Форум » Прошлое » Shame's Tortures, Soul's Agonies [Wolverine & Husk] » Ответить
Shame's Tortures, Soul's Agonies [Wolverine & Husk]
Husk: Участники: Wolverine [Джеймс Хоулетт] & Husk [Пейдж Гатри] Время: недалекое прошлое Сюжет: [center]Убийство — всегда убийство, независимо от мотивов и обстоятельств. Посему те, кто убивает либо подготавливает убийство, суть преступники и разбойники, невзирая на то, кто они: короли, князья, маршалы или судьи.[/center] Возможно ли оправдать убийство? Всегда ли можно его предотвратить? И какая расплата ждет за совершенное в будущем? Пейдж впервые в жизни убила человека. Кто бы мог подумать, что это событие может так сильно повлиять на отношения с Джеймсом, человеком, которому раньше она доверяла как самому себе? Что чья-то чужая оборванная жизнь станет поводом усомниться в друге и учителе? Ведь то, на что раньше можно было закрыть глаза, теперь стало настолько очевидным, что не замечать этого просто невозможно. И тогда остается лишь один путь - снова и снова пытаться искупить эту страшную вину.
Ответов - 10
Husk: С грохотом захлопнулась входная дверь. Пейдж прислонилась спиной к деревянному покрытию и, глубоко вздохнув, соскользнула на пол. Холл всегда пустынен, а в такое время суток особенно. Мало кто из учеников встает еще до рассвета. Поэтому в ближайший час девушка могла не опасаться, что кто-то заметит ее, сидящей на каменном полу в обнимку с дорожным рюкзаком. Гатри закрыла глаза и, откинув голову, несильно стукнулась затылком об дверь. Потом еще раз. И еще раз. И еще. И еще. "Убийца. Убийца. Убийца." - звучало у нее в мозгу в такт ударам. Убийца. Монстр. Чудовище, лишившее жизни человека. Возможно, оставившее сиротами его детей. Вдовой его жену. И этому нет оправдания. Пальцы левой руки непроизвольно сжались в кулак - девушка еще чувствовала прохладу металлической рукоятки пистолета. Курок поддался не сразу. Не так-то просто спустить курок. Этот рычажок вовсе не такой податливый, как может показаться при просмотре кино. Перед глазами стояло лицо этого парня. Сколько ему было лет? Тридцать? Может, тридцать пять? Совсем молодой. А она оборвала ему жизнь, просто нажав на курок. "Но ведь он угрожал тебе. Тебе и еще четверым таким же невинным людям. И не остановился бы, если бы ты его не остановила." - робко прошептал внутренний голос, пытаясь хоть как-то оправдаться. Но Пейдж лишь сильнее стукнулась затылком об стену. Да кто она такая, чтобы отнимать чью-то жизнь? Решать, кто имеет право на будущее, а кто - нет? Неужели нет другого выхода? Она знала, что должна была что-то сделать. Что угодно, лишь бы остановить его. Остановить, но не убивать. А как смотреть после этого в глаза людям? Как она сможет заглянуть в глаза брату или поцеловать в щеку мать? Как, зная, что теперь на ее руках кровь, она сможет говорить с отцом? Убийство - прямой путь к одиночеству. Не всем дано быть героями. И что бы ни говорили ей профессор или Сэм, или Джеймс, ей, наверное, не суждено никогда им стать. Ведь кому какое дело, сколько ты вкладываешь сил в то, чтобы доказать, что ты хороший человек, если однажды ночью раздается взрыв выстрела и смертоносный кусок металла вылетает из дула. Из пистолета, который ты держишь в руке. Которым ты прицелилась в чью-то жизнь. И не важно, сколько усилий вкладываешь ты в то, чтобы спасти свою душу, если потом ты идешь и уничтожаешь чужую. Пейдж в последний раз откинула голову к двери. Последний глухой удар и в холле воцарилась тишина. Девушка не открывала глаз. Она знала, что сейчас ей все равно не на что смотреть. Куда бы она не перевела взгляд, везде увидит одно и то же - свою руку поднимающую пистолет, расширенные зрачки парня-военного, легкий дымок из дула и обугленную дыру в его шее, откуда моментально потекла кровь. А потом на нее бросилась какая-то женщина, всхлипывая и выдавливая слова благодарности. И никто никогда не узнает, как сильно Пейдж хотелось ударить ее по лицу и прокричать "За что ты меня благодаришь?! За то, что я убила человека?! Если бы пистолет был у тебя, ты смогла бы повторить это?!" "Умру прямо здесь." - вяло подумала девушка, согнув колени и подтянув их к груди.
