слова ни говоря расстреливали на месте. За ослушание. Они не выполнили приказ.
Werewolf: Человек всю свою сознательную жизнь стоит перед выбором, абсолютно любым, весомым и ничем не стоящим. Так устроен мир, так устроены мы, жители этой планеты, которые всегда заходим в такие ситуации, такие тупики, где нам приходится делать выбор. На войне точно так же, либо тебе приходиться выбирать предательство, либо выполнять жестокие приказы. Убивать невинных людей, окрашивать свои руки в красный цвет и топтать свою душу. Даже после войны, когда все вроде бы уляжется, ты будешь вскакивать посреди ночи в холодном поту, перед тобой всю жизнь будут мелькать лица убитых, ты всю свою жизнь будешь ощущать, как в аду разрывают твою душу на мелкие кусочки. Зачем, зачем все это насилие, зачем убивать? Потому что человеку хочется господство, каждому государству этого хочется. Они готовы идти на все, чтобы показать свою силу, власть и мощь, но только они сами не понимают того, что в конечном итоге сами будут тонуть в трупах погибших на фронте, будут так же как и трупы, гнить, пока не сгниют до костей, а потом нахальные вороны будут вас клевать, причинять боль вашим костям. Смерть, война привычное явление в этом мире, от которого никто не может убежать или скрыться. Немцы, Шелли не любила их, но и не ненавидела тоже, она была равнодушна как то, но вот Йозеф, почему то в его глазах, она увидела не просто солдата, который исполнял поручения и защищал свою страну, свою родину, но и что то большее. Она видела в нем человека, как бы он не отрицал это. Она видела в нем зверя, как бы не пытаясь принять этот факт, он был им. Он был пленником луны, он не был пленником войны, просто она сама, без приглашения постучала в его дверь и надела свою цепь, зовя уничтожать вторгшихся врагов. Нельсон понимала, что будь она на его месте, то наверно точно так же поступила, пленено отправилась бы на фронт и убивала всех без разбору, потому что она тоже пленница луны, тоже зверь, у которого заложено в инстинктах – защищать свой дом. Под покровом ночи, которая рывком накрывала страну, погружая всех в свои мрачные объятия, волк бежал в Молькинг. Она не знала эту страну, не знала эту нацию, но ей уже полюбилась здешняя природа, здешние просторные леса. Почему, почему нельзя было все решить разговором? Зачем нужно было направлять сюда тяжелые артиллерии? Зачем причинять природе вред, когда прекрасно известно, что и она может дать отпор, отомстить за те страдания, которые причиняли ей все эти люди. Шелли не могла понять этого и не поймет, потому что была предана матери-природе. Она радовалась каждому солнечному дню, каждому пасмурному. Радовалась дождю, снегу, воде, траве, горам. Господи, как бы она сейчас хотела оказаться в родных краях, в диких, куда не осмеливается идти человек. Туда, где дикие звери могут спокойно обитать, не боясь, что их заденет разногласие стран, где их не застрелят в битве, как какой то скот. Она хотела в Америку, домой, к своей стае, которая наверно уже скучает по ней. Которая уже наверно собралась на «лунной» скале и смотрят на луну, свою спутницу. Они наверно сейчас поют свою сонату, наполненную горечью и страданием, о том, что одна из них, сейчас находится далеко от дома, далеко от них. Шелли резко остановилась и подняла морду вверх, глядя на то, как небо заволакивает облаками, которые плавно проплывают мимо огромной луны. Ее взгляд был сейчас наполнен болью, страданием, и в душе она плакала, позволяя вырваться из груди грустному вою. Не было страха, что ее найдут. Не было чувства вины. Не было ни чего, кроме желания поскорее отсюда уехать. Волк прикрыл свои глаза, запрокинул голову назад и еще громче завыл, протяжно петь свою песню. Зверь до сих пор видел перед собой глаза той женщины, до сих пор видела взгляд Йозефа и взгляд того командира, который теперь останется с ней на всю жизнь. Да, она предала их, но она не предавала родину, не предавала свою семью, потому что она не человек. Она была способна жить в звериной шкуре всю жизнь, в то время как человек будет одевать на себя различные маски, притворяясь то одним то другим, когда Нельсон просто будет сама собой. Она готова остаться волком на всю жизнь, только довезите ее домой… Вой прекратился, когда зверь открыл глаза и встал на четыре лапы, спокойно пробираясь сквозь лес, к городу. Он не знал, что его там ждет, не знал что будет ждать потом, но знал одно, Чирский будет ждать, ждать когда появится Шелли и доложит, наверно, хорошие вести. Ей хотелось знать, кто же эта женщина для него, почему он так беспокоится о ее безопасности, и главные вопрос, почему он сам не пришел к ней? И вот перед глазами просвет, а за ним будет наверно и город. Это вызвало в волке желание поскорее пересечь остаток леса и помчаться туда, но внезапно с правой стороны, в нескольких милях, послышался какой то шум. Резко остановившись, Нельсон принюхалась и почувствовала запах людей и техники. Что это или точнее кто это? Свои или враги, но на это нет время, нужно быстрее пересечь лес и затаиться в городе, как собственно волк и поступил. Он помчался еще быстрее и резким толчком задних лап, перепрыгнул поваленное дерево и оказался на дороге. Перед глазами открылся город, окутанный мраком. Сколько сейчас было времени, Оборотень не могла сказать, но наверно уже давно была полночь, так как луна поднялась еще выше. Принюхавшись, Нельсон почувствовала слабый запах Чирского, который шел со стороны Молькинга, а значит он уже тут. Прокрадываясь к городу, зверь вошел в него и начал на нюх идти к немцу, при этом оглядываясь по сторонам и рассматривая на то, что вообще стало с Германией. Куда не глянь, везде были полуразрушенные дома, напуганные и усталые жители. Эта война сильно вымотала их. Она вымотала всех, кого затронула. В итоге запах привел Шелли к какому то дому и тот тянулся внутрь него, заставляя волка осторожно поддаться инстинкту и войти в него. Кто здесь жил, что здесь произошло, она так же не узнает, как и не знает почему люди воюют. Медленно поднявшись на вверх, животное вошло в небольшую квартиру, в которой стояла тишина и полная темнота, наводящая ужас, даже на Оборотня. Прикрыв глаза, Шелли почувствовала Йозефа совсем рядом, и через пару минут направилась в ту комнату, откуда собственно и шел его аромат. Это была небольшая комната, на полу, возле кровати сидел силуэт, словно статуя, не шевелясь. Волк тихо подошел к мужчине со спины и присел на задние лапы, склонив голову на бок. Выжидая, глядя в его затылок, желая столкнуться с его взглядом. Увидеть то, что сейчас видел этот человек.
