Форум » Нью-Йорк » Заброшенная церковь 0.4 » Ответить
Заброшенная церковь 0.4
Попрыгун: Некогда это было красивое здание, постороенное в готическом стиле с присущей ему мрачной красотой и таинственностью. Там уже давно не проходили церковные службы, которые могли бы позволить людям и мутантам замолить свои грехи или просто вылечить свою душу. Тем не менее старожилы этого района поговаривали, что иногда кто-то разжигал старинные светильники, и тогда здесь звучали молитвы. Сейчас же бывшая церковь полностью разрушена. Земля под ней выжжена. От былой красоты почти ничего не осталось и лишь очертания некоторых стен, которые уцелели, напоминают о прекрасной архитектурной постройке, что некогда была на месте этих руин.
Ответов - 47, стр:
1 2 All
Sanae Energo: Единственный плюс в этой ночной 'прогулке' по городу- отсутствие пробок. Да и вообще, все мирное население сейчас нежно посапывало в кроватке, видя сны про банальную жизнь, или же занимались сексом, закрыв окна и парясь в душной комнате, еле сдерживая крики и громкие стоны, для того чтобы не разорвать спящим их наивные сны. На дорогах лишь изредка появлялись машины, поэтому скорость можно было намного прибавить, лихача на поворотах и светофорах, практически нарушая все правила дорожного движения какие только можно. Как во всяких романах или или детективах, малышку колеса сами 'вывели' к заброшенной церкви, стоящей на окраине города. Сама того не замечая, Санаэ выбралась из машины и, поставив ее на сигнализацию, вздохнула полной грудью холодный ночной воздух. Неподалеку стояла та самая церковь. Заброшенная и пустующая. Немного устрашающая и пугающая. Она бы могла стать популярным местом для нынешней молодежи, которые любят все это дело, но церковь почти всегда хранила молчание, будто что то не допускает сюда людей. Хотя правильнее будет сказать изредка допускает. Маркс достала сигарету и направилась в сторону больших дубовых дверей, вдоль и поперек исписанных и поцарапанных. Малышка зажгла сигарету и медленно отворила дверь содрогнувшись от запаха плесени и странного запаха смерти. Постояв около минуты с открытой дверью, она нерешительно сделала шаг в здание. Затем второй. Глаза быстро привыкли к темноте. Сразу стали видны полу разбитые окна сквозь которые насвистывая пробирался ветер: едва ли не разрушенные стены... Девушка медленно направилась вперед и села на пыльную лавку, устремив свой взгляд в окно и задумавшись и до сих пор не понимая о смысле ее приезда сюда.
Agamotto: \Храм Агамотто\ Затраты, которые требовала телепортация сквозь измерения была несоизмеримой с теми фокусами, что были в повседневном обиходе мага уже долгое время, но это не было помехой для Бога мертвых. Его смертная оболочка хоть и была могущественной, но не столь значительной... теперь, когда он свободен, даже в случае потери этого тела, он сможет вселиться в любого, кого сочтет достойным. Рой темных точек складывался в фигуру человека с головой шакала. Крыша небоскреба вздымала древнего бога к вершинам мегаполиса. - Значит это и есть ваш новый полис? – В глазах зверя блистал огонек наслаждения. Даже обычные потоки ветра возвращали ему те наслаждения, те эмоции, которых он был лишен. Он наслаждался свободой… - Посмотрим, где скрывается наш первый слуга. – Протянув лапу, Анубис призвал остатки темной энергии, которые медленно складывались в нечто бесформенное и прозрачное. Бог ни на секунду не переставал наслаждаться прохладным ночным ветерком. Через некоторое время в этой субстанции начали появляться образ девушки, которую он видел в своих видениях. Машина… Да, машина… его тело подсказывало ему правильное слово. Словно встроенная база данных, тело волшебника подсказывало ему всю информацию об образах, которые он успел увидеть. Эта самая машина мчалась с огромной скоростью в направлении какого-то странного здания, отличающегося от остальных. Церковь. Она представляла собой небольшой готический замок, но фасад и стены уже обветшали со временем. Даже в размытом образе было четко видно, что это здание давно заброшено. - Так вот на кого вы нас променяли. Пирамиды, гигантские храмы уступили место… Этому? – Морда Анубиса скривилась в злобе. «Как показала история – не зря». – Субстанция распалась на множество мелких кусочков, мгновенно таявших в воздухе. Зрачки бога в страхе расширились. - А, Великий волшебник. Ты силен, раз смог пробиться в мои мысли... очень силен, но даже тебе не совладать со мной. – Анубис сжал кулаки, испуская невидимый темный поток, убивший всю мошкару и мелких насекомых, которые смогли достичь вершины здания. «Мне и не придется. Ты сам себя погубишь». - МОЛЧАТЬ! –Звериный рык прогремел подобно взрыву, вызывая новый поток энергии, который на этот раз был вполне осязаем. Поверхность крыши покрылась множеством трещин, а стекла под богом потрескались и разлетелись на много мелких осколков. Отдышавшись, бог закрыл глаза и проверил свое сознание на наличие посторонних. Пусто. Звериный смех, больше походивший на хриплый рык, устрашающе пронесся среди того, что раньше можно было назвать крышей. - Посмотрим, что ты скажешь, когда та, что тебе дорога превратиться в слугу того, кого ты презираешь. – Выпрямившись во весь рост, Анубис вновь принял безмятежный вид. Через мгновение он оказался в старой заброшенной церкви, прямо за спиной девушки, которую он видел в видении. Странно, но он не мог вспомнить ее имя. Было неизвестно, старался ли оградить ее волшебник, препятствую сознанию получать информацию, или же его «база данных» дала сбой. - Прекрасно, не правда ли? Это строение символизирует все, чему вы поклоняетесь. – Хриплый шепот бога, казалось, раздирал слух, словно ножом со всей силы провели по металлу. – Не бойся, я не убью тебя. – Шакал сделал шаг навстречу девушке.
Sanae Energo: Все- таки смысл стал понятен спустя, примерно, пять минут. Фелиция. Да-да. Именно из-за неё Энерго перебросила свое брезгование через лопатки ко всем священным местам человечества и стала приходить сюда. Они часто бывали тут. Это место, как ни странно, помогало расслабиться и все чувства, эмоции как то разом исчезали, испарялись. Возможно действовала аура этого здания. В нем чувствовалось все светлое и необъяснимое, даже спустя столько времени, когда тут уже все угли пометили панки, а хиппи сделали из этого места притон. Но сейчас тут было необъяснимо тихо, так тихо и пыльно, что сразу становилось ясно, все то, что было описано выше, происходила очень давно. Ночной лунный свет проникал внутрь вместе с ветром, освещая девушку и образно превращая её в "призрака". - Все-таки они померятся, ведь так?- с усмешкой подумала Маркс и выпустила дым из легких, с интересом наблюдая за ним, как он кружится в лунном свете и выплясывает разные узоры. Тишина, покой и раздумья... Это могло бы длиться вечность, если бы... Санаэ вздрогнула и выронила сигарету из рук, со скоростью успев схватить её у самого пола. - Ха-ха-ха... Вот тебе и тишина, малышка...- внутри девушки с интересом пробудилась её вторая личность и начала медленно водить ногтями изнутри, - Ну посмотри. посмотри. кто же это сделал, я просто сгораю от любопытства!- голос засмеялся и протяжно хмыкнул, - Давай убьем его? Санаэ прикрыла глаза и покачала головой, - Мидельза, с тобой просто никак не совладать. Шизанутая.- сказала она сама себе и встала с лавочки, все еще устремив свой взгляд на окно, - по твоему голосу слышу что ни черта не считаешь это место прекрасным. Тем более я не считаю это место прекрасным и не поклоняюсь ничему и никому. Сама для себя вера, судьба и Бог.- Элл резко развернулась и опешила. Что за нафиг? Такое ощущение, что за тобой пришел сам Анубис, великий Бог Египта и Нила. Санаэ прищурила глаза. Так, все грубости надо отложить в сторону. Всегда можно убить обычнго человека или мутанта, но не всегда к тебе приходит какой- то черт с головой псины, а в голове второе "я" все так же твердило об Анубисе, занглушая внутренний голос самой Санаэ...Анубис, а по другому просто Инпу, как его называли в Древнем Египте — божество их страны с головой собаки и телом человека, проводник умерших в загробный мир. В Старом царстве являлся богом Дуата. В древнеегипетской мифологии сын Нефтиды. Женой Анубиса в кинопольском номе считалась богиня Инпут. Центром культа Анубиса являлась столица семнадцатого египетского нома Кинополь. Изображался в образе собаки или человека с головой собаки. В Цикле Осириса помогал Исиде в поисках частей Осириса. Священные животные - шакал, собака. В общем тебе с ним не совладать, ага, ага... сдавайся детка, дай мне волю! Маркс постаралась заглушить голоса и нервно сделала большую тяжку, - Бросай курить, ты просто не видишь как все внутри тебя умирает, а я все вижу. И мне противно. Потому что это еще и МОЕ тело!- все же тут что- то не то. Интуиция подсказывала ей, что все не так просто как кажется, что впереди будет что то ужасное, но она не могла двинуться с места, все так же вглядываясь в морду существа напротив.
Agamotto: На мгновение, Анубис почувствовал, как его ноги с огромным упорством сопротивлялись его желаниям, каждый его шаг давался с большим усилием, чем прежде. В глазах мелькнул огонек злобы. «Если решишь дальше сопротивляться мне, то эта смертная будет гнить здесь, пока ее тело не превратиться в прах». – Напряжение на мгновение возросло, но потом Анубис почувствовал полную свободу и контроль над своим телом. Голос его новой знакомой слегка удивил бога. «Она не боится. Кем бы она ни была, она смеет дерзить БОГУ! Неужели она думает, что сможет совладать с тем, кому подчиняется сама смерть?» - Зрачки Анубиса сузились, а на морде опять появились признаки, отдаленно напоминающие улыбку. Наслаждение, которое он испытывал от простой беседы, даже если эта беседа была со смертной, уносила прочь все прочие эмоции, такие как гнев, ярость и злоба. - Лишь боги имеют право не подчиняться. А ты… Ты будешь первой, кто будет приклоняться перед вашими новыми богами! – Анубис сделал шаг вперед, встав вплотную к девушке, и его лапа коснулась ее плеча, но реакция не заставила себя ждать. Электрический разряд огромной силы отбросил бога в противоположную стену. Удар о нее был такой силы, что хруст костей и разлетевшихся в разную сторону камней, из которых состояла злополучная стена, заставил Анубиса на секунду потерять контроль над телом. Моментально материализовавшись в своем прежнем образе перед Санаэ, Агамотто взял ее за плечи и посмотрел в ее глаза. - Беги отсюда, найди того, кто сможет защитить тебя от… - вместо человеческого лица вновь появилась морда шакала. Теперь уже бог держал ее за плечи, а не маг, поэтому сила хватки резко изменилась. Мысленно поставив на себя защиту от электричества, которую он откопал в сознании мага, Анубис мог противостоять зарядам любой силы. Он поднял в воздух Санаэ и отшвырнул как можно дальше вглубь церкви. - Смертная, ты совершила ошибку… И за нее ты расплатишься своей душой! – в лапах Анубиса появилась светящаяся сфера. Офф. могу поместить одну из твоих сущностей в сферу, чтобы она не мешалась :)
Sanae Energo: Вот уже, когда существо начало делать медленные шаги к ней, второе Я верещало, что пора сматывать удочки, искать катакомбы или валить к... Оборотню. Почему то на ум приходила только она. Да и если подумать то что она скажет? Что- то под типа, не подвергай опасности моего ребенка. Ах да, ребенок, маленький Джейки, которого Оборотень хранила как зеницу ока от любых опасностей, от любого холодного дуновения ветерка, лишь бы с малышом все было хорошо. Да, Оборотень это далеко не выход, хотя бы только потому, что малышка сама очень сильно привязалась к малышу и уже готова отдать за него жизнь, сломить все его препятствия в будущем, если ему нужна будет помощь. Пока она это обдумывала, Анубис уже подошел к ней и сработал рефлекс самозащиты от двух сущностей внутри Санаэ- самой Санаэ и её второго я. На мгновенье она услышала хруст электричества, а через мгновенье Анубис уже летел в стену. - Я смеюсь в лицо опасности, ха-ха-ха...- гордо вскрикнула Мидельза внутри неё, но ту же замолчала, когда перед ней появился ни кто иной как Агамотто. Вот кого она не ожидала увидеть за лучиной Анубиса. Лицо сразу же приобрело каменное выражение лица с оттенками боли, а в душе же вообще начался ад, который пыталась усмирить вторая Мидельза. В голове все еще звучали его слова, его лицо стояло в глазах, даже когда Бог снова взял верх над Агамотто и схватил её своими лапами, когда с силой и жестокостью кинул в глубь церкви, Маркс просто не могла сопротивляться и обмякла и закрыла глаза, позволив применить к ней силу. Легкий звук ветра в ушах и голос Агамотто, к которому примешались крики второго я - делай же что- нибудь! Забудь, выбрось из головы, сотри его лицо пока все не пройдет, береги свою душу, береги свое тело, хотя бы ради НЕГО!- с последними словами глаза девушки открылись, но было уже поздно. Действия разворачивались словно в замедленной съемке, резкая боль в спине о стену, который выпер из неё весь дух, возможность дышать и видеть, глаза опять закрылись и краем уха девушка услышала далекий звук трескающийся стены, а потом падение камней на пол, полет неожиданно стал опять легким, но продолжался недолго, второй удар об стену маленькой комнатушки обрушил её грязное тело на пыльный пол и на мгновенье девушка потеряла сознание, скрючившись на полу. Сознание вернулась к ней так же быстро, как и ушло. В голове отбивало бешеный такт сердце, глаза не могли поймать фокус и все кружилось, расплывалось более минуты. Все тело болело и ныло, казалось будто все кости были переломаны, а если судить по тому, что она не могла поднять руку, чтобы стряхнуть с лица весь строительный мусор, казалось будто костей вообще нет... -Приплыли... Вставай милая, вставай... Я верю в тебя, ОН верит в тебя...- мысли об Агамотто вернули ей часть сил и, опираясь на стену, девушка попробовала подняться. Руки и ноги ни в какую её не слушали, а легкие горели и дышать было не то что тяжело, а скорее больно. На пол медленно стекала кровь с лица, впитываясь в одежду, с ног, с рук, превращаясь в единые ручейки. Сейчас она вполне могла сойти на героиню фильма ужасов, где спецэффексты были на высоте. Шаг за шагом, продвигаясь обратно к огромной дыре в стене, через которую она пролетела, силы все больше и больше возвращались к ней. Нано- элементы знали свое дело, быстро принялись за дело еще когда она лежала, пытаясь двинуть рукой, мгновенно залечивая её переломанные ребра. Наконец она выбралась обратно в помещение, где стоял Анубис со светящийся сферой в своих лапах. - Беги пока он не заметил...- прошептала Мидельза поежившись внутри, - Я не могу оставить его здесь...- коротко сказала сама себе Элл и хотела уже пуститься в бег в сторону Богу, но Мидельза уже не могла терпеть. Быстро прорвав все барьеры, которые построил Ксавье, дух загнал Санаэ на свое место. Впервые он делал это ради самой малышки, впервые ради того чтобы спасти её жизнь, не думая о себе или выгодах. Но Санаэ не могла сдаваться так просто, поэтому по залу раздались шуршащие звуки сопротивляющихся шагов, а Маркс просто покачала головой с сожалением подумав о том, что это конец. Отдав девушке волю над телом, он взял верх над разумом, образовав в нем холодный барьер и ледяное спокойствие. - Божок, прежде чем как идти за мной, надо было почитать в досье что у меня две души.- громким и раскатистым голосом произнесла она и на большой скорости остановилась перед Анубисом и занесла свою руку над мордой существа и, приложив всю свою силу в удар, обрушила кулак на нос Инпу, перед этим материзовав все свое тело кроме руки в чистое электричество. Сразу же после удара, оставшаяся часть тела скрылась за электрическими зарядами и исчезла... А что будет дальше? и Санаэ, и Мидельза знали что Анубис все равно сделает то, что хотел и ничего его не остановит... Скоро она сама сдастся воле наглого Бога...