Wolverine: Переливаясь серебристой канвой миллиардов далеких звезд, сверкало, искрясь, ночное небо. Снаружи было удивительно тихо: ни шелеста деревьев из ближайшего леса, ни шепота прохладного ветра, ни гулких шагов в здании, на крыше которого сидел Джеймс, не было. С недавних пор он полюбил это место – возвышенная над всей территорией школы плоскость, абсолютно безлюдная и такая близкая к лесу, к старинным соснам и елям, которые, будто умоляя о чем-то, тянули к особняку свои ветви. А его, Росомаху, звали туда, к себе, в сердце безмятежной природы, в его единственный и настоящий дом среди травы, деревьев, подземных источников, птиц, животных. Там отдыхала его душа, залечивала раны, непосильные никакой регенерации, спасалась от отчаяния и заряжалась силой, чтобы Логан мог идти дальше с гордо поднятой головой и несгибаемой силой воли. Скользя задумчивым взглядом по верхушкам сосен, мужчина прислушивался, стараясь различить хоть какие-то звуки, которые могли бы доноситься оттуда. Здесь, в школе, все было спокойно – ему даже необязательно было патрулировать извилистые коридоры, чтобы убедиться в этом. Идеальный слух, прекрасное обоняние, развитая интуиция. Для Хоулетта ночное дежурство, в отличие от других иксменов в особняке, приносило гораздо меньше неудобств, но все же одно особенное было: он не мог покинуть школу, уйти в лес или уехать в город. Он оставался здесь, сражаясь с бесконечными кошмарами ради возможности спать спокойно. И побеждал с переменным успехом. Сегодня верх взяла бессонница, приведшая его на крышу старинного здания, где Росомаха мог наслаждаться ночью во всем ее немом великолепии, тет-а-тет, без посторонних. Он мог часами неспешно измерять шагами расстояния, двигаясь по периметру, и размышлять о чем-то своем. Например, о том, что он так давно не был на родине. Или о том, что его ученики растут очень быстро, и совсем скоро команда Икс пополнится. Или о последней беседе с Ксавьером, которые, обычно, проходили не так гладко, как могли бы. Или о том, что ему сегодня снилось. Очередной кошмар, когда-то бывший явью. Прошлое неотступно следовало за ним, держась за его спину ледяной металлической хваткой, отяжеляя голову, сердце, мысли, заставляя двигаться по кругу. Что было на этот раз? Кровавая битва по Верденом или плен в лагере фашистов? Как странно, все сливалось в один огромный сон. И сном этим была его жизнь. Он вздохнул, остановившись у края и опустив взгляд вниз. Пейдж вернулась в школу, достаточно громко хлопнув дверью. В воздухе что-то напряглось, Росомаха почуял неладное, нахмурился и, бросив прощальный мимолетный взор на бледно-желтое блюдце луны, спустился вниз, ведомый одним лишь стремлением – помочь. Бесшумно и легко преодолев все этажи и разделявшие их коридоры, Джеймс замер справа от сидевшей на полу девушки, несколько секунд наблюдал за ней, а затем молча опустился рядом и, чуть наклонив голову в ее сторону, протянул раскрытую кверху ладонь. - Я здесь, совсем близко. И могу сделать для тебя все, что попросишь. И выслушаю все, что скажешь. И постараюсь помочь справиться с тем, что так угнетает тебя, Пейдж.