Werwolf: Так вышло, что не всегда осознание и переосмысление приходит к нам именно тогда, когда мы его ждем. Я совру, если напишу будто этот маленький кусочек дерева, пропитанный кровью маленькой девочки, вызвал у капитана бурю эмоций, вызвал чувство сожаление, муки совести, их не могло быть по определению. Почему? Потому что всегда он отдавал отчет себе в том, что делает, он прекрасно понимал кого убивает, почему и как. Аналогию Молькингского гетто можно было бы провести со всеми другими, созданными немцами в начале войны, а затем уничтоженными вместе с его обитателями. Он не принимал участие ни в погромах, ни в зачистках, только видел - со стороны, по фильмам, пропагандирующим эти действия как благо и вынужденная мера, эти фильмы показывались не всем, многим немцам, обычным гражданам, показывали только часть кадров и говорили о том, что правительство просто переселяет народ Моисеев. Ни слова, ни строчки, ни о лагере, ни о печах, ни о голоде и смертях, что приносили в казну доходы, и не малые. Если взять себестоимость одного еврея, то все траты по его уничтожению окупались, сначала он мог работать задорма, за скудную еду, о деньгах и речи быть не могло, какие деньги когда крошка хлеба выглядит настоящим золотом, он приносил доход совей работой, в марках, в снарядах, в оружии, так необходимых на фронте; затем он либо умирал от истощения, либо ему помогали умереть, печи, казни, сколь много способов лишить человека жизни порой находит другой, который во власти это совершить, тело сжигали как правило, но вот вещи, переработка кожи, тканей, женские волосы которые подойдут на шнурки для платьев богатых фрейляйн, для туфель от знаменитого обувщика с Гросс-на- Дунае, - все, абсолютно все не пропадало даром. Показательная бережливость, коей не пользовались в годы Первой мировой да и в остальные войны тоже. Можно было аплодировать стоя, если бы все не было так ужасно. Да, он прекрасно понимал – это ужасно, это страшно, этого не должно повторится, хоть и повторится, ни раз, ни два, пока жив человек, и тем не менее, под каждым своим словом Йозеф подписался собственноручно – ему не о чем было жалеть и сожалеть, он бы повторил все, что делал, представь для него такую возможность. Просто принуждать других к подобным же действиям, учить этому, рекламировать это как истинное предназначение слабых страдать, он не стал бы. Его личная философия не вяжется с миром, он изгой и прекрасно это понимает, втягивать других необязательно, как бы не было порой одиноко в роли этого изгоя. Он провел рукой по полу еще раз, посмотрел на пыль, оставшуюся на пальцах и тяжело вздохнул прикрывая глаза. Да, картина была прекрасно ему видна, он прекрасно представлял себе как это было, сколько слез и стонов, криков, убитых, смеха немцев и еврейских полицаев, обменявших семьи на свою собственную жизнь; равно как и стоны, крики, слезы поляков, треск горящего дерева и звук ломающихся под напором клыков хрящей и костей. Немец сглотнул, протирая глаза будто от усталости, когда услышал за собой мерное дыхание и почувствовал приближение ее. Она двигалась тихо, словно он был ее очередной добычей. На ум пришло, что будь сейчас война, она бы не минуту не колебалась и убила бы его, а она бы – сопротивлялся или дал себя разорвать в клочья этой волчице, по натуре и духу так похожему на него. Интересно она тоскует по стае, тоскует по виду луны именно своей земли? Вой словно плач был слышен здесь, значит тоскует. Также и он, наверное, будет тосковать, но делать нечего, оставаться в Германии сейчас он не может, слишком рискованно, слишком опасно. Найти своих и увести подальше, а дальше – это не месть, нечто другое, последняя капля в море за страны, которой больше нет. Он поднялся, не поворачиваясь к ней лицом, подошел к окну, садясь на подоконник и смотря на город, тихий и безмолвный, погруженный в свою собственную мертвую тишину, только-только раздались и разом смолкли крики сотен людей, если не тысяч, и теперь остался лишь призрак, их общей скорби и боли. Немец перевел взгляд от проема на волка, сидящего перед ним и едва уголками губ улыбнулся. Чему? Кто знает. Ни капли сожаления по взгляду, ни капли сочувствия, только размышление о том, что было и что будет, ведь все это закончилось, и даже призрак тела девочки под кроватью вызывает лишь смятение, никак не сожаление о погубленной юной жизни, не успевший и расцвести. - Страшная картина верно? – спросил он, хотя ответа и не ждал, вновь отворачиваясь к городу. – Так было везде, в любом городе и деревни даже, куда приходили мы, сначала, естественно, мы начали с немецких городов, заразу нельзя истреблять в другом месте, если не вытравишь ее из сердца, - так говорили они. Я.. я помню, когда приехал в Мюнхен удивился тому, что половина этого города пустует, словно люди просто исчезли. Нет, я знал о том, что евреев сгоняют и депортируют, но не видел этого лично. Как правило начинали работу штурмовики, а довершали ее мы – СС, но никогда не присутствовал при этом. Он провел рукой по автомату и вздохнул. - Знаешь, чей это дом? Я не знаю, и вряд ли узнаю когда-нибудь, только по следам, еще сохранившимся в стенах, следам крови можно проследить последние минуты жизни, я имею ввиду настоящей жизни, его обитателей. И так во всех квартирах этого дома, и того, и того, и вон того, стену снесли, разделявшую город на две части, а призраки остались. На самом деле, это малая доля, я уверен, что здесь набралось едва ли две сотни жидов, в Польше их было больше, в Австрии, на Украине, намного больше, даже во Франции, они как крысы, бегущие с тонущего корабля попытались убежать еще в начале тридцатых, надеясь за пределами Германии найти спасение. Что ж, - он усмехнулся, с привкусом горечи, - можно сказать они его нашли. В Польше их и правда было больше всего, мы ловили в лесу сбежавших из гетто и лагерей до конца сорок четвертого, в основном детей, подростков, они были худыми как сама смерть и иногда прорывали себе пути через ограду, бежали быстро, но догнать не составляет труда. Как то раз, поймали одного мальчонка, рядом с Варшавой, сбежал от состава везущего всех в Аушвиц, кажется вы его называется Освенцим, слышал на базе. Ни о какой крови и речи быть не могло, я лично застрели его в