Agamotto: Внутри бога зарождалась новая безмерная ярость. Будучи главнейшим богом Египта, он никогда не слышал столь дерзновенных речей в свой адрес, а если кто и осмеливался подобной глупости, то этот кто-то не жил дольше 5 минут после этого. Сейчас же Анубис разрывался между своими желаниями и обязанностью. Он понимал, что не каждая смертная оболочка способна вместить душу жреца, но его терпение подходило к концу. Анубис слегка опустил голову, набрав в свои шакальи легкие как можно больше воздуха. Его глаза закрылись, он перестал обращать на его жертву какое-либо внимание. Эта техника была знакома ему… Вернее знакома тому, кому принадлежало это тело, она позволяла успокоиться и привести мысли в порядок. Анубис вновь открыл глаза, но его зрение изменилось. Пепельно-серые глаза видели все в сероватой дымке… Все, кроме небольшого ореола вокруг Санаэ. Этот самый ореол был помесь ее нынешних эмоций и грехов, которые она совершила прежде. Резко изменившись с оранжевого на красный, что, в принципе, считал бог невозможным, этот самый ореол принял иную форму. Объяснением этого могло служить лишь то, что это больше не та, кого он встретил несколько минут назад. Санаэ выпрямилась и вновь бросила вызов богу. Но в этот раз не гнев завладел им, а удовлетворение. Ее прежние поступки были для него той лазейкой, которую он мог использовать для того, чтобы получить контроль над ней, при этом, не превратив ее бренное тело в кучу угольков. - Твое пренебрежение к вере, к богам сыграло с тобой злую шутку, смертная. Ты никогда не задумывалась о том, что с тобой станет после смерти? Как отразятся те убийства, что ты совершала, те ограбления и прочее, что сделало ореол твоих грехов таким ярким. Я уверен, что ты знаешь обо мне достаточно, и знаешь, что я судья в пограничном пространстве между двумя мирами. Я тот, кто определяет дальнейшую судьбу твоей души. – Анубис начал расхаживать в зад вперед. Устрашающие очертания на его морде исчезли, но глаза оставались пепельно-белыми. – У тебя есть два выхода, смертная. Первый – дать мне возможность доделать то, зачем я пришёл без кровопролития, и тогда я сниму груз грехов с твоей жизни. Ты сможешь вновь выбрать путь, по которому будешь идти. Второй – мучиться, в бесполезных попытках остановить меня, в итоге став грудой пепла, прахом, который моментально развеет ветер. В этом случае, я лично провожу обе твои бренные душонки в самый страшный уголок чистилища, где ты будешь проводить остатки вечности в самых ужасных муках. Твой выбор?
Thor: Церковь расположена на северо-западе от города Нью-Йорк. Она расположена на возвышении. Колокольня - практически разрушена. И вот-вот рухнет на землю. Вся церковь сделана из прочного камня. Но из-за рядом расположенного залива, камень стал хрупким и рассыпчатым. Дверей, стёкл, икон, и других объектов вообще нет. Скамейки сделаны из камня, что позволило им сохранится и хорошем состоянии до наших дней. Мир. Какой он огромный. Десятки тысяч миров. Сколько их на сомом деле? Неизвестно. Война всегда была последним доводом королей. А что если в мире, идёт гражданская война. Кто король? На ком лежит ответственность за десятки миллионом загубленных жизней. Брат на брата, отец на отца, и нет конца этому безумию. Гражданская война, всегда была самым опасным в истории любого государства. И что делать в этой ситуации королю? Каждый отвечает на этот вопрос сам для себя. / Нью-Йорк. / Молния рассекла воздух, ударив в землю, оставив на ней обожжённый круг. Тор опустил молот к земле. « Вот она. » Подумал он, осматривая снаружи заброшенную церквушку. Каменные стены – совсем заросли мхом. Колокольная совсем покосилась на один бок. Тор поднялся вверх по склону. Туда где раньше находились входные двери. Теперь же это – просто проход. Внутри – полное опустошение. Не осталось ни единого уцелевшего кусочка. Везде полная разруха. Тор прошёл между бывшими скамейками. Теперь от них остались только разрешенный камень. Бог Грома нашёл сохранившуюся скамейку. Присев на неё он положил свой молот рядом с собой. Подняв вверху руку, на уровень солнечного сплетения, с неё капала, прям на камень, алая кровь. Не отводя взгляда с руки. «- Тор, принц Ксенос просит вас о помощи. Нифелейм в опасности. Вы там нужны. – - Что у них происходит? И зачем им понадобилась помощь Асгарда? – с явной озадаченностью произнёс Тор. - У них началась гражданская вона. – произнёс Варлок. - Собирайте четвёртый и пятый легион. Мы идём на войну. – Мы выдвигаемся на помощь.» Правитель Асгарда протяжно выдохнул. Всё его тело было покрыто ссадинами и порезами. Война всегда требует жертв. А так война что идёт сейчас – требует не только жертв, но и адских мук. « А то ли я делаю? Может мне не стоило оправляться на помощь моему другу? » Мысли так и вертелись в голове у Одинсона. Опуская левую руку, правой он провёл по волосам зачёсывая их немного назад. Но они, как непослушные дети, всё равно вернулись в прежнее положение. « Если не я, то кто? Кто возьмёт ответственность за эту вону? Правитель своего мира отрёкся от него. А наместник совсем не справляется со своими обязанностями. Хорошо хоть ледяные гиганты не нападают. » Тор сделал резкое движение левой рукой, сбрызнув кровь с руки на пол. С наружи послушались чьи-то шаги. Бог Грома взял в руки Мьёлнир. Приготовившись встреть любого врага, который бы только не вошёл в это священное место.
Sersi : Девушка медленно шла по улице, по темной улице. На плечах была накинута ее кожаная куртака, но она все равно не спасала от холода, который присуствовал уже как несколько месяцев. Не снаружи, а внутри. Уже много времени она ищет своего любимого, который исчез, будто в воздух провалился. Где же он может быть... Я все обыскала. И, действительно, за месяц, два.. три...сбилась со счету...За долгое время она искала его во всех местах, там где он мог быть и где даже за жизнь не мог появиться. Но четно. Напрасно, нигде..нигде его не было. Больше всего она злилась на то, что он взял так просто и оставил ее. Даже не соощив, что уезжает. Если бы попросил не идти следом или оставить, она бы так и сделала. Как так можно? Почему не предупредил..почему? Девушка остановилась на месте, прикрывая глаза. Вместо темного пространства появился замок, его замок. Она шла по коридору, где ее вскоре встретили два охраника. - Вы куда? -проговорил безразлично мужчина, наставляя свое оружие на Сильвию. - Тор здесь? - мямлить было некогда, она была настойчива, и не хотела терять ни минуты. - Нет, его высочество занят, - проговорил другой. Но Серси он показался более дружелюбным чем первый. - Но, - начала было задавать вопросы она, как первый нахмурился, подталкивая ее в другую сторону - к выходу. - Никаких вопросов, просим покинуть замок господина... Все..это все , что произошло, что только еще больше бесило долгожительницу. Открыв глаза, она начала свой путь дальше, но вдруг. Перед ней появилась церковь, правда она была заброшена. Это было видно по ее внешнеу виду, да и людей практически не было. Девушка вошла в церковь, медленно делая шаг, прислушиваясь к своему эху. - Это единственное место, где ты...можешь быть! - последние слова она произнесла чуть громче, обернувшись назад. И тут перед собой она увидела его..того самого блондина, которого она искала уже долгое время. - Ах ты..... Да как ты мог меня бросить? Даже трудно было сказать, где ты? Или хотя бы, что с тобой все в порядке? - от нервов рядом стоящая скамейка начала превращаться то в телевизор, то в стул, то в змею... в разные предметы, так причем с такйо скорость, что и разглядеть было трудно.
Thor: Тор смотрел на полу разрушенный вход. Ожидая входа незваного гостя. Солнечный свет, бьющий сквозь разрушенный вход, озарил маленькую церквушку. Тор приспустил к земле молот взявшись на конец. Он уже начал размахиваться, как за окном прогремел гром яркая вспышка озарила всю церковь, и солнце перестало святить. На пороге стояла Сильвия, как всегда обворожительно выглядевшая. Мьёлнир с громким грохотом упал на каменный пол. И тут же в сторону Бога Грома начали сыпаться упрёки. Одинсон медленно выдохнул воздух скопившейся у него в лёгких. - Сильвия, как ты думаешь, что бы ты ответила если бы я тебе сказал что иду на сто процентную смерть? – поинтересовался Тор у девушки. - Я был очень сильно занят. – « Тор практически вылетел за пределы атмосферы планеты. Он остановился, на секунду завил в воздухе, а после он полетел в низ. И летел так быстро как только мог. Сквозь непроглядные тучи он нёсся к земле. Отведя за спину свой молот. - За Асгард, на смерть. – прокричал Бог Грома. Тучи наконец закончились, и перед взором его предстала невообразимая картина. Десятки миллионов дрались между собой не на жизнь, а на смерть. Тор влетел в самый центр дьявольской армии, нанеся сильнейший удар. Земля поднялась к небу ужасной волной всё сметающей, она распространялась во все стороны. Тучи рассеялись над местом удара. И яркое солнце упало на Бога встающего из огромного котлована. Обожжённая земля падала с его плеч. Молот его святился ярко небесным цветом. » - Со мной всё хорошо. – Асгардианин даже не посмотрел на левую руку, с которой продолжала капать алая кровь. Тор резко закашлял и левой рукой схватился за грудь, а правую сжал в кулак и поднёс ко рту. Одинсон откашлялся, раскрыв кулак в нём были капли крови. Не убирая руку с груши. - Сильвия я просто не мог тебе сказать. Ты бы меня не смогла понять. Если бы я тебе сказал то ты попробовала бы меня отговорить. А если бы не смогла, то поехала бы со мной. А если с тобой хоть что-то случится, я не смогу этого пережить. – произнёс мужчина смотря прямо в глаза своей любимой.