Husk: Несмотря на то, что Пейдж совершенно не ожидала услышать звук чьего-либо голоса, она даже не вздрогнула. В ту самую секунду, когда Джеймс заговорил, она как раз проходила через седьмой круг Ада, раз за разом погружаясь в кипящую жидкость. Девушка даже не открыла глаза. Она просто чувствовала, что мужчина сидел рядом с ней, чувствовала исходящее от него тепло человеческого тела. Живое тепло. "И что? Его бы ты тоже убила бы? В той ситуации, кто должен был быть перед тобой? Кто заслуживает того, чтобы быть тобой понятым, а кто достоин лишь пули?" Она знала, что он не уйдет. Джеймс как-то чувствовал это. Глупо сравнивать, но кошки же чувствуют, когда человеку плохо. Вот и он так умел. И всегда оказывался рядом, когда был необходим, чтобы научить, поддержать, помочь и подставить плечо. Вот только одному он не смог ее научить - тому, что делать в такой ситуации? Пейдж медленно повернула голову в его сторону и, открыв глаза, взглянула на Росомаху прямо из глубины своего Ада. - Джеймс. - она не знала, как сказать. Как сказать, что она не заслуживает никакой помощи, что всю свою оставшуюся жизнь она будет вспоминать это лицо, этого человека, эту загубленную жизнь. Неужели есть на свете кто-нибудь, кто может научить, как вести себя, что думать и на что надеяться, после того, как ты станешь убийцей? - Я человека убила. - ее лицо было спокойным. Пустым, но спокойным. Конечно, девушка раньше никогда об этом не думала, но ей казалось, что в такой ситуации люди хотя бы плачут. Но слез не было. Ничего не было. - Только что, пару часов назад. В Аризоне. Парень, военный. Если бы я этого не сделала, он, возможно, убил бы двух женщин с детьми. Я просто взяла пистолет и застрелила его, понимаешь? Не раздумывая ни секунды. Пейдж смотрела Джеймсу прямо в глаза, ничего не надеясь там увидеть. Что бы это ни было - жалость, гнев, сочувствие, шок или, может даже, разочарование. Все это просто резало бы ее без ножа. Зачем же тогда смотреть? Да потому что она заслужила. И ее спокойное, слегка растерянное лицо, было лицом человека, сгорающего заживо. Гатри была готова принять любое наказание, все равно оно не было бы страшнее пламени, пожирающего ее изнутри. - Я хотела бы, чтобы на моем месте там был ты. Или профессор. - девушка на секунду отвела глаза, затем снова перевела взгляд на Джеймса. - Вы всегда знаете, что нужно делать. Как делать это правильно. Перед ней сейчас был человек, в котором она никогда не сомневалась. Умный, храбрый, добрый и на зависть решительный. Да, Пейдж всегда хотелось быть хотя бы немного на него похожей. И вот она сидит перед ним, - скрюченная, опустошенная убийца, которая не смогла взять ситуацию под контроль. Судьба порой подбрасывает ситуации, полные жестокой иронии.
Wolverine: Раненая птичка в клетке собственных переживаний – вот на кого сейчас походила Пейдж, которая смотрела на Хоулетта взглядом, полным скрытой боли и рокового внешнего спокойствия, больше напоминавшего пассивную степень отчаяния. Он сдержал тяжелый вздох и предательское волнение, которое могло бы лишь усугубить сейчас ситуацию, и, чуть наклонив голову в сторону девушки, замер, слушая ее признание с трепетным вниманием. Важна была не столько новости, сколько тембр голоса Пейдж, мгновения паузы между словами и их эмоциональная окраска. А еще ритм ее пульса и частота дыхания… И чтобы как можно точнее определить состояние девушки, Росомахе требовалось уловить все и сразу. Ее короткий монолог нес в себе столько морального напряжения, что Джеймс непроизвольно обнял ученицу за плечи, осторожно, не желая вызвать отторжение, прислонился к ее хрупкому телу, чтобы она ощутила – она не одинока. - Знаешь, чем отличается убийца от героя? Один убивает ради себя, своей выгоды. А другой делает это ради других. Спасти, защитить, предотвратить. Для тех женщин с детьми ты герой, Пейдж. Осталось лишь осознать это для себя. – он замолчал, коснулся затылком стены и поднял взгляд к потолку, подтянув поближе согнутые в коленях ноги. Терзания Хаск, казалось, передались и ему: теперь он вспоминал тех, кого убил за свою долгую и не самую мирную жизнь. - Я приведу пример.. На войне награждают и осыпают почестями тех, кто, грубо говоря, убьет как можно больше вражеских солдат. Их считают героями, ими гордятся друзья и родные. Потому что они защищают свои идеалы, убеждения, нацию, семью, государство. И пусть сейчас официально нет войны, порой сильным приходится делать выбор – взять на себя ответственность за судьбы других или же, покорившись вместе с остальными, позволить кому-то распоряжаться их жизнью. Ты защитила невинных от человека, который уже одним своим желанием и попыткой убить их, переступил черту и стал преступником. Ты предотвратила трагедию ценой его жизни и своего душевного спокойствия. Ты сделала то, что должна была. Ты героиня, Пейдж. – Росомаха замолчал, внимательно посмотрев на девушку, чтобы понять, как повлиял его монолог на нее. Все-таки во всей школе никто лучше Джеймса понять Хаск в такой ситуации не мог.