голову, и не жалею об этом, но не потому что я такое чудовище, которым клеймили меня все там, и ты, и твой прокурор, все, нет, не только поэтому по крайней мере. Я посмотрел ему в глаза, в его большие карие глаза, которые единственно были живыми на худом бледном теле, кожа была как будто прозрачной, ноги были, мне сейчас кажется, не толще дела этого автомата, я посмотрел и ничего не увидел, он хотел жить, я не сомневаюсь, все хотят жить, но он был уже мертв, и даже если я не застрелил его, он бы погиб в лесу от бессилия и голода, или от того же голода в составе поезда, или же его просто сразу бы отправили в камеру. Капитан расстегнул ворот рубашки, ослабляя ее, будто ему становилось трудно дышать, а затем продолжил: - На Рождество сорок первого года я получил странный подарок от своего давнего друга, тоже немца, тоже военного. Он работал в лагерях. Это было письмо, странное, длинное. Оно… я помню его наизусть, потому что сначала было оно, а потом уже – остальное… Прощайте! — отвечали те, что стояли над ямой. Страшные вопли оглашали воздух: выкрикивались родные имена, раздавались последние напутствия. Старики громко молились. В этот день, были убиты двенадцать тысяч человек. Подавляющее большинство убитых это женщины, девушки, дети, старухи и старики. Все пять ям были полны до краев, — пришлось навалить поверх холмы земли, чтобы прикрыть тела. Земля шевелилась, судорожно дышала. Ночью многие из недобитых выползли из-под могильных холмов. Свежий воздух проник через разворошенную землю в верхние слои лежавших и придал силы тем, кто был только ранен, в ком сердце еще продолжалось биться, вернул сознание лежащим в беспамятстве. Они расползлись по полю, инстинктивно старясь отползти подальше от ям, большинство из них, теряя силы, истекая кровью, умирало тут же на поле, в нескольких десятках саженей от места казни. На рассвете все поле покрыто мертвыми. Утром убрали тела, добили тех, кто еще дышал и вновь закопали их. Трижды за короткое время земля над могилами раскрывалась, вздымаемая изнутри, и кровавая жидкость выступала через края ям, разливалась по полю. Трижды сгоняли крестьян, заставляли их наваливать новые холмы над огромными могилами… , - он замолк, собираясь мыслями. – Когда весной следующего года я приехал в Мюнхен, на увольнительную, надо было встретится с Гиммлером, со всеми, кто знал, кто я и кто и дал мне приказ убивать, защищать, сделать все, чтобы другие помнили ярость немецкого народа в облике зверя. Тогда я встретил ее. Хех, забавно что на фоне войны и смертей, я вдруг решил поиграть в героя-любовника, и не смущаться того, что сжимая ее в объятиях в короткие встречи, не мог забыть ни единой картины уничтожения. Это словно вторая часть тебя, так просто не избавишься, и все равно – столько крови на моих руках, а я беспокоился лишь за судьбу одного единственного человека.
Werewolf: За что? За что сражаются сейчас Шелли и Йозеф, за что сражались их страны? Зачем они все это делали, не уже ли… Нет, не уже ли, потому что такая человеческая природа, попытаться всеми силами захватить как больше земель. Люди больше всех орут, мы за благое дело, но где они тут видят благое дело, когда жестоко убивают всех, даже женщин и детей? Куда смотрит Бог, который должен защищать своих любимых человечков и наставлять их на путь истинный? Где его верные ангелы, которые должны приглядывать за этим миром? Да отдыхают наверно, что им еще остается делать. Земля давно превратилась в ад, по которой спокойно разгуливают монстры и упиваются кровью невинных. Словно обитая на шведском столе, бери не хочу, на всех хватит. Да уж, вера покинула эти края давным-давно, лишь пока в Шелли таилась какая то ее часть, заставляющая доверять Йозефу и верить в то, что он не такой плохой, как кажется на первый взгляд. Ей даже на какой то момент хотелось превратиться сейчас в человека, подойти к мужчине со спины и просто, обнять. Проговорить ему на ухо, что все позади и дальше будет только лучше, но он и она знали, что этому не быть. Это только в детских книжках бывают хорошие концы, в реальной же жизни все непредсказуемо. Волк сидел неподвижно, внимательно наблюдая за тем, что же предпримет сейчас немец, что он вообще скажет и чем же закончится их встреча. Убьют ли они в итоге друг друга, не смотря на свое родство или же нет, будут дальше бороться за свою свободу и жизнь? Наверно если бы Нельсон была вампиром, а не оборотнем, то ей бы не составило бы труда, в эмоциональном смысле, убить этого пса, но она не была этим кровопицей. Она была такой же как Чирский, была волком, зверем. Она выла на луну, а не бродила под покровом ночи и высасывала кровь. Она рвала человека на куски, а не оставляла после себя его безкровное тело. Она была такой же, как и он… Такой же… Как и он… Когда Йозеф встал, волк машинально проделал тоже самое, но, все же стараясь не двигаться с места, не на минуту не сводить свой желто-голубой взгляд. Заговорив о прошлом, когда он проговорил это так, словно так и должно было быть, Нельсон невольно зарычала. Почему, почему он говорит это так спокойно, без какой либо печали? Почему? Этот вопрос так и рвался из пасти зверя, но он всячески пытался себя удержать, стараясь не выбиться из под самоконтроля. Опустив морду, волк прикрыл свои глаза и продолжил слушать рассказ мужчины, словно пытаясь найти в них хоть ниточку истины, которую так трудно уловить. Эмоции, которые сейчас бушевали внутри, подавляли все человеческие мысли, заставляли звереть, желать пролить кровь этого человека, который сидел напротив и с легкостью говорил о том, что тут было. Да как он вообще смеет рассуждать такое, как он смеет решать, кому жить или умереть? Он что, Бог или может Дьявол? Он даже не был Смертью, которой дан список людей, которые должны погибнуть. А что, если тот мальчишка, который сбежал, мог выжить? Мог спасти свою жизнь, хоть и была лишь малая вероятность этого? Это зверство, даже Оборотень понимала это, хотя и понимала действия своего собрата. Одна ее часть словно говорила «Да, молодец. Ты правильно сделал», а другая вовсе кричала «Убить! Я должна тебя убить за все то, что ты сделал», вот и думай, как поступать. Вот и думай, какой выбирать путь, который в конечном итоге приведет тебя к