Sanae Energo: Так все странно. Грань между жизнью и смертью так размыта и скользка, но все же найдутся люди, которые танцуют на грани со смертью, склоняясь то в одну сторону, то в другую, надеясь доказать кому- то и, в первую очередь, самому себе что они бессмертны. Но ничего не подвластно человеку. Даже мутанту и Богу. Есть вещи, которые никак нельзя контролировать и этих вещей много. Существо, состоящее из электрических импульсов и маленьких молний, в виде человека проживало взглядом Бога, внимательно вслушиваясь в слова. Под конец существо засмеялось громким смехом, который был смешан со звуками небольших электрических взрывов. Неожиданно в этом кокане появилась девушка, а через мгновенье электрическая оболочка пропала. Маркс сделала пару шагов по залу и остановилась, на мгновенье замерев, после чего незамедлительно достала из кармана сигарету и закурила ее. Элл боролась со своими чувствами. Она устала. Морально и физически. Ей хотелось уйти отсюда куда- нибудь. Лечь на мягкую кровать и окончательно восстановить здоровье сладким и крепким сном, а на утро около ее кровати появится Агамотто и окажется что это все сон. Но это не сон. Не смотря ни на что на ее лице появилась жестокая ухмылка и она села. Села на воздух, будто там находился невидимый стул, даже нет, трон. Положив локти на невидимые подлокотники, девушка положила ногу на ногу и прикрыла глаза. - А ты не слышал, Божек, что люди попадают туда, во что верят. Я не верю в твой загробный мир. Для меня существует лишь один ад, где у нас с Малышкой много друзей, куда мы и попадем.- прошипела Маркс и прикусила язык.- Хотя, ты меня заинтересовал, Бог. Что ты хочешь? Не надо мне говорить что очистишь от грехов, я знаю что ты врешь.
Agamotto: Душа бога наполнилась тьмой, глаза налились кровью, а звериный оскал приобрел ошеломляющий вид, который мог испугать даже самого страшного хищника. Слова смертной вызвали в нем бурю эмоций, самой яркой из которой была ярость. Он уже не старался бороться с ней. Даже негодование Сета за ее смерть не пересилило всю ненависть, которую он к ней испытывал. Когтистые шакальи лапы оторвались от земли, поднимая в воздух хозяина древней магии. - Достаточно. Твоя наивность переходит все черты. Твоя глупость и нахальство лишило тебя… - Анубис сделал паузу, поднимая свою правую лапу в воздух, и только когда между его грудью и локтем было девяносто градусов, Анубис сжал ладонь в кулак, что вызвало красную вспышку, которая перенесла присутствующих в мрачный мир. Мир умерших, в котором вопли и стоны перекрикивали друг друга. В котором древние грешники искупали свои грехи бесконечным страданием. Мир, который подчинялся древнему божеству. - Последнего шанса на искупление... Переход - Ты и теперь не веришь, девчонка, осмелевшая дерзить богу? Ещё одно подобное высказывание, и ты будешь погребена вместе с остальными в самом ужасном из уголков этого места. – В руках Анубиса загорелся огонек, в котором горело множество душ, корчившихся от боли и мук. Предвидев ее вопрос, Анубис ухмыльнулся. – Нет, твое тело пока не мертво. Только потому, что оно может быть сосудом для моих планов, ты ещё не распалась на атомы, а твоя душа не переместилась сюда. Анубис медленным шагом пошёл сквозь склизкую толщу разложений, которая распахнулась перед ним. Вокруг был лишь огонь и неживые, корчащиеся от боли существа, которые некогда были людьми. - Говорят, что мест, подобных этому очень много. Тартар в Греции, девять кругов ада в христианстве, мой подземный мир… Ты отчасти была права, что люди попадают туда, куда склоняется их вера. Если они не верят, то их душа попадает в чистилище, а оттуда ее перекидывают в один из этихмиров. Таких грешников ждет ещё более страшная участь. Анубис наслаждался страхом, который исходил отовсюду из этого проклятого места. Только это его останавливало закончить начатое, и силой не втолкнуть в Санаэ душу жреца.
Sanae Energo: Сущность любого человеческого существа очень проста и банальна. Они просто всему доверяют, во все банальности мира. И в первую очередь они верят самому себе. Конечно, иногда люди и оказываются правы, но все это система. Да, детка, это все система. Нами управляет единая система и перед системой мы все равны. Она решает что когда произойдет, она решает судьбы. Да, детка, это все система. Вездесущая, везделезущая, удушающая и неправильная. Она может казаться слегка банальной из-за того что все идет как идет. Все идет как заведено, но нет, вокруг слишком много тайн. Они скрываются вокруг, в шелесте травы, листвы, в тени зданий, в звуках. Они скрываются в нас самих. В движениях, в организме, в словах. Это все думают что они говорят то, что думают. А на самом деле все мы говорим так, как надо для поддержания системы. Поэтому так и должно быть. Так все и происходит. Видимо для системы сейчас не надо чтобы Санаэ умирала, нарушиться баланс, поэтому с каждой секундой её жизнь будто продливалась еще на пару часов. Она была просто уверена что выживет, а может это просто все просто такие ощущения. Такие обманчивые и неясные. Девушка продолжала восседать на невидимом троне, с тоской разглядывая Анубиса. обычная маска, фреска, готовая вот вот сломаться из-за эмоций паники и страха. Да, ей было сейчас очень страшно, внутри все просто разрывалось на части. Однако Маркс старательно пыталась это убрать, чтобы ОН не почувствовал. Она медленно закрыла глаза и повиновалась Богу, молчаливо перенесясь в его мир, не сделав ничего, чтобы его хоть как остановить. Да и что она сделает? она смирилась уже. Ничего не поделать. Да, детка, это все система. От неё не убежать. Уши сразу же заполонили дикие крики, умоляющие освободить их, мечущиеся в агонии. Впервые и в глазах Маркс появился дикий страх. Она не хотела здесь оставаться, она хотела уйти отсюда, оказаться опять в своем мире, где она решала судьбы многих людей, убивая их, или оставляв покалеченными. А где эти умершие? Может некоторые их души находятся тут? Да нет, этого не может быть. Ад этого Египетского Бога был слишком страшен, она хотела даже оказаться не в своем мире, а в любом из миров, лишь бы подальше отсюда. Она уже хотела открыть рот, но Анубис сам ответил на её вопрос, поэтому Элл встала с невидимого места и нервно потерла виски указательными пальцами. Само существо двинулось куда-то вперед, а оставаться тут одной уж никак не хотелось, и миниатюрная брюнетка двинулась вслед за ним, скрестив руки крестом, потирая плечи, надеясь что это хоть как то защитит её. - Что тебе надо, Бог? Зачем тебе я?- чуть ли не вскрикнула она и из глаз брызнули слезы... Да, детка, это система... А может просто конец? Где-то в других мирах... 0.1. 4 этап Чудесное место, в океане рай, Где живут экзотичные звери и птицы, Где тепло и просторно, наслаждения край. И шаманы выбирали тут место столицы.
Ephemera: Ненавижу вас всех. Бежать, захлебываясь разреженным воздухом; вдыхая дорожную пыль, частички которой жадно разрезали легкие; пересекать ночную автостраду, успевая спешно перебежать дорогу, расчищенную от транспорта, и если бы я могла, я бы убежала на другой конец света. Мир стал чужим, а я по-прежнему схожу с ума. Время не отпускает, часы отбивают очереди ударов, суицидальными нотами звенящими в ушах и разносящихся замедленными волнами в сознании. Отпусти сковывающее льдом напряжение хоть бы на секунду - я бы попробовала уснуть, быть может, хотя бы в одном человеческом сердце наступило счастье. Но зачем потом беспокоиться - я же мертва. Зачем дожидаться рассвета - завтра он не наступит. Один бесконечный сон, длиною в смерть, концом в жизнь. Померкнут голубые глаза, сдадутся под напором тяжелых век, и радужка помутнеет, словно вода в болоте, и перестанет сражаться сердце, в одно короткое мгновение. Я всегда была черной розой, такая живая, воздушная, но непременно мертвая, обреченная стать темной ночью, оказаться одержимой под пленом собственной души, а ветер ноября, замечательного осеннего месяца, в который я появилась на свет, сыграет для меня похоронный марш, а листья будут вовлечены в неторопливый вальс, и пусть эти понятия несовместимы. Какая разница, что эти печальные песни только для меня, и этот реквием тоже для меня, а на причудливый танец никто не обратит внимания, посчитав это легким ураганным буйством. Так абсурдно, так необычно, так по-моему. Прости меня. Прости за все. Не могла я уйти, оставить тебя одного, перечеркнуть то время, когда мы были счастливы, ведь это было счастье. Я так хочу вернуться, но не могу. Лучше бы я забрела на Таймс-Сквер, место, где слишком много людей, и на меня бы непременно обратили внимание, а там бы кто-то заметил, что я исчезаю и так стремительно бледнею, и увез в больницу для душевнобольных, посчитав кататоником с очевидными признаками наркологической зависимости. Было бы здорово, если бы мой случай посчитали критическим и приняли экстренные меры, решив использовать убойное средство - теразин, а попался бы какой-нибудь "зеленый" интерн, который на экзаменах в медицинском институте списывал со шпаргалок, и сейчас бы он не рассчитал дозировку, превратив меня в живой труп. А трупы не разговаривают, не помнят, не любят. Идеальная форма сознательного существования. Но когда это люди стали такими наблюдательными и столь деликатными относительно чужих проблем? Для всех я лишь маленькая девочка, хоть и немного странная, с едва заметно скривившимся в насмешке тонкими губами и отрешенными очами, недоверчиво взирающая на каждого прохожего. Такой я была всегда. Всегда принадлежала этому миру, а так хотелось оторваться от земли. Я ненавидела людей, которые пытаются его захватить, просто отказываясь верить в собственную слабость, увидеть конец, не вступив в начало. Мир всегда останется ничьим, изживет себя, а вы с детским упорством продолжите отнимать людские жизни, словно пытаясь исцелить его пролитой понапрасну кровью, но в ваших руках кровь перестанет быть источником жизни, станет ядом - щелочью, которая разъест ваши руки, расплавит кожу, выжжет глаза. Прости меня за то, что я убийца. Мне не жалко этого кровопролития, что я устроила во имя тебя. Ты - искупление моей души, до последнего пути которой счет времени идет на часы; наказание для девочки, которая позволила себе ослепнуть и в первый раз по-настоящему полюбить; смысл просыпаться по утрам и открывать глаза; человек, которого нужно винить в моей последующей смерти. Я все разрушила. Моя любовь разрушительна. А я ничего не помню. У меня не осталось сил, даже плакать я не могу, не потому, что не умею, а лишь терять мне совершенно нечего. Жизнь кажется безумным цирком, и в авангардном представлении юмора, ловкости и волшебства всегда находятся прототипы реальных людей, вот только если снять белую ткань притворного счастья, то увидим мы совершенно другое. Натянутые до ушей улыбки клоунов сменяются на тихие крики, потоки слез, гибелью радости в зеркале души; фокусники теряются в массе двуличности, бесконечного обмана, а мимы, затаившись в темном углу, спускают пулю в висок, так же молча. Скоро встанет солнце, но в небе дыра. Нас с тобой разделяет только время. Ты останешься, ведь тебе по силам взять от жизни все, а я падаю, возвращаюсь во тьму, для которой и была рождена. Я никогда тебя не увижу, и это очень больно понимать. По ночам я всегда хотела обнять тебя, прижаться к сильному, крепкому и теплому мужскому телу, и если это был последний раз, то мною завладевала бесконечная жажда, и мне хотелось получить все больше и больше прикосновений. А однажды я проснулась и поняла, что дыхание - сквозняк, улыбка - солнечные зайчики, отражаемые гладкой зеркальной поверхностью, а тепло - всего лишь бредовая фантазия, которую моим бурлящим гормонам, детским мечтам и слишком богатому воображению удалось сделать почти реальной. Прости меня, мой малыш. Может быть, и моя, ведь я не знаю. Это так странно. Тебя ещё нет на этом свете, но я уже тебя люблю, словно ты со мной всю мою жизнь, я кого- то искала, во что-то верила - и это ты, маленькая жизнь внутри меня. Прости, что из-за моего эгоизма и черной неблагодарности тебя придется забрать с собой, туда, откуда не возвращаются, и сейчас я жалею, что тебя невозможно спасти. Мы едины, мы - солнце, которое зайдет навсегда, а дьявол заключит его в лютый, поставленный с особой ненавистью капкан, и все будет кончено. Зачем что-то придумывать про семейную жизнь и материнский инстинкт, ведь этого всего не будет, но сложись все иначе, мы бы с тобой жили счастливее всех, ведь в моих глазах осталось так много детства. Не позволю тебе пережить то же самое, через что проходила я, ведь ты этого не заслуживаешь, мой малыш, ведь ты уже стал моим миром. Люблю так обманчиво и отчаянно, по-прежнему пытаюсь бороться. У нас с тобой одно сердце на двоих... а что если?... детство. Как это было давно. Яблоки, растущие на растительных плантациях, откуда открывается необыкновенный вид на Альпийские горы - место, куда отец возил меня каждое лето -я до сих пор их помню. Такой сладкий вкус, настоящий, без приторных оттенков, и можно наедаться до отвала. Как в сказке... Все детство прошло на волшебной истории о Белоснежке, и каждый раз, разглядывая книжку с картинками, я выглядывалась в лицо прекрасной красавицы, настолько хрупкой и беззащитной, представляла себе тернистый путь к мечте и с грустью понимала, что её красота и чужая зависть сделали свое дело, захлопнув крышку её гроба. Почему-то мне упорно казалось, что я похожа на неё, и когда наше "сходство" заметил и папа, я была счастлива, ведь это так здорово - являться художественным словом книги, культовой для всех детей, быть немножко нереальной, принадлежать отнюдь не этому миру, а чему-то более высокому и неземному. Так хотелось стать принцессой. Сейчас я смеюсь над этим, ведь желание так и осталось в прошлом, а тогда эта перспектива казалась очень заманчивой. Другое воспоминание из детства висело на тонкой грани между озорными шалостями маленького человечка и намеренным актом вандализма. Очень уж мне нравилось разрывать подушки и подбрасывать их вверх, наблюдая, как в холодном безвременье замирают пушинки и перышки, а законы гравитации для них не писаны, и в желании быть такой же невесомой я пыталась достать их руками. Наверно, мне казалось, что в царстве сказочной невинности дотянуться до неба - не такая уж и безумная идея. Быть может, я так и не повзрослела. Взрослеть мне пришлось намеренно, повинуясь обстоятельствам, и насильственные перемены лишь оттолкнули меня с пути. Большой ребенок в холодном мире отчужденности, безразличия, наплевательского отношения, смерти. Яблоки, сказки и пушинки умерли, и поэтому стоит довести все до конца.