Husk: Пейдж судорожно вздохнула, когда тяжелая теплая рука Джеймса легла на ее плечо. Быть рядом с ним означало быть в безопасности. Она даже не допускала мысли о том, чтобы не верить ему. Джеймс был единственным человеком, вера в которого была абсолютно безгранична. И хотя девушка скорее сама бы наложила на себя руки, нежели позволила ему защищать себя при этом бездействуя, она точно знала, что даже тогда он бы справился. Просто потому что он всегда справлялся. А она нет. - Но это неправильно. Для них я герой, потому что положила конец чьей-то жизни. А кто я для этого парня? Для его семьи я кто? И кем я должна быть после этого для самой себя?! Пейдж чувствовала, что пульс стремительно учащается. Грудную клетку резко сдавило, создалось ощущение, словно из легких рывками выходит воздух. И не попадает обратно. Ей вдруг стало страшно. Она точно знала, что такое приступы паники, и понимала, что сейчас находится как раз на грани чего-то подобного. Но сейчас девушка ничего не могла с этим поделать. Самоконтроль остался там, в Аризоне, возле тела убитого солдата. Где-то там осталась и Пейдж Гатри - фермерская девочка, которая всю свою жизнь старалась быть хорошим человеком. - Я слышала, что говорят про войну. Что после нескольких убитых уже перестаешь считать. Чтобы не сломаться. - говорила она. Говорила тихо, срываясь, словно слова вот-вот должны были перейти в бурные рыдания. Говорила просто потому что это был единственный способ оставаться в сознании. - Скажи мне, когда ты перестал считать оборванные тобой жизни? Где находится та грань, когда ты перестаешь думать о тех людях, которые больше никогда не сделают вдох и не откроют глаза, и начинаешь беспокоится о своем душевном равновесии во имя нации и государства? И сколько же еще, черт подери, человек я должна убить, чтобы начать наконец считать себя героиней?! Смутно, откуда-то из глубины, Пейдж осознавала, что повышает голос. Что скоро сорвется на истерический крик. И что она говорит Джеймсу такие вещи, которых он не заслуживает. Но раз он пытается объяснить ей всю суть предотвращения трагедий, то пусть научит и тому, как мириться с последствиями. Потому что сейчас девушка не знала, как быть дальше. Как подняться на ноги, как смотреть в глаза людям, осознавая, что среди них могут быть отец, мать, сестра, младший брат, жена или, может, сын, того человека, которого она застрелила. Откровенно говоря, Гатри не знала, что же на самом деле она должна была сделать в той ситуации. Иногда бывает, думаешь о чем-то, представляешь свой поступок и коришь себя за то, что поступила так, а не иначе. Так вот Пейдж просто корила себя за то, что поступила так. Потому что, как нужно было поступить иначе, она не знала. Но этот ответ был ей просто необходим. Потому что без веры в то, что этот вариант есть, что возможность сделать выбор существует, и что она, возможно, сможет искупить свою ошибку, без веры в это девушка просто не могла дальше существовать. Потому что, если в этом мире есть ситуации, в которых нет выбора, кроме как убить, то жить в таком мире девушка не хотела.
Wolverine: Он терпеливо молчал, позволяя Пейдж выговориться, внимательно слушал ее, с нарастающим беспокойством наблюдая за тем, как ухудшается ее состояние. Казалось, он чувствует все, что происходит сейчас внутри Гатри, и бессилие, когда невозможно радикально все изменить, чтобы такая замечательная девушка не страдала, лишь углубляло волнение в сердце. А слова, обращенные к Джеймсу на тему, о которой он десятилетиями мечтал забыть, задели его еще сильнее, окончательно сорвав внешнюю маску невозмутимости. Убрав руку с плеча Хаск, Джеймс медленно поднялся с пола, сделал несколько шагов к противоположной стене и поднял взгляд на висевшую картину с изображением поля битвы времен Первой Мировой. Сейчас подобное совпадение казалось издевкой. «Кто я такой, чтобы убеждать ее в том, что убивать не всегда плохо. И прав ли я в своей философии, выращенной на трупах, в реках крови, приступах нечеловеческой ярости… Кто я такой, чтобы давать ей надежду на искупление греха, если с этой ношей просто так не расстаться. Почему она говорит мне все это, чего она ждет от меня? Я не могу дать ей душевный покой, я сам ищу его с детства… Этот разговор ни к чему не приведет, я не тот, кто может помочь ей. Профессор… Ксавьер без труда избавил бы ее от этих воспоминаний… Если не будет другого выхода. Ох черт. Убийцу спрашивают о моральной стороне убийств. Парадокс. Все, что я скажу в утешение, будет ложью. А если я покажу ей