неизвестности, как и любой другой, как любая и другая ситуация. Одна лапа зверя начала меняться и приобретать человеческое очертание, затем морда, тело и в итоге перед Йозефом появилась девушка, сравнима с ангелом, но с вечным клеймом монстра. Нет, она не жаловалась на свою участь, напротив ей нравилась своя вторя сущность. Она была готова остаться волком на всю жизнь, но она так же понимала, что не сможет, ибо была наполовину человеком, нуждавшимся в человеческих слабостях. – Ты говоришь так, как будто ты сама Смерть – Сквозь стиснутые зубы проговорила нимфа и медленно подняла свой взгляд на немца. – Ты говоришь так, будто в праве решать, кому жить, а кто должен умереть – Она медленно начала подниматься на ноги и сжимать руки в кулаки. – Ты говоришь так, словно ты избран для этого, что если тогда и я в праве так же решать? – Склонив голову набок, она начала плавно подходить к мужчине, внимательно разглядывая его в полумраке. Слушая, как его сердце бьется, так ровно и спокойно, словно не опасалось опасности. Не торопливая переступая с ноги на ногу, девушка оказалась возле Йозефа и злобно улыбнулась – Я сделала то, что ты просил. Та женщина жива и с той семьей все в порядке, хотя, может мне стоило их убить? Так же как ты и твои псы, убивали не в чем неповинных людей? – Вскинув бровью, она рывком сомкнула свою руку на горле Чирского, а второй крепко обхватила автомат. – Может тогда, ты бы понял, что ты был не вправе отнимать ту жизнь, которую не давал. – Надавив на его горло, Нельсон приблизила свое лицо к его и пристально посмотрела в его глаза своими. Злость кипела, самоконтроль начал трещать по швам, блондинка понимала, что могла его одолеть, точно также как и он, но почему то медлила. Может потому, что желала получить абсолютно все ответы на вопросы, которые скопились в голове и в душе. Может она просто думала, что именно Йозеф, сможет достучаться до нее и раскрыть глаза на мир, который прогнил уже до самого ада. – Вторая часть тебя… Ты любил ее и любишь, но ты превратил ее в жизнь в ад. Ты привел за собой смерть, потому что ее найдут Йозеф. Поймают как дворнягу и застрелят мои люди, мой народ. Германия пала и она сейчас станет полностью нашей, потому что уже скоро на ваши берега сойдут солдаты, которые будут отстреливать оставшийся сброд. Я не хочу этого, потому что я знаю, что ваши люди, как и мои, этого не заслуживают, но война… Она вроде бы закончилась, как кажется многим из нас, но вот-вот, на пороге будет новая, которую начал ты. Ты начал это, а не та женщина, которую я навещала. Знаешь, когда я назвала твое имя, она заплакала, я почувствовала ее боль, ее страх. Она не подумала о муже, о своем ребенке… Она думала о тебе. Она наверно задавалась вопросом где ты и что с тобой, даже не спросив у судьбы, а что ждет ее и ее семью. – Рывком отпустив мужчину, Шелли отошла на шаг назад и сдавила руки в кулаки, пытаясь, стараясь, сдержать себя. – Сюда идут американцы. Они ищут тебя, ищут меня. Они придут Йозеф совсем скоро, чтобы пристрелить тебя. Но для начала они пройдут мимо того дома, где живет она и всадят в ее тело целый магазин из своих стволов. Она может, будет просить о пощаде, но они не отступятся, потому что знают… Ты привел их к ней, твой запах остался на ней, даже я учуяла. Думаешь у нашего правительства, нет подобных мне? У них есть козырь, Йозеф, есть ли козырь у тебя? – Вскинув бровью, она сделала глубокий вдох и казалось бы злость отошла, позволяя нимфе слегка расслабиться. – Что ты будешь делать? Что будем делать мы? Ведь я подставила свой зад, вытаскивая тебя из пасти ада, который тебя ждал впереди – Вопросительно посмотрев на него, она сделала шаг в сторону и села напротив него, на край подоконника. – Я не хочу, чтобы эта страна страдала и не хочу чтобы мой народ погибал от ваших поганых рук, Йозеф. Ты предан Германии, я предана Америке, мы по разную сторону баррикад, но сейчас я запуталась. Я спасла тебя, понимая, что рискую своей свободой. – Подняв взгляд на немца, Нельсон как то грустно улыбнулась и поджала губы, прислушиваясь к каждому шороху снаружи.
Werwolf: Внимательный взгляд, сперва на волчицу, затем на прекрасную нимфу, вновь снизошедшую со страниц старой книги, которые хранились в бабушкиной комнате. Таких женщин он не видел раньше, до определенного момента, он даже не пытался их найти в толпе обывательниц среднестатистической испорченности, были только скупые иллюстрации мифов и страшных сказок созданных в назидание детям, чтобы те помнили все правила жизни и жили, иначе – смерть. Именно смерть он мог увидеть в ее глазах, именно смерть она могла бы увидеть в его, холод бил холод и вместе они ничего не могли друг против друга сделать, как бы ни старались, уход со сцены одного не означал победу другого, наоборот – шансы на выживание у утомленного зверя уменьшались, по крупинке, с каждой секундой, с каждым лишним вздохом. Ее прикосновение и вызывало омерзение, и было словно рукой помощи из мира реального, тот, который развернулся сейчас перед ним во всей своей красе и бил по лицу горькой правдой падение. Он уже не показывал полет вниз, он не обожествлял небо над головой, которое словно бы куда-то испарялось, растворялось в вихре и перемешивалось с землей, отнюдь, перед вами разворачивалась картина именно что дна и он, единственный еще дышащий, осознающий, анализирующий, находился посреди этой тьмы, поглощающей все, остатки былых надежд, последние человеческие чувства и привязанности давно погибшего мира, кости товарищей, пропавших и умерших, ослепляющих своей белизной, с оскалившимся черепом на одежде, смеющимся над ним, последним глупцом старой Германии. Йозеф прикрыл глаза и чуть опустил голову. Возможно, она была права, возможно, она говорила простую истину не человеколюбия, а рациональности приносимого зла в этот мир, но разве она знала, что такое смерть в полном смысле этого слова. Она, это прекрасное создание с белой как снег шкурой, привыкшая убивать разве что ради выживания, привыкшая к виду крови только тех, кого осудили другие и тому были доказательства, а все ли так невинно? Немец внимательно смотрел на Нельсон, следил за реакцией девушки, ее мимикой, ее действиями, ловил каждое слово и его интонацию, и решал для себя один