Vulcan: [Неизвестная локация] Мы дети эры водолея… Особенные, лишенные четких границ морали… Мы можем все, стоит лишь протянуть руку и прорвать паутину обыденности. Законы писаны для слабых, грани созданы для них же. Мы с тобой прошли сквозь все, и заметь, плевать нам было на мнения и последствия. Чувство незаменимой эйфории не покидало меня, стоило мне прикоснуться к твоим тоненьким дрожащим пальчикам. Я знал тебя так мало, но это «мало» превратилось в настоящую вечность. Все грехи твои ничтожны, поверь; Ты ангел, ангел, созданный для меня, несешь тепло в этот мир, освещаешь мне путь своими голубыми, словно пелена ясного неба, глазами. Я никогда не терзал свою плоть иголками, не вливал дозу губительного порошка в свои вены, но, тем не менее, я наркоман – безнадежный, окончательно влюбившийся в черную розу, которая манила своими идеально ровными лепестками. Помнишь, мы сидели с тобой на пыльных ступеньках и смотрели на звезды, шепча в пространство наши самые заветные желания? Я был самым богатым человеком на этой проклятой планете. Люди меркли, проблемы улетали, я был счастлив, я был с тобой. Ты стала моим источником энергии, поглощать который я не имел права. Твои дарования губительны сладостны. Я старался не отрывать от тебя куски, но мои глаза не могли смотреть на тебя беспристрастно; они пожирали Тебя, мое солнце… Скорее ты луна, потому что я люблю ночь, а ты вся ее прекрасная тень. Черт возьми, где же ты, родная? Проснуться, протянуть руку, постараться почувствовать твою теплую бархатную кожу… Тебя нет. Ты растворилась. Девушка-тень, мое проклятие, кошмар. Я готов утопать в твоих глазах каждое утро, день, вечер, ночь – всегда. Только, где же ты, родная? Часть меня, моего бытия, ты стала родной, той, которую следует беречь. Тебя унесло любовью. Неужели ты сбежала? Я не верю, я помню твой взгляд. Я найду, отыщу, постараюсь все исправить. Часики уже начали тикать. Их ритмичное постукивание выводит меня из себя, напоминая, что каждая минута может быть заключительной, нет, последней… Я ищу тебя, моя доза. Ты оставила тот след, о котором я всегда мечтал. Я люблю и буду любить экзотику, но о таком сиянии я и не мечтал. Чувство это выводит меня из себя, заставляет бить крепко сжатыми кулаками по бетонной оболочке старого здания, одиноко стоящего в поле. Я шел сюда долго. Никогда не думал, что скорость звука может так растянуться для меня. Это поле такое пустое. Я стою тут уже целые сутки и пытаюсь высмотреть на горизонте твой силуэт. Что-то не так, родная, я знаю. Всегда было что-то не так, но сейчас есть иные обстоятельства. Ты моя загадка, которую я планирую разгадать, ибо перфекционизм не забрасывается. Детей эры водолея унесло любовью – мир катиться в ад. Ночь, ненавязчивый ветер разносил микроскопические пылинки по пустой поляне. Краски сгущались все сильнее, вокруг только одна, но такая близкая душа – в церкви, под сводом старой святыни, утратившей свое предназначение. Ветхая каменная кладка была столь неровной, что приходилось смотреть на нее во все глаза, лишь бы не споткнуться. Он никогда не был в церкви, не произносил спасительные слова исповеди, не съедал плоть Господня. Его Высшие Силы были вне зоны доступа, раз пустили его в такой омут. Он говорил «мерси» каждый день, потому что был истинно благодарен судьбе за все, что она ему преподнесла. Сила дана ему не напрасно. Ведь после испытания всегда идет блаженство и постоянная эйфория. Поднимаясь по лестнице, мужчина с надеждой вглядывался в темноту, надеясь отыскать там Тень; ту самую девушку-тень, что лишила его сна и возможности спокойно ходить по замученным улицам душного мегаполиса. Она была рядом, совсем близко – чувства его никогда не подводили, ни разу. Их души связаны черной ленточкой, на которую упали блики их счастья. Любовь не должна быть красной, или алой. Черный может нести счастье, нужно лишь по-другому представить. Это был их цвет. - Алесса. Его губы были парализованы, лицо замерло, не в силах больше поддаваться эмоциям. Он стоял на пороге этой проклятой церкви, завидев там своего ангела. Констатация факта – большего он не смог вымолвить. - Не уходи. Узнать ее полностью – непозволительная роскошь. Знаю я лишь пару черт, в которые погрузился с головой. Она может уйти, сейчас и навсегда. Раствориться в пространстве, покинуть эту грешную землю. Ей там будет лучше, она ангел, ее уберегут. Но, черт возьми, не покидай меня, ты стала воздухом и жизнью, я не смогу пустить тебя туда. - Почему ты уходишь? Не мог доставать ее расспросами, мучить или ненавидеть. Бабочку так легко спугнуть – дуновения ветерка будет достаточно, чтобы нарушить все, что так хотел создать. Внутри кипит буря, а на лице лишь непонимание. Аккуратной поступью, он пытался подойти ближе к ней. Взгляд Габриэля не слетал с призрачной Гримм, ведь он так боялся завидеть сон в этой колкой реальности. Подойти ближе, прижать к себе, почувствовать тепло своего солнца - вот, чего трепетно желало израненное сердце, любившее никому ненужную экзотику. Никаких резких движений или кардинальных мыслей. Мимолетная девушка... Ее так легко спугнуть. Проще любоваться на это прекрасное создание и позабыть о страхе, что сидит внутри. Но сейчас ему хотелось услышать ее голос.
Ephemera: Говори со мной, ведь если я не услышу звуки твоего голоса, мною овладеет пустота, и исчезнут лица любимых людей, потеряются последние обрывки мысли, не дающие мне покоя, а несбывшиеся мечты останутся вуалью, скрывающей лицо моего одиночества. Говори со мной, покажи мне путь, представь, что я слепая, и подари мне новый рассвет; ведь я - паршивая овца, которую все ненавидят, будь моим священным пастырем, пусть наша связь разделится на ведущего и ведомого, но никто не сможет нас разлучить, ты будешь нервничать, опасаясь, что когда-нибудь тебе придется меня отпустить, а я всегда буду с тобой, ведь мое сердце давно не принадлежит мне самой. Скоро перестану дышать, ведь мне не нужен этот мир без тебя, но я не могу ждать вечно, мне никогда не восстановить то, что разрушила собственными руками, и хочется безумно закричать, поднять руки к небу и ненавидеть тех, кто подарил мне эту жизнь, но обвинять мне некого, кроме себя. Я нарушаю все предписанные правила, и моя вечная непокорность привела к тому, что я осталась одна, и меня каждый день отравляют тени прошлого. Мне не суждено умирать раньше времени, предписанного мне свыше, но я готова предать и эту данность, словно актриса, навечно покидающая сцену и недоумевающая, стоит ли открывать зрителю свое настоящее лицо. Запечатленные на иконостасе слезы мучеников казались настолько настоящими, что становилось жаль свершать черные деяния, святые застыли в недоумении: "Что ты делаешь?", а капли расплавленного воска, плавно стекающие по свече, печально разбивались. Каждая секунда ожидания отражалась алчным всплеском злобы, само это место являлось последним пристанищем умиротворения, а она собиралась осквернить священное писание собственной кровью, такой грешной и порочной, растворяющей всю доброту, согревающую человеческую душу. Всё это было таким чуждым, незнакомым; перед глазами проходили бесчисленные ошибки, заповеди поражали, одно мгновение могло нарушить хрупкое равновесие на краю, а девушка не выдерживала этого давления. Никак нельзя возвращать в жизнь то, что пытаешься забыть. Пальцы кротко поглаживают огромное разноцветное окно, чувствуя, как охлаждает кожу такое живое, напоминающее полотно художника, стекло, такое хрупкое... Стук, небольшие болевые ощущения. Второй стук. Третий. Удар. Маленький кулачок разбивает окно вдребезги, сковывая зубы, пытаясь сдерживать проклятия, выплескивая всю разрушающую силу, ощущая себя бомбой, у которой оборвались провода - ей нужно взорваться, ударной волной унеся с собой всю жизнь. Крошечные стеклянные кусочки впиваются в лицо, оставляя миниатюрные порезы, едва заметные, на щеке, подбородке, скулах, а более крупные осколки с громким звоном стремились вниз и в секунду столкновения с преградой разбивались на более мелкие. Боли нет, лишь небольшое недоумение из-за того, что случилось это так быстро, руководствуясь лишь рефлексами внутренних демонов. Сняв сапоги, она вступила на усеянный стекляшками пол, наслаждаясь, как они впиваются в кожу, вызывая едва ощутимые покалывания, так как после погружения в плоть чувства сразу же притупились. Сейчас девушка предпочла бы идти по горячим углям, но не испытывать настолько слабые недомогания, ведь она находилась в своем уме и все ещё была жива. Один осколок был особенно заметным, исключительно из-за того, насколько он был острым и твердым, что гарантировало ему недолговременное право стать её новой игрушкой. Мертвой хваткой, крепко сцепив его, больше всего Гримм хотела, чтобы её "оружие" пронзило её насквозь, вышло наружу, разорвало её, такое наркотическое и затягивающее желание мазохиста, и всей силой, заключенной в обманчиво хрупкое тело, страстная жажда боли завладела ей. Она прерывисто и рвано дышала, пытаясь продумать, как ещё можно нанести себе увечья с кровожадностью акулы. Запах крови оглушал её, возможно, потому, что субстанция принадлежала ей, ей и никому больше, уничтожала стены вокруг себя, давала понять, что её больше ничего не может остановить, и преграда в виде кровоточащих ран больше не имеет никакого значения. А это был самый обычный день, а как близко. Старые привычки возвращаются. Снова разбитое сердце и искалеченное тело приносят только удовольствие. Бледная, практически белая, словно лист бумаги, кожа кажется неестественно яркой в приглушенном освещении из-за пылающих свеч, от которых скоро останется лишь запах глушащий дыма, вызывающий непроизвольный кашель. Рука ласково поглаживает плечо, тихо спускаясь все ниже, добираясь до кисти, очерчивая пальцем контур вен, оставляя отчетливый кровавый след, который так хотелось