правду, она погибнет сама…» - Джеймс тяжело вздохнул, очнувшись от своих размышлений, и повернулся к девушке. Та выглядела еще хуже, вот-вот, казалось, она сорвется… Он вернулся к ней, и, прошептав что-то успокаивающее, легко и незаметно подхватил Пейдж на руки. Хрупкое тело было разгоряченным, и, похоже, она чуть дрожала. - Не бойся, я ничего плохого не сделаю. Лишь отнесу к себе. Здесь, в коридоре, говорить откровенно трудно и неудобно. Займешь место в кресле, налью тебе что-нибудь выпить, и, глядишь, чуть легче станет. А насчет меня… Пейдж, ты ведь понимаешь, что я не могу спасти тебя от разъедающей изнутри вины? Я лишь объясню и расскажу тебе все, что захочешь, а судить о том, смертельный ли грех – убить ради спасения или нет – я не имею права. – тихо говорил Росомаха, поднимаясь наверх по лестнице с Гатри на руках. Сам он был задумчив и напряжен: в мыслях все еще готовил ответ на вопрос девушки про себя самого. Достаточно быстро они оказались в его комнате, Джеймс усадил одаренную в кресло, стоявшее у окна, укрыл ее теплым пледом, чувствуя, что она все еще дрожит, и подал ей стакан с коньяком, поставив на всякий случай еще и электрический чайник, если она захочет выпить что-то горячее. - Есть еще абсент, виски, водка. Из легкого – пиво, мартини, вино, но сейчас оно тебе не поможет. – Объяснил мужчина, наполнив и свой стакан алкоголем. Включив торшер у кровати, он отошел к окну, уселся на подоконник и, поставив свою порцию рядом, поднял взгляд на Пейдж. - Ты спрашивала, когда я перестал считать своих жертв… Сложный вопрос. Я никогда не занимался этим. У меня достаточно сильный инстинкт самосохранения, не позволяющий опускать руки и сдаваться, и многократно повторявшаяся амнезия, из-за которой несколько десятилетий своей жизни я абсолютно не помню. Пожалуй, именно это и спасает меня от полного сумасшествия… А вообще, знаешь, всегда есть выбор: либо умереть самому, либо… Либо продолжать бороться, спасать тех, кого можешь, принимать все повороты судьбы с достоинством и не заниматься самобичеванием. Пейдж, если сложно справиться самой, ты можешь попросить Чарльза стереть те воспоминания. Жизнь продолжается. Если бы я так убивался после каждой жертвы, меня бы уже давно в живых не было. Это борьба. Чем не естественный отбор? Мы сражаемся за право остаться здесь. Потому что там ничего нет. И любой ад лучше абсолютной пустоты… - он умолк, сделал глоток алкоголя и перешел от окна ко второму креслу, усевшись напротив девушки. Ласково и грустно взглянув на нее, Джеймс устало прошептал: - Ложись спать. Вечером все беды кажутся гораздо более неотвратимыми, чем есть на самом деле… Во всем есть плохое и хорошее. И твой сегодняшний поступок – не исключение. Если тебе от этого станет легче, я поищу завтра потенциальных родственников того парня и, если они есть, объясню, как все было. Чтобы они знали, кем на самом деле он был.
Husk: Плечо обдало прохладой. Джеймс убрал руку и поднялся на ноги. Вместе с этим девушка почувствовала, словно из нее выкачали весь воздух. Раздражение стремительно сменилось усталостью, которая навалилась так резко, словно ее придавило куском обрушившегося потолка. "Оно и к лучшему было бы. В конце концов однажды уже приходилось умирать." Пейдж поставила локти на колени и закрыла лицо ладонями. Это, казалось бы, такое простое и короткое движение отняло почти все силы. Разноцветные точки равномерно кружились перед глазами, девушка чувствовала спиной прохладу какого-то твердого покрытия, но уже не могла сказать точно - стена ли это, или же она уже упала и теперь под спиной находится каменный пол. "Почему не плачу? Неужели душа уже настолько почерствела, что невозможно помянуть убитого человека хотя бы парочкой слезинок?!" А потом ее тело мягко оторвалось от пола. "Значит, это была стена." Пейдж почувствовала, что голова откидывается назад и напрягла шею, чтобы хоть как-то сохранить остатки собственного достоинства и не болтаться у Росомахи на руках, как безвольная кукла. Так же она и чувствовала себя - изломанной куклой, жалким подобием того, кем было еще несколько часов назад. Она чувствовала, как напряглись мышцы на руках мужчины, из его груди толчком вырвался воздух, когда она взвалил на себя ее обмякшее тельце. Опустив руки, девушка прислонилась головой к его плечу, чувствуя, как его тепло постепенно заполняет ее саму. Холодный пол за считанные минуты остудил ее тело, а теперь вот Джеймс так запросто его нагревает. Это напомнило Гатри о ящерицах, змеях, да и вообще всяких разных