единственный вопрос – так ли она права в своей неправоте. Нет, никто не давал ему полномочий решать за Бога, что истина, что ложь, никто не даровал ему возможность и лавры судии над жизнями невинных, и уж тем более как он посмел распоряжаться жизнью любимой женщины и жизнью Шелли. Выбирать все же не приходилось, он просто шел вперед, с призрачной целью, с несуществующими уже идеалами, а что он мог поделать – он родился убийцей, его отравили в ад еще задолго до того, как сердце перестанет биться и ангелы свершат свой суд. Что она могла знать об этом? Довольная и сытая в своей Америке, наслышанная о ужасах и реалиях этой бойни только по радио и газетам, предающаяся тлетворному влиянию беспечности, смотрящая на ту же Луну, что и он, только в тишине, когда слышны только цикады, дыхание стаи и собственное сердце. Сердце, пули, крики, разрыв снарядов, - вот что видел он, и просто так уйти от этого уже нельзя. Когда привыкаешь к смертности всего сущего, уже не пугает ничто – нет, какая то его часть сожалела о случившемся, какая малая доля говорила о том, что прихоть знания о ней дорогого стоила, однако ничего, ни доли эмоции на лице, ни страха, ни отчаяния, ни раскаяния, этот человек был мертв, этот зверь давно спал сном и видел сон, ужасный и непрерывающийся ни на минуту. Йозеф горько усмехнулся и посмотрел в окном на ночной город. Больше ни звука. Последние прохожие вернулись в свои дома, закрыли глаза и заснули. На утро каждого из них ждем странная новость, байки о волках, об американских военных, о русских Иванах, которые проходили здесь не так давно и странно себя вели, их ждет завтра – яйца с хлебом, для тех, кто побогаче, просто вода или видимость чая, для тех кто победнее, и яблоки, спелые, вкусные яблоки, которые уже созрели и деревья гнулись под их весом к земле. Правило номер один страшных сказок – никогда не ешь яблоко, сбитое ветром, внутри живет личина зла. - Да, ты права, у меня ничего нет против них, - он перевел взгляд на Нельсон, по прежнему смотря на девушку как-то отчужденно, словно не было никакой внутренней бури, словно он не метался между желанием разорвать ее в клочья и согласится с каждым словом. – У немца нет ни единого козыря против оккупантов и разорителей его страны, какая замечательная ирония. Что ж, если ей суждено умереть, может так оно будет лучше, мы все в сущности эгоисты и я уверен, что она будет умирать с поднятой головой и смотреть в глаза своим убийцам, забыв о муже и детях, которые останутся жить и так и не поймут почему их мать умерла. Если они пристрелят и меня за компанию – буду только благодарен этому. Нет, я не хотел быть в клетке, но видишь ли в моем положении уже не приходиться выбирать, я не чувствую вины за содеянное, но это тащит меня грузом все ниже и ниже в преисподнюю, без остановки в Чистилище и глупо строить идеалистические планы, что все может обойтись, и закончится для нас обоих хорошо. Не находишь? Я скажу тебе больше, американка, ты не права, - он покачал головой, возвращаясь вновь в картине города. – Твой народ не будет погибать от наших поганых рук, даже если вдруг фюрер воскреснет и поведет нас в бой, почему? Потому что вы выгодно расположены, вы находитесь в нескольких тысячах километрах, вы изолированы, вы самодостаточны, и вы бросите подыхать остальных, как сделали это раньше, как делали это в двенадцатом году, как делали это в тридцать восьмом, не обманный себя и не смеши меня, это не повод для гордости и не повод для бесполезных речей о спасении того, что погибло. Ты не хочешь, чтобы это страна страдала? Оглянись, она уже страдает, она уже обливается кровью своих сыновей и дочерей, улицы Берлина похожи на кладбище с перерытыми могилами, а постаментом служат блоки зданий, рушащихся от одного прикосновений, в квартирах все еще можно почувствовать смрадный запах разложения, как были убиты немцы, выстрелами, повешением, потому что привычка и вера не захотели их оставить и заставить молчать в последнем приветствии Гитлеру. Поздно спасать что-то, поздно говорить это, ты сошла на эту землю недавно, это чувствуется в тебе, день, может два, не больше, на тебе еще стоит печать твоего дома, еще можно почувствовать и закрыв глаза увидеть всю красоту того, что ты называешь своей страной, но эта – эта мертвая женщина, эта мать, которую режут пополам ради наживы, ради мести, ради того, чтобы, как ты выразилась, мы с нашими погаными руками никого больше не убили, чтобы мы потеряли последние остатки гордости и склонили голову не просто как поверженный противник, а как униженный раб капиталистической утопии. Он замолк прикрывая глаза рукой и шумно выдыхай, резко поднялся с места и сделав пару шагов в сторону, затем вернулся. - Я не был избран, чтобы убивать и чтобы решать кому жить, а кому умереть, мне пришлось стать таким, чтобы не стать другим, безвольным и мертвым, желание жить есть в каждом, и я куда более честен с самим собой, когда говорю, что мне безразлична смерть людей, знакомых или нет, солдат или гражданских, быстрая или медленная, я не наслаждаюсь и не горжусь этим, но я и не сожалею о том, что я тот, кто я есть. Мы оба звери, мы оба знаем что такое вкус крови, но разница в том, что ты привыкла видеть кровь только по необходимости, а не по принуждению или обстоятельствам. Ты слишком самоуверенна в своих словах, ты слишком предвзята на счет своего будущего, ибо кто знает, как все обернется, может статься ты совершишь нечто более ужасное чем я. Йозеф перекинул автомат за спину, откидывая волосы назад и будто прислушиваясь к чему-то, затем подошел к девушке вплотную, беря ее за руку и заставляя идти за собой. - Я не просил о спасении, но вопреки твоему мнению о нас, честь у меня имеется, и потому я вытащу тебя отсюда и отправлю в Америку, чтобы никаких долгов не было, и ты могла забыть обо всем, о Германии, о Нюрнберге, и обо мне, американка. Он повел девушку за собой прочь из дома, вниз пол лестнице, дальше через черный ход подъезда, и прямо по темной, погруженной в ночь улице, в стороне не безлюдных районов или леса, а в сам город, с уверенностью четкой и ясной, и готовым планом действий, не идеальным, но способным быть осуществленным. - В волка не перекидывайся, в городе полно собак, раньше здесь травили всех.