выдать за капли акварели, выдать за розыгрыш и просто попытаться забыть. Сомнения в сторону. Всегда хочется большего, даже преследуя маниакальные сумасшествия, мечтать о которых, строить планы, непоколебимо следовать к их осуществлению адекватный человек просто не может. Лезвие медленно стремится по тонкой вене на правой руке, немка невольно поставила себя на место Эссекса, находясь точно в таком же положении, держа в руках медицинский скальпель, совершая тонкие манипуляции, являющиеся любовью к искусству, кровавому мастерству, чудесам агонии. Внимательно обострив зрение, Эфемера водила по руке осколком, наблюдая, что это отнюдь не маленькое издевательство, а начало чего-то более жестокого. Поток крови напоминал стремительно набирающий силу водопад, и фонтан окрашивал всю конечность в алый цвет, изливаясь на пол, - цветок, очевидно загнивающий на глазах. Теперь в горле застрял комок, встряхнувший девушку, ведь это было то, чего она ожидала, а игра приобретала более крупные масштабы. На губах лишь улыбка, на редкость счастливая. Сладкая дурманящая свобода, желанный полет птицы с ампутированными крыльями, некий взгляд со стороны и жадное желание продолжения. Переместив осколок на левую руку, она повторила те же самые движения, и её легкие смешки обрели полную силу, превратившись в ненормальный смех свихнувшегося любителя сатанистских фетишей. Но потом от этого не осталось ничего. Лишь разрезанные вены и ощущение начала конца. Она осела на пол, опираясь на стену, ибо ноги её совершенно не держали, и тело казалось ничтожно легким. Сейчас это ощущение Эфемера могла сравнить с тем, как падает Статуя Свободы, как выронила она из своих рук великий факел, и главный символ города становится прахом, крушащимися обломками, продолжая падать, падать, хотя суждено лишь летать, парить на недоступной никому высоте, высокомерно взирая на бегущих людей. Алесса просто устала. В очередной раз её жестоко обманули. Ей не взлететь, ей суждено рухнуть под абсурдными надеждами и стать очередной мечтательницей, которая ожидала, что смерть и жизнь - понятия равные, и две стороны пули останутся догмами, которые нельзя опровергнуть. Но все это оказалось страшно. Просто она не понимала, что делает. Что же есть ночь по сравнению с черной тканью, подвешенной перед глазами, смотря через которую, меркнут все цвета, а последнее желание кажется обычным сном. Никакой вечной жизни нет. Далеко позади ночи, дни, годы. Исчезает из головы темный викторианский особняк, ставший золотой клеткой, раем, населенного сосущими кровь и пожирающими внутренние органы тварями. Накрыло туманом цирковой фургончик, пристанище простых вещей, успешно выдаваемых за чистое волшебство. Люди поворачиваются спинами и уходят в тени самих себя, унося с собой даже имена, и их нельзя окликнуть, позвать на помощь, в последний раз сказать, как мы их любим или мечтаем с неповторимой легкостью уничтожить их жизнь, получив заключительную часть веселья. А жизнь никак не движется, не сдвигается назад или вперед, одно топтание на месте. Уйти. Уйти. Пусть облака смеются. И вдруг... Мое имя. ЕГО голос. - Гэб... - прохрипела девушка, рукой водя по полу, отчаянно не понимая, что она делает. Лежа в луже крови, она замерла, черные волосы спутались, холодный пот вызывал отторжение, а сил оставалось все меньше. Дыши. Хотя бы ради него. Разрушительная любовь. Я все вспомнила. Разрушительная... Я ненавижу тебя за то, что от меня прежней ничего не осталось, за то, что так стремительно ворвался в мою жизнь, ведь ты стал для меня упавшей звездой, завидев которую, я лишь хотела всегда быть с тобой. Я проклинаю тебя за то, как сильно я тебя ревную, к другим людям, к другой жизни, ведь ты будешь либо моим, либо не достанешься никому, и мне ничего не помешает стереть тебя в порошок. Ломай мои кости, сорви с меня кожу, запечатлей на моей плоти проклятое клеймо с твоим именем и не оставляй от моей души и пустого места, а я буду стоять перед тобой на коленях, лишь бы без остатка быть твоей. Отклик памяти, стоящая перед глазами картина, ты разрываешь меня на части. Больше всего я боялась, что чем дальше наше путешествие, тем сильнее разветвляются дороги, и мы отдаляемся друг от друга, и конец пути настал. Я вижу тебя, но не могу открыть глаза. Вижу тебя в конце этого пути, и я задыхаюсь, пытаясь выговорить твое имя, лишь бы ты услышал. Почему-то я думала, что от любви не умирают, но пока коварные лапы смерти не касаются тебя, все это кажется предрассудками тех, чье сердце слишком восприимчиво к обманчивым впечатлениям нежности. Я знаю, что все это неправильно, это должно быть неправильно. Возможно, был шанс просто уйти, и разочаруешься ли ты в этом будущем? Что вообще происходит? Сломана внутри тебя. Нож в сердце, затаенная боль, быть может, ты простишь меня, ведь месть облегчает предательство, но от меня ничего не осталось. Я жила тобой. А ты представь, что просто спишь.
Vulcan: Я мазохист, родная, прости. Я не могу оторвать взгляда от тебя; моя роза. Твои лепестки прекрасны, ровны и непоколебимы, я уже говорил тебе... Даже капли густой алой крови не смогут сокрушить твое сияние, которое вижу только я. А увидеть тебя было сложно, ведь ты самая настоящая тень… Удалось же, и это не случайность, милая. Я клялся, клялся не раз, что буду оберегать тебя от невзгод этого мира, которые заставляют тебя надевать нелепую маску. Выкинь ее к Дьяволу! Ты совершенство, когда смотришь на меня своими искренними голубыми глазами, мне большего и не надо, поверь. Твоя любовь разрушила мое сознание. Я перестал быть самим собой, превратился в охотника за дозой, за тобой. Внутренний мир рушился, сознание умирало, но я чувствовал себя самым живым и счастливым человеком на Земле. Спасибо тебе, мой наркотик, я никогда не перестану оберегать тебя. Я мазохист, родная, прости. Мне не удается вымолвить даже слова. Я смотрю на эту кровь, раны и твои спутавшиеся волосы, и ничего не понимаю. Не могу распознать твоих чувств. Твои глаза кричат от боли и радости. Что же это? Физическая или духовная шутка? Не шути так, милая, мне страшно. Впервые, я боюсь. Твои движение всегда манили меня. Твое хрупкое тело обладает мощной силой женской грации. Я на веки покорен, прошу, только поверь. Что же ты делаешь с собой? Зачем ранишь свою девственную плоть? Я не ошибся, любимая. Невинность – понятие далеко не платоническое. Что бы ты ни говорила, как бы ни сопротивлялась, я лишь улыбнусь в ответ… Ты ангел, Алесса, а они никогда не бывают испачканы этим миром. Кровь, что медленно стекает по твоим белоснежным ручкам – сок жизни, наполняющий твое теплое тело. Эта боль незабываема, я знаю. Она сравнима с блаженством. Так и чувствуешь, что освобождение близко. Но я не могу, милая… Прости, я же мазохист. Я не отпущу тебя во мрак бесконечной бездны. Ты стала всей моей жизнью, не смогу я просуществовать без тебя ни одного гребаного дня. Я эгоист и не позволю тебе уйти. Почему, почему ты не хочешь устроить рай здесь, на Земле? Ты перестала верить в людей? Пусть. Я их тоже презираю, но ведь это неважно, я готов на все, лишь бы ты осталась тут. Но хватит хранить это идиотское безмолвие. Мы можем просидеть в твоей теплой крови хоть целую вечность, но я не могу этого допустить, прости своего мазохиста. Я схвачу твою душу за руку, я смогу, вот увидишь милая. Я люблю тебя… - Я люблю тебя, Алесса, - хрипло, но уверенно вымолвил Габриэль, медленно приближаясь к своей возлюбленной по неровной церковной плитке. Черные ботинки ступили в кровь девушки, которая вот-вот лишится сил на существование в этом мире. Сердце стучало сильнее, если замолчать, то можно было уловить неистовые кульбиты пламенного мотора. Боль пронзала каждую клетку его тела, все горело так сильно, что хотелось кричать. Силы сохранялись, внутренние демоны были наготове - душевная крепость рухнет в одночасье, стоит ей произнести хоть слово… Что я делаю, милая? Стою здесь, словно маленький мальчик и не шевелюсь. Что ты сделала со мной?! Я не понимаю, что тут происходит. Зачем, зачем ты все это сотворила? Посмотри вокруг, ты не можешь уйти… Дрожащая рука указала куда-то в сторону; осколки неспешно слеветировали в воздух, после чего отправились в разные углы заброшенной церкви. Его старания были такими отъявленными; главное не ранить, не зацепить, не причинить вред. Легкой поступью он приблизился к ней, наклонился, сел на колени, совсем не обратив внимания на большое количество крови. Это была родная кровь, кровь его любимой розы. Руки тянутся к ней, медленно, словно им мешает невидимое силовое поле. Твои плечи такие теплые, миниатюрные и приятные, что я не смогу оторвать своих окровавленных пальцев. - Перестань, родная, прошу, умоляю. Живи, останься. Я всегда буду рядом, клянусь, я не отступлюсь. Обещаю, во что бы то ни стало, я никогда тебя не оставлю. Не убивай себя, любимая, ты прекрасна. Ты мой свет… Пальцы касаются свежих порезов, стараясь затянуть разрезанную кожу, убрать кровь, уничтожить боль. Его энергия полностью переходит к ней, наполняя каждую клеточку ее тела, хочет она того или нет. Он слабеет, становится бледнее, но это все для нее, чтобы она продолжала сиять и дышать. Сжимая девушку все крепче, Габриэль все же чувствовал, что теряет ее. Он бессилен, но все равно борется за нее и так будет вечно. Хотелось сжать ее в своих объятиях, не отпускать. Прижаться к ней, как было той волшебной ночью. Порезы почти затянулись, но мужчина продолжал держать ее за руки. Оставить ее одну снова - непозволительная роскошь для него. Больше никогда Алессе не придется поддаться этому искушающему обряду. Излучая тепло, Саммерс смотрел На Эфемеру взглядом, пытающимся отыскать надежду. Для него ее желания были святыми, но он не мог поверить в то, что она хочет этого, этой крови, этих ран. - Весь мир, родная, все для тебя. Я буду рядом, вечно...