хладнокровных. Может, она теперь тоже не сможет самостоятельно поддерживать температуру своего тела. Солнце будет разогревать кровь, а тень остужать, и так всегда. А может, это было проклятье? Не зря же об убийцах говорят ни что иное, как "хладнокровный". Человек, который не способен самостоятельно растопить свою кровь. Не способен переживать чужую смерть. "- Но ведь я же способна, разве нет? - Ничего, девочка, скоро ты утратишь и это." Когда Пейдж была маленькой, на большом валуне возле крыльца их дома всегда грелись ящерицы. Маленькие разноцветные существа, которые могли целый день не менять своего положения, подставляя шершавую спинку солнцу. Для маленького ребенка поймать ящерицу - незабываемое приключение, поэтому девочка часто охотилась за юркими созданиями. А они всегда убегали. Но Пейдж знала, что не пройдет и нескольких минут, как они вернутся. Всегда возвращаются, чтобы любой ценой согреть свою холодную кровь... Размышления прервались легким толчком. Джеймс опустил ее в кресло и живое человеческое тепло сменилось шерстяным пледом. Девушка с некоторым трудом сфокусировалась на мужчине, который протянул ей стакан. Не спрашивая и даже не задумываясь о том, что это такое, Пейдж просто проглотила содержимое. И тут же горло обожгло. Огонь провалился дальше вниз, куда-то в желудок и теперь горело вообще все. Девушка поперхнулась и кашлянула. Вообще-то пить ей было противопоказано, не говоря уже о личных каких-то убеждениях, но она когда-то слышала, что можно залить проблемы спиртом и если Росомаха считает также, что ж, она сделает так, как он скажет. - Я никогда... - она кашлянула еще раз и протянула стакан обратно Джеймсу. - Я никогда не позволю стереть мои воспоминания. Перед глазами вдруг отчетливо предстал Чарльз Ксавьер. "Любые воспоминания - это часть тебя. Все, что с тобой было, сделало тебя такой, какая ты есть. Если не будешь знать того, что делала, ты не будешь знать, почему это случилось. Значит, ты не будешь знать себя." - его вкрадчивый спокойный голос будто наяву зазвучал у нее в ушах. Он был бы против этого. Но сделал бы это, если бы она попросила. - Ад лучше пустоты... - повторила девушка слова Джеймса, глядя прямо ему в лицо. Глаза слегка затуманились от выпитого коньяка и разливавшегося по всему телу жара. Пейдж провела рукой по растрепавшимся волосам. Пальцы нащупали какую-то щепку. Вероятно, она попала туда, когда деревянная постройка разлетелась вдребезги. Гатри вытащила щепку и покрутила в пальцах. - Если бы ты мог вспомнить все, то согласился бы на это? Согласился бы знать, что ты натворил в жизни и почему? Или ты настолько уверен в себе, что не считаешь это необходимым? И настолько неуверен. Несмотря на то, что в голове слегка шумело, Пейдж отчетливо видела все, что происходило вокруг - напряженное, полное сочувствия, лицо Джеймса, мотылька, бьющегося в окно с улицы, загнутый уголок одеяла на кровати... Все вокруг шло своим чередом. Ничего не изменилось из-за ее поступка. И вряд ли изменится.
Wolverine: Признаться честно, это полуночную беседу никак нельзя было назвать приятной. У Росомахи возникало такое чувство, словно его стремятся избавить от годами создававшегося кокона относительного душевного равновесия. Пейдж наносила один ощутимый удар за другим по его воспоминаниям, мыслям, эмоциям, и ее слова, испытывающие и ироничные, как казалось мужчине, достигали цели, задевая его. Похоже, Хаск выбрала оптимальную тактику: лучшая защита – это нападение. Это, пожалуй, было лишним, ведь Хоулетт был настроен к девушке абсолютно иначе: с сопереживанием, сочувствием, искренним желанием помочь. Вопрос одаренной повис в тишине, мутант опустошил свой стакан, откинулся на спинку кресла после того, как опустил его на пол, и закурил сигару, с прищуром глядя куда-то сквозь Пейдж. Отрешенно, но в то же время пронзительно и как-то странно, что-то новое было в его взгляде. Хрупкий баланс внутреннего покоя был нарушен. Затем, спустя несколько секунд, он наконец отозвался низким и твердым голосом: - Я достаточно уверен в себе, чтобы максимально объективно оценивать свои поступки без лишнего вреда для собственности нервов… - он едва заметно улыбнулся, без радости или довольства, но с грустью и каплей иронии. Джеймс никому не позволял копаться в собственной душе так, как это пыталась делать Гатри. И в то же время он без труда вернул себе прежнюю невозмутимость – должен же кто-то мыслить трезво. - Но если бы на самом деле появилась такая возможность, то, честно говоря, я сомневаюсь в том, что смог бы жить