Werewolf: Внутри не было ни чего, кроме как некой вины перед лицом родины, но даже эта вина начала постепенно стихать, когда она смотрела на Йозефа. Злость и жалость – два чувства которые она сейчас испытывала к нему, и поверьте, она ни чего не могла поделать с собой. Может действительно, встать и просто убежать отсюда, куда глаза глядят? А может просто выбежать на встречу американских солдат, и сказать где находится сбежавший? Просто объяснить американцам, что она наоборот пыталась его догнать, а не помогала бежать, ведь те два-три мертвых солдата на базе уже никому не скажут о том, что видели. И тогда она очистит свою совесть перед страной, но осквернит ее перед своими собратьями, вот дилемма то. «Всегда слушай свое сердце, оно ни когда не обманет и не предаст…» эхом пронеслось в ее голове и она прикрыв глаза, вспомнила слова старого вожака стаи. Да, он был обычным животным, обычным волком, не способным превращаться в человека, но он был умен и после его смерти, Нельсон приняла звание «Альфа» на себя. Она была единственной, кто был достоин это в стае, но не потому, что она так считала, а потому что так считал старый вожак. Он знал, что эта девушка не даст в обиду свою семью, что она будет готова отдать за них жизнь, и он не ошибся. После кончины, Шелли возглавила стаю и всегда делала все для нее, порой она даже забывала о том, что является человеком. Но сейчас была совершенно иная ситуация. Она была далеко от своего дома, на совершенно незнакомой ей территории, с неизвестным ей оборотнем. Она была на войне, а не у себя в глуши, где текут реки, и поют птицы. Где спокойно и тихо, порой так тихо, что можно услышать биение своего сердца. Да, она не знала какого было сейчас Чирскому, она не знала каков был его настоящий мир и каково было его детство, но ей хотелось бы узнать. Ей бы хотелось бы понять его, по этой причине девушка наверно и освободила мужчину из плена. Взглянув сейчас ему в глаза, блондинка удивилась его спокойствию и тому, как он рассуждает о смерти своей любимой. Не уже ли этот человек не понимает, что может потерять раз и навсегда ту, ради которой может жить? Нет, Нельсон это не понять, потому что она была девушкой и в довесок к этому верной своим. – Это глупо. Твои слова глупы, ты сам этого не понимаешь что ли? – Возмутилась нимфа и неоднократно заморгала глазами. – Если бы ты ее любил, то ты бы пожертвовал собой ради нее. Не уже ли в твоей крови нет чувства вожака? – Пожав плечами, она отвела взгляд в сторону и вздохнула, мысленно что то обдумывая. –Да, может я не права, может ты не прав – не нам судить. Жизнь такая штука, что она порой может повернуться так, как ты этого не ожидаешь. Ты конечно можешь окончательно верить в то, что вашу страну не спасти, а я могу верить в то, что все можно решить мирно. Но знаешь – Девушка склонила голову на бок и прикрыла глаза – Я говорю то, что говорит мое сердце, то что говорит зверь во мне. Да, все думают волки – это убийцы, а некоторые кстати из нас это подтверждают.. но знаешь Йозеф – Шелли резко открыла глаза и посмотрела на него – Я не такая как ты или другие волки-убийцы. Я привыкла бороться за свою стаю, но я стараюсь это всегда решить мирно. Я не устраиваю войны за территории, которые не принадлежат мне. Да уж.. Бред, я несу бред – Промолвила она и вздохнув встала с места – Просто я хочу сказать вот что. Там откуда я, действительно все спокойно и мы спокойно существуем с людьми. Мы не видим что происходит у вас тут, лишь слышим и читаем. Мы не присутствовали на вашей войне и не можем понять, что вам пришлось пережить.. Но не оставляй надежды. Я не говорю, чтобы ты верил в лучшее и хороший конец, просто не оставляй надежды. – Пожав плечами проговорила блондинка и скрестив руки на груди опустила голову вниз. Она внимательно слушала последующие его слова, но больше ее насторожило то, что он сказал в конце «может статься ты совершишь нечто более ужасное чем я», эти слова словно звон колокола звучали в ее голове. Ведь он прав, возможно, она на самом деле ужаснее чем он, может она действительно монстр, а не он. Ее обратно на землю вернуло лишь то, что мужчина взял ее за руку и повел за собой. – А что если… - Резко вырвав свою руку, она прищурила взгляд и недовольно посмотрела на него – А что если я хочу помочь тебе и дальше? Что если я хочу присоединиться к тебе? – Ее голос прозвучал вновь уверенно, хотя мысленно она вовсе не понимала, что творила. Не уже ли она хотела присоединиться к нему? Не уже ли она хотела бросить свой дом, семью, ради одиночки? О нет, вы только не подумайте о том, что она влюбилась. Нет и еще раз нет, тут просто инкстинт животного. Она просто хотела помочь тому, кто был ей родственной душой, вот и все. – Хорошо, пока не буду превращаться в волка – Пожав плечами ответила та и вскинув бровью осмотрелась во круг. Подойдя к нему, блондинка аккуратно коснулась кончиками пальца его плеча, желая обратить его внимание на себя и улыбнулась краем губ – Пойдем со мной… Пойдем в мою стаю, где ты сможешь жить спокойно, где тебя не будет преследовать этот кошмар. – Робко отойдя на пару шагов, она закусила нижнюю губу и отвела взгляд в сторону, прислушиваясь к каждому шороху. – Я не заставляю тебя, просто хочу помочь тебе и освободить от мук – Буквально как ребенок, но искренне, ответила нимфа и посмотрела в глаза мужчины.
Werwolf: Йозеф улыбнулся девушке, хотел было даже приобнять ее за плечо, как обычно обнимают друзей поддерживая или ища поддержки, но в последний момент передумал, в голове прокрутилась картина допроса, затем помощь в побеге, затем слова девушки. Она была права. Он был прав. У каждого из этих существ правда была своя, вот в чем дело. Каждый из них рос в своей стране и воспитания, процесс взросления у каждого проходил по своему. Немец не знал как Нельсон передался этот дар, как она жила, как родилась, был ли кто-то у нее на родине, была ли нормальная человеческая семья или же девушка считала единственной семьей свою стаю и более никто не был ей нужен. Кто знает, может сопоставив их судьбы и найдя различия они могли бы найти лучше общий язык, придти в чем-то к единому мнению. Но такого никогда не будет, по одной единственной причине, один из них пытался половину своего прошлого просто забыть, как дурной сон, ведь он таковым и являлся. Что сделать, если все на самом деле, все эти красивые сказки об оборотнях, неправда. Реальность, как всегда, намного ужаснее вымысла, хотя и он порой напугает даже самого твердого храбреца, верующего в свои силы. Родиться от волчицы, понимать, сидя за школьной партой, что в отличие от одноклассников, у тебя никогда не будет матери как таковой, она не приласкает тебя, не скажет доброе слово, ты разодрешь колени в кровь, подерешься и кто же придет – отец лишь покачает головой