Ephemera: Я бы хотела сойти с ума. Разговаривать с призраками, чувствовать ложь и правду, видеть отражения других миров, смотреть в зеркало и не видеть ничего. А эта фигура бы манила меня, усилиями магической преисподней втираясь в мое доверие и отвергая все сомнения, невольно заставляя тело двигаться и, шаг за шагом, прикасаться к этой гладкой невесомости и вожделеть приближение апокалипсиса, чувствуя, как безутешно мчится время, когда юный ангел продаст остатки своей души за вечную свободу, свободу от чувств, и её совсем не смущало, что ради этой свободы придется оказаться в плену. Будет ли жизнь такой, как прежде? Ненависть к этому теплу, обычным смертным чувствам. Иногда любви недостаточно. Время идет, а эра узурпаторов лишь наберет силу, братья продолжат убивать братьев, а мы добровольно отдадим сердца тем, кому они совершенно не нужны, и это лишь корм для чудовищ, набирающих силу, и как бы мы ни были близки, мы не будем вместе, лишь потому, что счастливые истории имеют свойство останавливаться в неведении. Откуда нам знать, что, пока мы закрываем историю и начинаем вникать в совершенно иной смысл, принц не ищет собственной смерти, падая на колени перед вечным алтарем трусости, на который уже давно были вознесены платы за кратковременный иммунитет перед болью, а принцесса, так нами любимая за свой тернистый путь к счастью, раскрепостилась, словно обычная шлюха, тайно передавая своему фавориту приглашение на интимную встречу, в скором времени ожидая его. Мир всегда казался лучше, чем он есть; но он никогда не пользовался этим шансом, и его не подкрепить верой, просто потому, что тьма никогда не выпустит из объятий одиночество, вещи, такие же пагубные, как потерянная любовь и невинные жертвы, будут ходить под руку, делясь друг с другом увлекательными рассказами о жизни и смерти, имея настоящую свободу. Наша заслуженная мечта. Добро пожаловать в настоящий мир. И вы уверены, что хотите в нем жить? Ты шел по ночной аллее, напевая под нос куплет из очередной песни "Babyshambles", наверняка записанной мистером Доэрти после очередного похмелья и передозировки, но, несмотря на это, сохраняющей очарование рок-романтики, и на тебя было невозможно не обратить свой взор, довольствуясь лишь тем, что ты не такой, как все, и твоя исключительность заменяла устоявшиеся стереотипы о прекрасных принцах, однако, заключенных в одну жизнь, с одной судьбой, для полноты образа не хватало лишь гитары и зажатой в зубах сигареты. А ты по-прежнему идешь по трупам, выстланными по асфальту, подобно красному ковру, предназначенному для светского приема личностей высшего социального класса; чужая кровь высыхает, а её остатки впитываются в плоть, смешиваясь с твоей собственной кровью, делая смерть неделимой частью твоей сущности, и попытаться избежать этого равно глупой, вдохновленной неким утверждением об абсолюте человеческих возможностей, попытке перестать дышать, надеясь лишь остаться. В глубине твоих глаз, едва ощутимо, скрываются под тонкой черной пеленой войн и раздробленности страхи растворяющихся теней, и их ужас я чувствую внутри тебя. Пальцами ты разрываешь мою грудь и пытаешься оборвать клубок несущих жизнь сосудов, пока я задыхаюсь, каждую секунду вскрикивая, и меня давит пресс из костей под надгробным памятником и тахикардическое безумство. Глаза по-прежнему меркнут, и взгляд затупляется, ограничиваясь единственным более-менее различимым пятном, алого цвета, и стереть его, удалить навсегда тянущийся из прошлого кровавый след, оскверняющий последние картины, предстающие мучительно медленно, словно кадры в слайд-шоу. Тихая улица, отражающиеся фоновыми звуками порывы ветра, напоминающие истеричные рыдания привидения-плакальщицы, предчувствующей траур перед кончиной военного чиновника, а все люди ежатся, закутываясь в бесчисленные слои меховой одежды, не очень-то и спасающей от стремительной атаки бурана. Маленькая девочка презрительно оглядывает землю, ведь так хочется настоящего, чистого снега, вызывающий ассоциации с сгустками крема и белоснежной глазури, которой испещрен сладкий торт на праздники, ведь это самое вкусное. Но сегодня это отнюдь не так, и даже птицы не свешиваются с веток и молчат, ведь логично ли воспевать омерзительный день с покрытой грязными массами слякоти землей. Подошвы ботинок оставляют отчетливые следы, издавая неприятный уху трескающийся звук, а мороз даже не ощущается, отсутствуют легкие покалывания на бледной коже, и затаившееся маленькое эго подозревает, что лютые холода - это всего лишь преувеличение, которым наставляют всех подряд, чтобы не простудиться и не заболеть, а она одна знает правду. Белая шапка выдает присутствие девочки, белая шапка, которую она так ненавидела, потому что головной убор лез на глаза, закрывал уши, из-за чего возникало неподдельное чувство жара. Прохожие продолжают преследовать её настороженными взглядами, и с жалостью протянутая стандартная фраза "Ты потерялась?" - лишь мерзкий шум, который она не желала слышать, и избавиться от источника раздражения было достаточно соблазнительной перспективой, но что она может, одна против всего мира? Скрывшись за хитросплетениями рядов деревьев, крошечная фрейлейн неторопливо ступает по тропам, мысленно очерчивая пейзаж диких джунглей, уже представляя себе живописные виды, несуразные законы природы, зависящие не сколько от своей суровости, сколько от обыкновенного восприятия, агрессивными хищниками, впивающиеся клыками в горло, просто так легко очутиться посреди вселенной. Изнутри прошедшей памяти вылезают и плюшевые игрушки, оставленные в полном одиночестве на детской площадке, никому не нужные, затерянные, замершие в остановленных движениях радости. Почему-то она верила, что за оболочкой с шерстяным телом, пластиковыми глазами, угасающим теплом от чужих прикосновений, проложена длинная дорога с конвейера до чьих-то беспечных и ничем не сдерживаемых объятий, и невозможно так грубо обращаться с постепенно уходящими вестниками детства и юности, путешествие длиной в целую жизнь, когда ничто не взрослеет, навсегда остановившись посреди пути, любуясь невероятно яркими красками, которым суждено померкнуть по прошествии лет, словно по приговору сурового беспристрастного судьи, который и сам так любил жить, а впереди так много лет, так много событий, и смотреть вперед нет желания, ведь твоих сил хватает лишь на то, чтобы жить сегодняшним днем, и если не взять от него все, имеет ли смысл окунаться в беспросветный вихрь фантазий. Нет никакой осторожности, кажется далеким видением и страшным словом ответственность, ничего не познается в сравнении, зато маленькие люди из-за всех сил гасят в себе разжигающееся пламя зла, заражая всех, вдали и неподалеку, улыбками и любовью. Никому не бывает больно. А сейчас мне больно. Так больно, что едва дается дыхание, практически полностью не функционируют конечности, а ротовую полость заполняет ненавистная кровь, которую, подобно ядовитой субстанции, переполняющей глотку, остается лишь сплевывать на пол. Похоже на первую в жизни ломку, только тогда приспособленность к поражению от "наслаждения" - билета в один конец - наступала намного быстрее, а если бы за её голову, пленение живой или мертвой, объявляли награждение, тогда она бы преспокойно сдалась и не боялась бы истины, не бежала. Сейчас все просто спокойнее. Мне так и оставалось непонятным, почему так сильно ненавидят за любовь, когда на тебя упрямо смотрят с блаженной преданностью, покорно изгибаются навстречу любимому телу, если не по наивности, то по слепой вере открывая все тайны, даже те, которые, казалось бы, обречены столкнуться с раскаленными докрасна стенами собственной камеры в подвале воздушного замка страдания. Почему так любят за ненависть... Что за глупость преклоняться перед агонией, намеренно причиняемой тебе, а клятвы в собственноличном уничтожении тебя воспринимать, как признания в вечной любви, выдаваемых сердцем за правду, пусть даже и сказанную не теми словами. Иногда мне кажется, что моя мечта ушла. Её не убивали, иначе я бы лежала на её могиле, с неповторимым упорством вгрызаясь в ледяную, промерзшую изнутри, замурованную крепкими когтями демонов и закрытую широкими крыльями ангелов, землю. Она просто ушла. Закрыла двери, вылезла в окно или воспользовалась случаем, когда меня нет дома, и покинула, соизволив оставить только запиской, состоящей лишь из двух слов: "Живи сама". Была ли она? Возможно, я украла у кого-то мечту или попросила одолжить взаймы, особенно не пытаясь вникнуть в подробности сделки, забыв, как много мне придется возвращать сполна, ведь я просто окрылена и уже не думаю о таких глупостях, как цена, искупление и прощание. Как всегда, перемены. Другой день. Я так и не смогла остаться. - И я тебя люблю... Художник моих сновидений, снова и снова ты открываешь мою душу, как чистый холст, едва успев уничтожить заведомо оставленные наброски моей мечты, чтобы потом вглядеться в неё, запомнить каждую весомую деталь безмятежных облаков и не дать мне упасть, ведь я потеряю слишком многое. Сны - единственное, что у меня осталось. Почему ты здесь? Почему моя мечта сошла ко мне и пытается насильно заставить жить, не оставлять все, что было и могло бы быть. Когда-то давно я посмела тебя возжелать, и посмотри, что вышло. Ты так был нужен мне, а первая любовь всегда была самой крепкой. Настал мой черед гореть. Орлеанской деве, подарившей свою доблесть и милосердие таким же, как она, прекратившая войну другой войной, пытающейся творить зло ради добра, было проще. От неё остался лишь пепел. Я горю лишь потому, что это конец света. И это неизлечимая болезнь, а я не жду чудесного исцеления, его же нет. Задыхаюсь и просто жду, когда же мне разорвет шейные позвонки, но мне просто не хватает воздуха, благодаря разрывающихся гноем пораженным альвеолам, внутренние ощущения не соответствуют действительности. Слишком близко к сердцу. Все это было неправильным. Так должно быть. Слишком чувственно, чтобы быть живой. До сих пор так хотелось, чтобы все это казалось сном, а эта церковь вдруг сместилась под землю в канализацию, ведь там бы точно никто не смог меня найти. Пожалуйста, не нужно, немедленно выдыхай из меня жизнь, которой ты меня наполняешь, заставляешь тело крепнуть, ощущать себя той, кем я являюсь, той, кем я хочу быть. Я снова дышу, но по-прежнему отравленным воздухом. Не циан, не ядовитые экстракты. Просто жизнь. Я дышу жизнью. Согреваюсь смертью. То, для чего я была рождена. Возможно, мне следовало спать в гробу, выстланном дорогими тканями с навеки захлопнутой крышкой, и если бы я никогда не увидела солнце, было бы намного проще провести отведенные годы, но нужно смотреть правде в глаза: что в последний раз получалось так, как я хотела? Я не хочу умирать, но мне не нужно, чтобы ты умер из-за меня. Я слишком сильно тебя люблю. Я жива.
Vulcan: Каждый из нас живет под свою музыку. Кому-то легче просыпаться под игривые мотивы регги, кому-то нравится целовать любимую под воодушевляющий джаз, а кто-то предпочитает раствориться в опиуме под наполняющий душу рок-н-ролл. Все мы разные по сущности своей, но у каждого из нас есть и будет своя песня; мелодия, которая будет звучать в голове до последних тактов жизненных часов. Моя мелодия до сих пор остается прежней. Даже смотря на твое окровавленное тело, я не перестаю слышать тот мотив, что возник в моей голове однажды; не так давно – в самом начале моей жизни, когда я встретил девушку-тень, тебя. Динамик стал работать, я услышал музыку. Вначале было тихо, как на похоронах одинокого солдата, но потом, я понял, в чем смысл моих колонок. Я подошел ближе, запустил свою ладонь в твои теплые волосы и услышал музыку самого себя. Ты мой усилитель. Энергетик моей жизни. Я не знаю, что это было; влечение или же и вправду любовь? Для меня последнее чувство сокрыто в глубинах сознания и логики. Все столь непроницаемо, даже мне самому трудно разложить себя по полочкам. Да я и не смогу этого сделать. Ведь все произошло в одно мгновение. Будто яркая вспышка, поглотившая меня в иной мир, забравшая мою реальную жизнь, озарила все вокруг. Я забылся, просто потерялся в тебе, в нас. Жизнь тикает непомерно быстро. Каждая клетка тела вздрагивает, когда до головы доходит стук курантов, напоминающих о приближении конца. Но для всех ли эти куранты так страшны? Ведь некоторые готовы встретить их с улыбкой. Пусть это будет нелепо, пусть странно и необыденно, но это ведь так приятно – поддаться внутреннему я и отпустить себя в руки судьбы. Эта госпожа знает свое коварное дело и разберется, куда и как тебя доставить. Отпустить все то, что держит, разорвать контакты с жизнью. Будь свободен, человек! Но нет… Мы будем жить иначе. Слагая мир из наших мечт. Мы будем надрывать тела, лишь бы оставить все, как есть. Мы будем рвать чужие жизни, лишь бы наши были целы. Мы будем ненавидеть мишек, что остались на скамье. Нам тошно, тошно видеть ваши лица, ненавидящие мир. Мы развернемся и уйдем, в себя, поодаль вас. Вы можете нас ненавидеть, но нам навечно наплевать. Столько мыслей, чувств пролетало в их глазах. Даже само время удивлялось скорости их сознаний. Они стали единым целым, композицией сумасшедшего художника, который все еще держит этот мир на самой грани. Его глаза желают ее, желают постоянно. Наркоман не может и не будет удерживать себя. Если есть, то нужно брать. Но тут он впервые колебался. Она чуть не ушла. Или же, уходит? Только медленно, доставляя ему еще больше мучений, забирая в небытие и его жизнь. Он был потерян. Его отражение уехало на Аляску, а сам он грелся в теплых лучах экватора. Не стоит винить его за это, нет. Ведь парень обыкновенный человек с необыкновенным даром. А люди расточительны на собственное счастье. Он также слаб, как и зеваки, ежедневно проходящие по улицам мегаполиса. Его отличает лишь нить надежды, что удалось ухватить при встрече с тенью. Позабыв о канонах, правилах, дарованных свыше, парень забылся, потерялся, расстался с самим собой для нового рождения. Любовь сбивает человека. Ведь последний не всегда может понять, насколько безграничны возможности этого чувства. Сжимая твои дрожащие руки, я вижу кровь, что не должна была течь по этой белоснежной коже. Переношу свой свет, свое тепло тебе. - Смотри в мои глаза. Все что мог делать – позвать ее на свет своих глаз, что загорелись энергией, оставленной про запас; не знал же ведь о предстоящем. Догадывался, но отказывался верить тем же светящимся глазам. Энергия переходила к ней, к ее окровавленному телу. Заливалась внутрь, отслоняя кровь, заполонившую сокращающуюся гортань. Жива. Я чувствую твое сердце. Так близко, но в то же время далеко от меня. Ты хотела уйти. Но ты же помнишь, что я твой мазохист. Никогда я не позволю твоим глазам потухнуть. Не могу я оставить тебя, бросить, попользовавшись тобой. Я буду оберегать тебя. Ты первая, кто пробудил во мне мелодию жизни. Ты будешь той, что всегда найдет укрытие в моих глазах, крытых пеленой энергии, лечащей тебя сейчас. Даже если мы больше не ощутим тех импульсов, пробежавших тогда, я все равно буду видеть в тебе ангела, скрывшего в своей тени мои слабости. Ты не уйдешь, а будешь жить, здесь. Ты увидишь свет. Я просто эгоист, прости…