дальше нормально. В лучшем случае попал бы в психушку. Поверь мне, Пейдж, если бы ты видела хоть пару лет из моей жизни, воспоминания о которых не затронула амнезия, ты сейчас не задавала бы мне подобных вопросов. Никому из всей школы это и не снилось, и уж тем более в реальности ни с кем не случалось. И пожалуйста, не играй со мной, хорошо? Если зверя дразнить, он легко может разозлиться, а мне очень не хочется усугублять ситуацию и портить отношения. Если ты хочешь узнать обо мне что-то, без проблем, только не нужно сарказма и вызова в словах. – В глазах Джеймса блеснул звериный огонек, он потушил сигару о собственную ладонь и со спокойной задумчивостью проследил за тем, как быстро затянулся ожог. Небольшая порция боли отрезвила и успокоила вновь, и, поднявшись с кресла, он подошел к Гатри, присел перед ней на корточки и, посмотрев в ее глаза, взял у нее из рук деревянную щепку, чуть повертев ее. - Это когда-то было деревом. Оно росло, крепло, никому не мешало, но пришли люди и спилили его. Казалось бы, дерева больше нет, верно? Но это не так, ведь щепка по-прежнему пахнет как дерево и имеет ту же текстуру… Просто оно очень изменилось, не по своему желанию, а в силу различных событий. И пусть это лишь осколок прежней красоты и величия, своей природы щепка не потеряла. И в том, что так сложилась судьба, вины самого дерева нет. Теперь оно приспособлено под другой образ существования. Важно приспособиться. И принять то, что случилось. И продолжать жить, пусть даже если когда-то сгорим дотла. Пожалуй, именно это и является обычно стимулом не сдаваться. – Вернув щепку девушке, он на мгновение накрыл ее ладонь своей рукой и тепло улыбнулся. А затем Хоулетт выпрямился, вернулся к себе в кресло и устало прикрыл глаза. Внутри бушевали воспоминания о не самых приятных моментах прошлого.
Husk: Пейдж, не отрываясь, смотрела в глаза Джеймсу и не могла не заметить короткой вспышки у него в глазах. Он спускал на тормозах ее вопросы, старательно защищаясь. Что же человек защищает в таких ситуациях? Свою честь? Свой авторитет? Свою совесть? Или, может, свою душу, где бы она ни была? Возможно, в этом и есть основной ключ. Люди всегда защищают себя. Нет никакого хваленого самопожертвования. Никто не готов пожертвовать все, что угодно. Кто-то может отдать жизнь, кто-то готов поступиться своей честью. Но у каждого человека есть предел. Тот самый, через который они не готовы переступить ради кого бы то ни было. Говорят, мать способна совершить все что угодно, защищая своего ребенка. У Хаск не было детей, но она была уверена, что даже у всеобъемлющей материнской любви тоже есть пределы. Ни один человек не готов вообще на все. - Так вот, значит, кто я такая теперь. Жалкое подобие человека. По-прежнему пахну как человек, по-прежнему имею такую же текстуру. Но теперь всего лишь осколок того, кем была раньше. - в ее голосе сквозила горечь, плохо сдерживаемый гнев и еще какой-то странный оттенок. Вроде как, когда человек неожиданно начинает понимать что-то, о чем раньше не догадывался. Она вдруг осознала, что, если даже ей теперь суждено быть щепкой, которую сломали, то кто же тогда сейчас сидит перед ней? Ее рука хранила тепло человека, которого ломали раз за разом. Который сам себя ломал, ведь пример с деревом не подразумевает того, что дерево совершило чудовищный поступок, которому нет оправдание, совершило его по своей воли. Так вот, если убийство - это то, что расщепляет человека, то Джеймс сейчас расщеплен на тысячу кусков. И если она утратили свою человечность, то насколько же сидящий перед ней мужчина уже приблизился к крайней черте, когда человека уже нет? И сейчас он мягко угрожал ей. Пейдж выпрямилась в кресле, теплый шерстяной плед, ставший вдруг жутко тяжелым, упал на ковер. Как же она раньше не заметила этого? Как же девушка раньше не обращала внимания на то, что Джеймс так сдержанно, но так явно угрожал ей? Бывает, что друзья так поступают, но может ли она называть этого человека своим другом? Дружба - это взаимный процесс, взаимное копание друг в друге, а с Росомахой у них никогда не было двухстороннего процесса. Эти отношения всегда были монологом, даже если он старательно маскировал их под диалог. "Постой-постой, а ты разве думала, что вы друзья? Притормози, девочка. Ты ученица, он твой учитель. Это его работа - учить тебя, поддерживать, когда ты неспособна к обучению. Поддерживать для чего? Верно, умница. Для того, чтобы ты снова встала в строй. Чтобы снова могла пахать на благо окружающих." Все те годы, которые