и прочтет нотацию о том, какой ты другой и что это надо скрывать, бабушка проведет рукой по волосам и ответив дежурно – бог свидетель, - улыбнется, эта улыбка согреет, ободрит, однако это не равносильно материнской любви. Будучи волком ты более уверен в себе, будучи волчонком только так ты и видел ее, был с ней, наслаждался ее присутствием рядом, но ты ведь не волк в прямом смысле слова, и не человек, диковинный зверь, который скрывает свою сущность ото всех, даже от собственного отражения в зеркале, сперва страшась, потом – чувствую себя уродом и только когда ты ощутишь крови у себя на языке, только когда руки на следующее утро ты будешь отмывать от крови врага, ты поймешь – ты не урод, ни ничтожество и себя не стоит бояться, ты просто сильнее, лучше, ты мог бы быть идеалом человека, если бы не был зверем, чудовищем, но великим чудовищем. Йозеф вздохнул. - Этот кошмар и есть моя жизнь, ты еще не поняла? – он мягко взял ее под руку и пошел дальше, оставаться на одном месте, пусть даже в ночное время, но если кто заметит, они как на ладони, было безрассудно. – Знаешь в чем разница существенная между мной и тобой? Я понял это кажется только сейчас, когда выслушал тебя, когда понял, насколько разные обстоятельства нашего происхождения вынудили нас стать теми, кто мы есть. Мы волки, да, но кто мы на самом деле? Где родилась ты, как родилась ты, когда, ты помнишь? Я вижу это каждый раз когда закрою глаза, потому что весь мой мир состоит из этого самого кошмара, я не волк, я не человек, я оборотень, настоящий оборотень, не продукт лабораторной работы как мои псы, не зачарованный юноша из Дюссельдорфа, которого заколдовали, нет, это наследство, оно в крови, оно во мне, течет и бьем по сердцу, приговаривая к одному к законам мира животных, которые следует как то втискивать в законы общества. Немец перевел взгляд на Шелли, посмотрел на нее, по-доброму, словно на сестру или очень хорошего друга, или это просто показалось кому-то, было темно, огни городка гасли один за другим, возвещая о том, что все погружается в действительный сон. - Я всегда буду метаться между мирами, это удел моих предков, и мой тоже. Я никогда не смогу всегда быть с людьми, никогда не смогу быть и с волками, хотя общество последних я предпочитаю более чем. Я не вожак, я командир, и в этом и кроется вся причина того, что я не могу согласится на твое предложение, хотя – хотел бы, очень, но…я привык к этому кошмару, я привык к тому, что чуть что не так и на твой дом надвигается толпа, привык постоянно скрываться, привык убивать, не только клыками и когтями, но и оружием куда более страшным. Этого просто так не вычеркнешь и меня не изменишь, и я не хочу меняться. Я помогу тебе вернутся в Америку, кто-то из моих друзей в Берлине еще должен был остаться в живых, насколько я слышал, а дальше – просто забудь о таком существе как я. Он остановился и наклонился, коротко поцеловал Нельсон в щеку, казалось даже немного смутившись собственному жесту, однако затем резко оглянулся в сторону дома из которого они вышли. Чуткий слух уловил голоса людей, и еще запах, именно запах псины. Несомненно это был по их душу отряд, да еще с ищейками. - Быстрее, идем, - он схватил девушку за руку резко и болезненно и потащил за собой, свернув меж домов и ускоряя шаг. Они шли по узким проходам казалось вечность, сворачивая то налево, то направо, пока Йозеф резко не остановился и не отпустил руку Нельсон, делая ша в сторону и наклоняясь к открывшемуся перед девушкой люку, кое-как прикрытому травой и старыми, выброшенными вещами. Отодвинув крышку от указал Шелли, чтобы та спускалась вниз. - Это тоннель часть старой системы бомбоубежищ ведет до самого Манхейма, предполагалась, что это будет часть метро, но здесь во время чисток прятались евреи…безуспешно, поскольку не знали, куда ведут проходы. Спустимся вниз и выиграем время, если они не бросят попытки разыскать нас. Ты очень важная фигура на базе?
Werewolf: Какие чувства и эмоции бушевали внутри нимфы? Честно говоря, трудно это объяснить, там творился полный хаос. Она была напугана, была зла, и естественно в ней билось чувство самосохранения. Впервые в жизни, Нельсон оказавшись в чужой стране, стала врагом номер один – своей страны. Это на самом деле сильный отпечаток теперь на ее карьере и на ее жизни, она наверняка будет считаться в Соединенных Штатах – мертвой, в то время как правительство всякими способами будет стараться ее найти, попытать, а потом убить. Да, правила в Америки были жесткими, да они собственно везде были такими. Если ты дезертир, то не видать тебе престижной работы, хорошей зарплаты и спокойной жизни, ибо каждый час, каждую минуту и секунду твоей жизни, на тебя будут вести охоту. Она в один миг перевернула свою жизнь с ног на голову и теперь где то, в потемках сознания, жалеет об этом. Наверно все это потому, что она не готова становится новой целью для своих. Наверно она просто не готова быть одинокой в этом мире, и если кто останется у нее, так это стая, которая сейчас находится в лесах США и вожак стаи, наверняка ждет, когда вернется дочь. Наверняка они чувствуют, что Шелли в опасности, но, увы, ни чего не могут сделать, ибо они совершенно далеко, в Германии, через океан от родины. – И тебе не хочется попробовать пожить спокойно? – Поинтересовалась девушка и прижала руки к своей груди. Она немного не понимала Йозефа из за того, что у нее такой вот жизни, еще не было, она только начинается. Ведь ей придется и дальше убивать своих, если придется защищать свою шкуру. Блондинка внимательно выслушивала немца, внимательно смотрела своими голубыми глазами на него, и начала понимать суть его слов, их смысл. Он был прав, она не такая как он, у нее другой мир, у него другой, но все таки в них обоих есть, что то от зверя. Она не настоящий оборотень, она настоящий волк, хотя если обычный человек бы рассуждал, то сказал бы что это одно и тоже, но нет. Шелли была укушена диким волком, вожаком той стаи, в которой она сейчас находилась. Она не была рождена стать тем, кем являлась сейчас, просто девушка оказалась в ненужном месте в ненужный час. Она жертва превращения, а он нет, он родился уже таким и может в чем то блондинка завидовала ему, но это было неощутимо, ибо кто знает, если бы она родилась такой же, то и ее жизнь стала бы как у Йозефа?! Она волк – он оборотень, у них совершенно разные миры, но Нельсон почему то до сих пор чувствовала к этому животному родство. Даже тогда, когда она вошла в ту комнату, когда она даже понятия не имела кто он такой, когда она даже не знала, что ей предстоит узнать, она почувствовала родство. Да, это ее напрягло и насторожило, но никто же не говорил ей, когда нимфа бралась за дело, что той предстоит иметь дело с настоящим оборотнем. – Да, возможно ты прав – мы разные – Начала девушка своим сдавленным и хрупким голосом – Но, даже не смотря на все это, я должна сказать, что испытываю к тебе родство. Я уже тебе говорила, что в нашем роду, в роду волков, принято спасать своих товарищей и биться до последнего. Поэтому пока ты не окажешься в безопасности, я не смогу тебя бросить – Она опустила голову и устремила взгляд в землю, надеясь на понимание Чирского. После последующих слов немца, девушка медленно подняла взгляд и посмотрела в его глаза. Некая растерянность и боль выразилась на ее лице, она не хотела слушать такие слова из его уст, она надеялась на лучшее. Она не каждый день встречала настоящих оборотней и в принципе не знала как себя вести с ними, но ей не хотелось бросать мужчину, из за сочувствия и переживания. Всю свою осознанную жизнь Нельсон помогала своим собратьям и сестрам, у нее уже выработалось это в инстинкте, поэтому слова Йозефа сильно ударили по волчьему сердцу блондинки. Губы ее слегка задрожали и чтобы не заплакать, Шелли прикрыла глаза в тот момент, когда немец поцеловал ее в щуку. Сдавив свои руки в кулаки, она попыталась сдержать накатившие на нее эмоции, но ни чего не получилось, руки резко перелегли на плечи Чирского, и блондинка крепко обняла его. – Я не смогу забыть, не потому что не хочу, а просто не смогу. Наша память тем и отличается, что мы, волки, помним всю свою жизнь того, кому должны. – Отпустив его, девушка сделала робкий, маленький, шаг назад и опустила голову, принюхиваясь к какому то постороннему запаху. Изначально она не могла понять кто это, но потом ее взгляд резко расширился, и та перевела напуганный взгляд на Чирского. По его взгляду тоже было понятно, что он, что то учуял, поэтому рывком схватил нимфу за руку и потащил за собой. Шелли не сопротивлялась, она почему то полностью начала доверять немцу, хотя какое то время назад он был врагом номер один. Время перед глазами Нельсон пролетало как стая ворон, все мелькало и это наводило на нее ужас. Сердце которое билось с бешеной скоростью, готово было вот-вот вырваться наружу и бросить хозяина помирать прямо на дороге. Наконец они остановились и девушка едва не упала, не из за того что устала, а от навалившихся на нее событий за один день, ноги так и подкашивались, норовя уронить тело на землю. Она сделала глубокий вдох и выдох, после перевела взгляд на люк и подошла к немцу, кладя руку на его плечо и заглядывая в темноту люка. – Не настолько важная как мой бывший Босс, но все таки, а что такое? – Она вновь перевела взгляд на мужчину и слегка нахмурилась, пытаясь понять и уловить ход его мыслей.
Werwolf: - От этого зависит насколько долго они будут тебя искать и какую силу применят против тебя в Америке, - Йозеф усмехнулся. Ну вот, он снова в гуще событий не в клетке, не где-то в лесу, отсиживается и ждет пока вражеский отряд не пройдет и ему можно будет проскочить через ограду, чтобы поближе подобраться к Германии. Ведь именно там его и схватили, когда он всеми силами рвался вперед, на родину. Глупый поступок, совершенный отчаявшимся человеком. – Что ж, добро пожаловать, - он помог девушке спуститься, держа ее за руки и опуская вниз, чтобы затем она спрыгнула на твердую бетонную поверхность пола убежища. Затем, спустившись сам, прикрыл люк плотнее, чтобы его было трудно открыть и с этой и с той стороны. Да, он отрезал им путь выхода, оставляя единственно возможный вперед по туннелю, но тем же самым он и создавал гарантию того, что сможет провести девушку до Манхейма, оттуда до Гамбурга и дальше посадить на корабль, идущий на Британский остров. Оттуда ей куда проще будет попасть домой, чем, если бы они прорывались дальше на Запад, до самого Атлантического побережья Франции. Бомбоубежище куда они спустились было больше похоже на катакомбы, которые любили в прежние времена строить градостроители, в частности, под Парижем было множество подземных ходов, которые не только огибали весь город, но и выходили далеко за его пределы, а уж сколько историей было навеяно их не слишком приятным запахом из коллекторов и тьмой, поглощавшей даже солнечный лучи, - не счесть. Сродни им, также были устроены и тоннели в Германии, разве что только чище были. Взяв один из фонарей, Йозеф кивнул девушке чтобы та шла вперед, сам он держал дистанцию и опередил ее, тем самым, являясь своего рода проводником в этом подземном королевстве. Они прошли немного, прежде чем ноги Шелли могли наткнуться на брошенные чемоданы, а сама девушка вполне в свете фонаря могла разглядеть разбросанные по полу вещи, в том числе и детские. Носки, белье, платья, порванная пулями летевшими в беглецов мягкая игрушка, казалось, что все произошедшее случилось только вчера и может случиться снова, стоит немцу и ей свернуть за угол и потерять из виду длинный широкий коридор, ведущий к развилке в трех направлениях. Всю дорогу они шли молча, Йозеф не проронил больше ни слова с тех самых пор, как он сюда спустились, сосредоточенно смотря вперед и стараясь идти достаточно быстро, но не настолько чтобы Шелли, шедшая позади, отстала и заплутала в многочисленных лабиринтах. Даже если бы она перекинулась снова волкам, могли уйти дни для обнаружения выхода, здесь пахло ничем не лучше чем в заброшенном доме и это то и сбивало с толку, и потому наверное сам капитан и решил спуститься сюда, ведь если их будут искать с собаками, а наверняка так оно и будет, то бедные псы ничего не учуют кроме запаха разложения и смерти. На секунду он остановился, обернулся к Нельсон и достал из нагрудного кармана платок. - Вот зажми нос, чтобы не так резко было, - обратился он к ней и удостоверившись, что девушка его послушалась взял ее за руку. – Иди за мной, шаг в шаг, и постарайся не оборачиваться по сторонам. Хорошо? Нам совсем чуть-чуть осталось, мне знакомо это место, - уже как то более серьезно, нежели прежде обеспокоено и с долей заботы добавил он. Шаг вперед – еще ничего не было. Еще один шаг – и она могла почувствовать смрад, будто оставленный после лесного пожара. Еще – один, запах усиливался, к нему примешался запах формалина, бензина, и чего-то еще более терпкого и буквально оставляющего на языке неприятный прикус. - Еще чуть-чуть, постарайся глубоко не вдыхать, - откашливаясь сам, предупредил Йозеф. Он остановился, беря фонарь в другую руку и поднося его к стене. Свет выхватил из темноты прутья ступеней, ведущих наверх к закрытому люку. Обхватывая одной рукой прутья, он вскарабкался наверх и постучался по крышке, попытался ее сдвинуть, но тщетно. Затем протянул Шелли вниз фонарь, чтобы приложить усилия уже обеими руками. Крышка поддалась, скальзывая в сторону и впуская за собой солнечный свет. Лучи упали на пространство рядом с девушкой, освещая лежащие под ногами иссохшие до костей тела людей.
полная версия страницы