Ephemera: Когда вы вбиваете в смертную плоть поплатившегося мученика гвозди и намереваетесь распять на кресте, не ожидайте слов благодарности, путей отступления, попыток жалостной мольбы об облегчении страданий, будьте готовы к проклятиям, ненависти, да изыдите вы, чертовы кровопийцы. Когда вы забиваете угнетенного камнями, подключая для этого все силы, надеясь на искушенное странным инстинктом толпы тщетно соединившееся общество, в глубине души вы желаете того, чтобы жертва умирала медленно и мучительно. А ей остается все больше времени, чтобы дрожать, как осиновый лист, и от каждого последующего удара ожидается последний и фатальный треск костей, леденящий звон глубоко изнутри. И когда вы практически насильно вытаскиваете с того света девушку, ломающую голову по поводу плана, как свершить это грешное с точки зрения всех существующих религий деяние, и не имеет значение, верите ли вы в Бога, ожидаете ли вы чего-то, что в этой биографии не предусмотрено. Возможно, шанс противостоять этому представится только в следующей жизни, а если подумать, то это не так уж долго. Забудьте о справедливости, которую пытается предусмотреть любое способное к осмыслению существо, о бесполезных причитаниях наподобие «а ей бы ещё жить и жить», в ход идет банальное упрямство, подкрепленное врожденными чертами характера. Жизнь и смерть, всегда они ходили вместе, неотделимо, окончательно убедив девушку в полной зависимости, друг от друга, и если она хочет познать жизнь, то умереть ей придется, как минимум, один раз. Чем дальше – тем больнее, сильнее продвигая иголку вдоль венозных сплетений, раздражая чувствительные ткани, с энтузиазмом ещё не успевшего возненавидеть свою должность патологоанатома, а затем, дожидаясь полуночи, когда свершается волшебство и исцеляются возбужденные рубцы, пропадают засечки. Дальше вы можете поэкспериментировать с валиумом, произведя чудесный терапевтический эффект, но стоит вам расслабиться, как старые шрамы вновь начнут пожирать вас, заставляя кричать во всю глотку, чтобы все слышали. И вы будете это слышать, упиваясь разгоряченными истериками садистского желания, подкрепленного психоделическими улыбками в стиле Рональда МакДональда, который не без основания и в кошмарах снится. И тогда вы молите небеса только об одном: одиночество. Внедрение во вражеский лагерь было самым незаслуженным наказанием в военные времена, быть может, вы не ненавидите. Просто боитесь. А смерть так и затягивает, и вряд ли что-то может встать на пути к совершенству, атрибуту псевдосломанных личностей, и пока холодная война – состояние, более чем устраивающее обе стороны силы, то искренняя любовь и всепоглощающая преданность лишь ломает, из-за чего внедряются мысли о том, как вообще можно верить в такие глупости; возможно, на следующий день мы снова подставим лицо солнцу и сотрем из памяти последние минуты, но сейчас ничто не является таким уж настоящим, и практически завладевшее издыхание запирает на замок вырывающиеся надежды на спасение. Жестокость видна в каждой секунде, а ложь пытается снять маску с опустошенного, переполненного ржавчиной минувших воспоминаний, когда-то делимых вместе, а твоя любовь слишком непонятна, чтобы к ней хоть как-то относиться. Открыть глаза. Если бы это было так просто. Твой раздражающий, издревле невыносимый, но такой близкий и органически неотъемлемый, эгоизм. Снова и снова жить. И ради чего? В очередной раз убегать от тебя, боясь причинить тебе боль, и даже не беря в голову, насколько это абсурдно. Ведь ты можешь довести до белого каления и заставить поневоле разрыдаться от оборванных нервов, и даже ночью, обернувшись бесноватым видением, услужливо подбрасываемым подсознанием, и по сравнению с этим легче перекочевать в ад, где это должно стать обусловленной нормой. Мы с тобой никогда не должны были встречаться. Всего лишь избежать одного поднятия головы, одного устремленного вдаль, цепляющегося за вечность, взгляда, и мир мог бы стать таким, на что мы надеялись в далеком детстве, и мы бы могли принадлежать тем, кто действительно нам подходит. И неважно, что будет руководить в самом важном решении жизни: интимная гармония, безумные страсти, вспыхивающие подобно спичке, ледяная корка или обычная совместимость знаков зодиакальных созвездий. Увы. Твою ненависть мне было бы гораздо проще пережить. Я бы пробовала все забыть, и первый раз моих тщетных усердий обернулся бы абсолютным фиаско, как и, собственно говоря, мое помрачнение рассудка, а ведь идея была доведена практически до совершенства, а ты все испортил, решив, что наши жизни связаны. С силой давила бы на сердце, с легким вожделением и фронтовым напряжением вредила мышцам, лишь бы жить хоть немного медленнее, с головой окунаясь в пламя, где полыхающий пламень выжигал то, что позволяло окончательно не сходить с ума. И тут ты, пытаешься подчинить мое тело и заставить открыть глаза. Жестокость. Она никуда не исчезает, просто переходит в иную форму существования, нагло прикрываясь благородными намерениями, в которые я бы раньше поверила. Или верю сейчас. Просто хочу забыть о тех вещах, которые ты творил, а я лишь наблюдала со стороны, беспомощная, оставленная на поле битвы, и кроме того, как смотреть, мне нужно было и выживать, и спасать тебя. Монстр. Но самый любимый монстр. Зачем искать для явных вещей иные названия? Смысл показать, что ты иная. Но это ещё ни о чем не говорит. Нечестно. Как бы ни пыталась опустить руки, как бы ни стремилась ввысь, не вижу путь в рай. Я тебя ненавижу, но почему мое сердце горит, всякий раз, когда я встречаюсь с тобой взглядом и стыдливо отвожу взор, чтобы ты не видел застланные слезами глаза, а заметил только пулю, которой я пытаюсь испепелить тебя, но что же мне делать, если ты буквально просишь меня ранить тебя? Почему я виню тебя и никого иного в том, что ты разрушил мою жизнь, но, перебирая в памяти то, что было, что есть и что будет… далекие клочки воспоминаний, которым было бы лучше остаться в потаенном пленении безумного разума, и обрывки сновидений, переставшие приходить по привычке, порождающие тысячу и одну причину проводить бессонные ночи, лишь бы не сталкиваться с тем, чего не понимаешь… у меня без тебя нет жизни. Первый раз говорю тебе правду, ничем не прикрытую, не удрученную смехотворными и легковесными подробностями, просто правду. Ты же этого заслуживаешь. Мне продолжать? Жди вечно. Допустим, ты не нужен мне, но посмотри на этих жалких людишек, выстроивших свою жизнь в рабстве постоянных клише и шагающих через времена и столетия стереотипы, разве нужен мне этот проклятый мир, где жизнь дороже самой жизни, где теряется все, что мы любим, где теряемся мы сами? Самое страшное – это изменить самой себе. От этого не убежишь. Не спрячешься. А я так по тебе скучала. Не верь мне, так тебе будет проще, многое переосмыслишь, но очнись: мы с тобой принадлежим друг другу. Это слишком очевидно. Мои прихоти вовсе не тянут на капризы королевских особ, ведь я не хочу этот мир, ведь он уже давно изжил себя, мне нужен ты, ты и только ТЫ. По-прежнему мой герой, храбрый и отважный, достойный самого истинного восхищения; мой бог, заслуживающий бесконечной веры, слепого вдохновения; просто причина, почему я ещё жива. Зачем ты это сделал? Теперь ты полностью скрепил наши узы, подарив мне свою жизнь, и я не вправе этим разбрасываться. Счет шел на месяцы, а тебя все не было, а я так верила, я ходила по улицам, пытаясь отыскать, снова позабыв, кто на самом деле во всем виноват, и переходящее нововведенное обыкновение изображать то, что ты умер в моем сердце. Ненавижу молчать. Вопли, полоумные истерики и самодурские крики кажутся сладкой истомой, когда пустота вакуума сжимает виски своей обреченностью, ломая тело, начиняя его смертоносными дефектами, населяя мертвящей слабостью. Я до боли сжимаю твою руку, чтобы ощутить то, насколько ты теплый, как жизнь перетекает в меня, как через воронку, и почувствовать себя самой мерзкой испровергательницей. Люблю-люблю-люблю. Верой в жизнь я никогда не могла похвастаться, но ты – мой свет в конце туннеля, и я начинаю забывать, что бороться мне больше не за что. Похоронив позади тяжесть пережитого, злиться не из-за опьяняющей ярости, а лишь, чтобы доказать, как трепещет в кончиках пальцев сила, плавно исходит по венам, отдаваясь откликом в сердце. Я бежала от тебя, а оказалось, что тени тоже оставляют четкие следы, и невольно мне пришлось вернуться туда, откуда все и начиналось, и держаться за спасительные глотки воздуха, за твое дыхание, прерывисто ощущаемое кожей, до сих пор хранящей прикосновения твоих рук и губ. Тактильный архив нежности. Воздушный замок наших грез. Просто открыть глаза… Лишь открыть глаза. Это так мало. Ничтожно. Никакой ценности. Это перевешивают любые слова, разнеженность, сладость. Было бы проще сдаться, но ведь все осталось прежним. Запах твоего тела до сих пор взбудораживает, а тихий шепот, выдаваемый за фальшивые отзвуки глухоты, снова покоряет, и тебя хочется слушать. И рассеивается как дым яд, а томящий огонь вновь разгорается, взрываясь изнуряющий негой, а я вижу твое истинное лицо, которое тебе казалось не таким, каким должно быть, но я не собираюсь тебя менять, мое вечное наказание, своей суровостью рисующее образ идеала. Я люблю тебя… и мне так жаль, что умирать – это совсем не страшно. Жить. Для тебя. Мне уже не вернуться. Это пустота, это жизнь, и я утащу тебя с собой. Только люби меня. Безотчетная страсть, что же ещё говорить… Мы с тобой редко говорим, ведь можно просто молчать… Сердце кричит громче, чем ты можешь себе это представить. Слышишь три заветных слова? Клянусь говорить их до конца своих дней. И Бог мне свидетель. - Прости меня. Я не знаю, зачем я это сделала.
Vulcan: Я мог бы выразить всю свою жизнь всего лишь в двух строках, но так получилось, что многие ждут от меня поэмы; да и ты, наверное, родная, смотришь на меня, словно на придурка, или же монстра, разрушившего твое уединение с этими стенами. Что же заманило тебя сюда? Эта безграничная тьма? Забавно; я всегда старался вытащить тебя из объятий странных неизведанных теней, а ты, убегая вновь и вновь, стремишься к ним… Я устал. Мог бы сдаться, но ты ведь понимаешь, что не для этого спасли меня из утробы умирающей матери. Я залечу твои раны, как когда-то залечивали мои, я подниму тебя на ноги, как когда-то подняли меня. Та серость, окружавшая меня ранее, больше несущественна. Сейчас, на этом холодном каменном полу, лежит весь мир; лежишь ты… Я осторожно удерживаю твое увядающее тело, стараясь смахнуть кровь с твоей кожи, отдавая собственную жизнь в твои жилы. Для меня перестало существовать солнце, ветер, дождь; ведь та, что даровала мне эту судьбу, счастливую, но тяжелую судьбу, сейчас истекает багровой кровью, пытаясь оставить меня одного. Меня, несозревшего для столь неосознанной новизны, слепого и временно безнадежного… Все мы когда-то были другими. Жизненные изменения неизбежны, пусть даже сам человек их не замечает. Это нормально, если довольно-таки зрелый мужчина вдруг осознает, что вся его жизнь, все, что было до определенной мелодии – всего лишь глупая обыденность, скорлупа, покрывавшая настоящий вкус. Кто-то понимает истину с наступлением среднего возраста, а кто-то, невзирая на окружающих, в двадцать с лишним лет. Но я запутался. Не знаю, что делать дальше и как это исправить. Да, я привык гнуть свою линию, таким родился, но быть подобным тяжело, ведь я причиняю боль и отпугиваю тех, с кем хотел быть. Мой характер – мое проклятие. Таким я родился, возможно, таким и останусь. Я жутко упрям, родная, ты даже не представляешь насколько. Скорее упрямый злодей, нежели герой. Меня тяжело оттолкнуть, избавиться от меня невозможно. Я не хочу – одно слово на все, что происходит сейчас. В моих силах посягнуть на время; остановить его, прокрутить назад, вернуть все, как было. Но, опять же, я не хочу… Сам не понимаю своих странностей. Меня волнуют сейчас только твои жизненные биты, которые, к счастью, становятся сильнее с каждой секундой. Твои раны затягиваются, кровь восстанавливается, а жизнь возвращается в привычное русло, питая и тебя, и плод, треплющийся внутри твоего чрева. Я почувствовал его. Знаешь, меня впервые в жизни остановило такое маленькое создание. Я без труда могу покончить с десятками невинных жизней, а вот ребенок… Ступор. Я не знаю, какого это – чувствовать внутри себя кого-то еще. Как ты смогла нанести порезы, осознавая, что внутри тебя нечто родное и живое? Может быть ты и не знала… Но это вряд ли. Думать все сложнее, я уже не знаю, как действовать дальше; что с нами будет. Ты просишь прощения… Это запутало еще сильнее. Не понимаю, нужен ли тебе я, просто не понимаю. Видимо, мне необходимо лечь в теплую постель и выспаться; и пусть рядом будешь ты… Поднявшись на одно колено, мужчина покрепче обхватил девушку. - Давай уйдем отсюда. Отрываясь от прохладного пола, он удерживал свою любимую, стараясь не травмировать ее в очередной раз. Свет все еще продолжал согревать ее тело, окончательно залечивая раны. Он не переставал думать, мечтать о том, что эти стены больше никогда не ворвутся в его сознание. Но где-то глубоко, он осознавал – эти минуты будут приходить к нему ежедневно, воплощаясь во снах или же мимолетной дреме. Сможет ли уснуть – еще вопрос. Сейчас же он продолжал по-дурацки улыбаться, вынося свою любовь из мрачных стен храма.