Пейдж провела в школе, она принимала отношения с окружающими такими, какие они есть. С кем-то лучше, с кем-то хуже, но это были честные отношения. Никто не притворялся. - Черт побери. - прошептала она очень-очень тихо, поднимаясь на ноги. Слегка покачнувшись, девушка быстро подошла к окну. Она вдруг подумала о том, что наверное существуют мутанты, которые могут видеть количество совершенных убийств в виде крови на руках людей. Этакая буквальная интерпретация выражения "руки по локоть в крови". Что же они видят? Как они пожимают руки знакомым? Пейдж не оборачивалась к Джеймсу. Слишком богатая фантазия услужливо подкидывала окровавленную кожу знакомых и девушка не хотела даже думать о том, как бы сейчас выглядела она сама. И как бы выглядел Джеймс. Интересно, что мужчина имел в виду, говоря, что может разозлиться? Что он перестанет утешать ее? Или разговаривать с ней? Или проткнет ей грудь стальными когтями, чтоб не повадно было? Может, и стоило проверить. Может быть, это и есть искупление. Потому что ошибки нужно исправлять. Необходимо зализывать раны, которые кровоточат. Не забывать о них при помощи добровольной амнезии. А искуплять. - Знаешь, Джеймс, а ты и правда зверь. Я теперь это вижу. - тихо проговорила девушка, слегка обернувшись. Ровно настолько, чтобы в случае необходимости быстро отвернуться. Ну, например, если она вдруг увидит его окровавленные руки... С этими словами Пейдж исчезла. В окно вылетела крупная хищная птица и, судорожно взмахивая крыльями, направилась к городу. Девушка не могла видеть того, насколько сильно ранила Джеймса своими словами. Сейчас она направлялась спасать свою душу. Человек всегда спасает свою душу.
Wolverine: «Благими делами выстлана дорога в ад». Эта поговорка практически всегда подтверждалась в жизни мутанта. Была еще одна подходящая фраза: «Не делай добра, не получишь зла». Все эти слова, конечно, с долей горечи и разочарования, пришли на ум Хоулетта первыми, после того как Хаск обернулась в птицу. И улетела, оставив его одного с небрежно брошенным укором, который, видимо, должен был сильно задеть его. Хорошо, что девушка не видела выражение лица учителя, когда взмыла в небо. Вряд ли бы ей понравилась его улыбка. Странная, болезненная, горькая усмешка. Она не открыла для него Америку своими словами, не совершила революцию в его душе. Она лишь подтвердила то, что он и так прекрасно знал. «Бедная девочка, а чего ты от меня ожидала? Только узнала, кто я такой? Я же никогда не скрывал своей истинной сущности. Так что лучше упрекни себя в том, что придумала себе какого-то персонального Джеймса. И заодно в том, что сбегаешь от правды и ломаешься сразу же, как только в жизни случается что-то более страшное, чем двойка по физике… Я убил своего биологического отца, когда мне было двенадцать. Что ты знаешь обо мне и моем звере. Лучше держаться от меня подальше, раз такое отношение к тому, что практически невозможно подчинить и исправить.» - он подошел к окну и закрыл его, затем спокойно задвинул шторы, развернулся, без колебаний собрал вещи в небольшой рюкзак и, оставив дверь незапертой, спустился вниз, на первый этаж. Коротко осмотревшись по сторонам, Хоулетт выбросил мобильник в урну у выхода и покинул школу, бесшумно закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Нет, он не собирался искать ту, которая только что подтвердила обе поговорки про зло, добро и отношения между людьми. Он искренне желал помочь ей, поддержать, приободрить. Он жертвовал ради этого собственными эмоциями, покорно справлялся с всплывавшими воспоминаниями из не самого приятного прошлого, делился с ней самым сокровенным. А все это оказалось лишним. Росомаха не знал, что именно хотела от него Пейдж, но в любом случае она зря так перевела стрелки и стала защищаться, атакуя. Но если ей это было жизненно необходимо, чтобы, причинив боль другому, избавиться хоть от части своей – пожалуйста, Хоулетт позволил ей сделать это. Но больше оставаться в школе он не мог. Еще до этой беседы накопилось достаточно неприятных вещей, которые буквально выпроваживали Джеймса отсюда. Гатри оставалась одной из немногих, которые все еще были небезразличны ему. А вот он оказался безразличен. Тяжело вздохнув, Хоулетт, уже добравшись до гаража, завел свой мотоцикл и, опустив на голову шлем, умчался прочь с территории особняка. Куда он направлялся – неизвестно, даже сам мутант этого не знал. Как обычно, он повиновался чутью. Но в одном Росомаха был абсолютно уверен: обратно он не вернется.
полная версия страницы