Apollon: /Порт/ Их выбросило недалеко от развалин и всех, словно кегли, раскидало в разные стороны. Десмонд сам с трудом удержался на ногах, но упасть ему не дала бесчувственная Афродита, которую он держал на руках. - Ну прибыли, кажется.. Побудем пока здесь, а там как предрешат боги.. Ну или Алекс, как их земное воплощение, ха! Десмонд был очень раздосадован происходящим, но он лишь наморщил свой тонкий аристократичный нос и не спеша двинулся в сторону полуразвалившегося строения. Аполлону было подвластно время и потому, идя сейчас к стенам и полуобвалившейся крыше здания, он все равно видел перед собой его былое великолепие. Раньше эти разрозненные остатки здания являлись кафедральным собором, его пускай сейчас и призрачные, но тем не менее, величественные стены все еще возвышались над руинами. Словно гаснущее эхо они возвещали о былом и давно ушедшем... Демон остановился и теперь с нескрываемым восхищением разглядывал некогда прекрасный фасад собора, изящный, словно ларец махараджи, с колоколенками в виде сосновых шишек по углам. Казалось, что камни были расцвечены волшебным резцом мастера. С течением времени, даже этот призрачный, сотканный из ауры собор немного осел, но все равно, войдя внутрь Десмонда поразили мрак и прохлада, царившие под высокими сводами. Наверное собор был выстроен первопоселенцами откуда-то с западного побережья Франции, например, выходцами из Пуату – их церкви и соборы были ,кажется, самыми мрачными во всей Аквитании. Под тяжеловесными сводами, покоящимися на массивных колоннах, скрывалась угадывалась в полумраке старинная настенная роспись, и, только привыкнув к темноте, глаза начинали постепенно различать яркие, живые краски. Десмонд с сожалением посмотрел на своих товарищей, которым не мог показать всего этого великолепия. Он раскрыл, сейчас совершенно прогнившую и разломанную некогда первую дверь величественной кафедры, затем поднялся по ступенькам в ротонду, откуда когда-то читали проповеди. Прямо из-под ног Десмонда с паническим писком бросились в разные стороны несколько больших серых крыс. Демон вздохнул, опечалено оглянулся вокруг и вдруг бегло заговорил на ныне мертвом уже языке. Воздух вокруг него задрожал, засеребрился, пошел волнами... Все помещение кафедры вздрогнуло и стремительно принялось видоизменяться. По стенам, потолку, резным дверям побежала, укрывая и восстанавливая все, магия. Выровнялись доски пола, со звоном встали на место витражи высоких окон, вспыхнули разноцветные краски... Спустя несколько долгих, но таких завораживающих мгновений, Дес опустил тело богини и сам присел рядом, на покрытый бархатным ковром пол. Устало прикрыл глаза.. Церковные своды, мрак, наполненный теперь запахом ладана, действовали на его измотанные тело и душу успокаивающе. … Как-то там Алекс? И Алекс ли это теперь?...
Tigra: Причал/Порт -Оу, Санни, случился тут со всеми присутствующими... Иначе, здесь бы никого из нас не было... Тепло улыбнувшись Десмонду, девушка лукаво прищурилась, продолжая поддерживать парня. Может, ему и стало легче, но кто знает чем может это все обернуться в следующую секунду, так что поддержка со стороны никогда не была лишней. -Я ловлю тебя на слове, теперь ты мне должен крепкий кофе, когда все это закончится. Услышав про то, что придется вновь телепортироваться Грир нервно сглотнула и еле сдержала себя, чтобы жалобно не заскулить от такой перспективы. А потом упасть в ноги Десмонда и молить о том, что бы тот нашел для нее другой путь к отступлению. Правда разбираться с охраной и полицией Грир уж очень не хотелось, особенно после такого оборота событий, а если брать во внимание, что на складе остались два трупа и вспомнить, чья это внимания. Грир тут же забросила все свои страхи и нелюбовь к телепортации в самый дальний ящик, и когда Десмонд предложил девушке обнять его, та послушно встала за его спиной и обняла его в районе поясницы, после чего сильно зажмурилась. Но услышав про то что падение будет не из приятных, все-таки издала слабый стон. Бывает же так, что все дни недели у тебя понедельники. Вот и сейчас Грир убедилась в том, что этот день по праву мог занять место одного из понедельников. Сначала склад, где девушка уже начала жалеть о том что обладает такой особенность как регенерация, а теперь не самое мягкое приземление. Приподнявшись на ноги девушка внимательно осмотрелась, документы они же лапы, хвост были на месте. Копчик со спиной хоть и болели от удара, но все же это скоро пройдет, а о всех остальных ранениях позаботится регенерация. Отряхнувшись, девушка отметила, что верная куртка все еще цела. Но радостные вздохи и ахи, она оставила на потом и поплелась следом за демоном в сторону входа в собор. То что, сотворил Десмонд внутри, впечатляло, Нельсон наверняка бы даже уронила свою челюсть, если бы уже за свою скромную, но яркую жизнь не насмотрела и не на такое. Но сейчас ее волновал больше парень и его моральное состояние. Тихо подобравшись к нему, девушка опустилась рядом и окинув взглядом бесчувственное тело богини, коснулась плеча Десмонда: -Ты точно в порядке? Сама девушка была уже не уверенна в своем состоянии и больше всего она сейчас хотела вернуться домой. Забраться под мягкое и теплое одеяло, устало вытянуться на спине под ним и закрыв глаза проспать так дня два или три..
Gamer: Джеймс почувствовал непонятное чувство. Мгновение спустя голова кружилась, а обстановка изменилась. Приземление не из удачных, скажем. Вампир приземлился на большой камень. Ощущения, скажем, не из приятных. Он невольно выругался про себя на демона и, спустя мгновение, вскочил на ноги. Они телепортировались в какую-то заброшенную церковь, как и сказал Десмонд. Джеймс проследовал за Трэнтоном. Двери отворились. В нос ударил удушливый гнилой запах. Несколько серых крыс пробежали мимо вампира. - Когда Санни появится здесь? - вопрос остался без ответа. Сооружение оставляло лишь желать лучшего. Ее былая красота исчезла, на ее месте лежали одни руины. Солнце, проникая через старинные окна и всякие щели, заливало золотистом светом небольшое помещение. Ненадолго оно показалось таким величественным, хотя и старинным. Вероятно она имела свою весьма интересную историю происхождения. Сойер прошел в центр, переполненный разными чувствами. На время он даже забыл свое предназначение здесь. Зачем он здесь и ради кого все это. Земля под ногами пошатнулась, когда в голове появилась мысль о Бомбисте. Джеймс оглянулся назад, на Десмонда. Величественная магия демона превратила полу-разваленную церковь в произведение искусства. Заиграли краски, доски пола выровнялись.. На лице Геймера появилась небольшая улыбка наслаждения и тут же исчезла, так же быстро, как и вспыхнула. Взор его привлекло свое отражение в окне.. Холодное и бледное лицо улыбнулось ему в ответ. Убийца сжал кулак посильней; опустил свои глаза и устало присел на большой камень. Внезапно в церкви воцарилось молчание. Нет, вряд ли они пришли сюда молиться. Скорее они думали о дальнейшей судьбе Санни, хотя Геймер сейчас хотел бы оказаться где-нибудь далеко, например, на необитаемом острове. Да. Именно. Никаких обязательств. Никаких проблем. Никого, только ты. Но, к сожалению, это было не возможно. По крайней мере из-за того, что вряд ли он способен бросить всех их здесь, хотя зная, что с ними ничего не случиться, оставив себя при этом трусливым подлецом. Нет уж. Холодный пот стекал по его щеке. Невидящий взгляд карих глаз был устремлен в землю. - Что мы будем делать дальше, а? - одними губами произнес он.
Bombist: ------------телекомпания ЭйБиСи Мало света, кислорода, пространства. Дорога извилистая, со множеством углов и препятствий, за каждым из которых чувствуется опасность - зубастая, рычащая, глядящая на тебя сквозь стеклышко прицела. Не остановится, не продохнуть, не сбежать. Кто-то сверлит затылок злобным взглядом, сковывает движения злым намерением и тянет свои руки, скользкие пальцы, пытаясь ухватить тебя за плечи, ограничить, причинить боль и страдания. Задавить. Страх холодным липким потом распространяется по телу, закрадывается в душу и выворачивает желудок наизнанку. Трусливых нет, но когда твой мир вытаптывают до одной геометрической фигуры, до определенных размеров, сравнимых с футбольным мячом, поневоле пускаешься в бегство, задыхаешься, ищешь выход. Кругом трубы, пустые склады и терпкий запах ржавчины. Дорога запирает в этой новой локации, обрубает канаты и обратно уже не пускает. Взгляды, что прожигали затылок, стали ощутимы - всей кожей, по вкусу, по запаху. Все окружающее нереально, но необратимость и паранойя заставят поверить во что угодно. Трусливых нет, но когда твой мир запирают за крышкой гроба, где не развернуться, не повернуться, не закричать - поневоле погружаешься в отчаяние и тошнотворный запах липкого пота, что исходит от погребенного тела. - Тебе снова приснился плохой сон? Голос сонный, но все равно полон тревоги и нежности. Коротко кивнув на вопрос невесты, Александр облегченно выдохнул. По крайней мере, попытался - воздух плохо поступал в легкие и от этого кружилась голова, будто стянутая холодным металлом обруча. - Те таблетки, которые советовал принимать доктор... может попробуешь? - Ты же знаешь, я не люблю пичкать себя таблетками. Я не индюшка рождественская, так что справлюсь. Положив голову обратно на подушку, Александр все еще блестящими от волнения глазами смотрел в потолок. Почувствовав на себе взгляд невесты, он нащупал под одеялом ее ладонь и поднес к своим губам. - Все в норме, просто сон. Черт с ним. Погасив свет лампы, они погрузились в мрак ночи. Стоило закрыть глаза, все началось сначала: трубы, склады, давление. Все прекращалось, когда наступало утро. Так было всегда. Было тихо, только голуби о чем-то ворковали, укрывшись в щелях старой заброшенной церкви. Из подвальных помещений пошло волнение, громкий хлопок, похожий на контролируемый группой ученых взрыв. Крылатые падальщики скорее почувствовали его, чем услышали - затрепетав, голуби сорвались со своих мест и понеслись к большому круглому окну, разукрашенному мозаикой. - Кто здесь? - прохрипел бродяга, появившись будто из воздуха и свалившись на каменные плиты. На нем совсем не было одежды, лицо было разрисовано смазанным гримом. - Я тебе глотку перегрызу. Рядом с ним никого не было, только пауки, пугливо снующие по своей искусно сплетенной работе. Звуки отскакивали от безмолвных стен порождая эхо. - Покажись. Поднявшись на ноги, клоун не спешил верить в свое полное одиночество, пригибаясь и сгорбившись как зверь, вышедший на охоту и внезапно почувствовавший себя в роли жертвы. В подвал не поступало тепло, не заглядывало солнце и клоун видел пространство вокруг себя в холодных оттенках бездушного океана. Неожиданно в этом мраке появилось яркое красное пятно и бросилось в сторону, но клоун оказался быстрее - выставив руку перед собой, он бросил в пятно сгусток вырабатываемой его телом энергии. Красное встретилось с красным, послышался писк. В воздухе повис запах горелого мяса. - Хмм, - промычав что-то неопределенное, громко хмыкнув, чтобы подбодрить самого себя, клоун шатающейся походкой направился в сторону крысы, без труда ориентируясь на запах жженной шкуры и все еще красное пятно. Убедившись в том, что это всего лишь животное, клоун прислонился лбом к стене и закрыл глаза. - Мать твою, я хоть туда телепортировал или ..? Еще больше размазав грим на лбу, француз огляделся по сторонам. Если ему не изменяла память, именно так выглядела старая церковь изнутри, в подвальных помещениях, где он спрятал один маленький секрет, в котором сейчас безумно нуждался. Продвигаясь практически на ощупь, не чувствуя холода, клоун добрался до своего тайника и стал ногтями царапать один из камней в стене, пытаясь его вытащить. Наконец, он поддался и француз вытащил из стены завернутый в грязную тряпку револьвер. - Не играй со мной в демонов. Прижав прохладный металл ко лбу, клоун ухмыльнулся. Когда в твоих руках пушка и ты знаешь, как ею обращаться, света вокруг становится больше, как и пространства, как и кислорода. Чувство, будто на него смотрят сквозь стеклышко прицела, не пропадало никогда, уже давно, но теперь он мог ответить тем же. Револьвер был гарантией, что его не заведут в гроб. В церкви появился кто-то еще, но не рядом с французом - над ним. Револьвер зашипел, заискрился огоньками, потянув руку клоуна и заставив его прицелиться куда-то в потолок. Спрячь меня или пусти в ход. Догадавшись, кто именно пришел в церковь, француз торопливо завернул револьвер в тряпку и поднялся. Где-то здесь должны были остаться какие-нибудь рясы или хоть покрывало, чтобы использовать как одежду. Меньше всего клоун сейчас испытывал смущение, но без одежды шансы скрыть револьвер сводились к нулю. Он не почувствует меня. Услышав писклявый голосок, Александр поморщился. Более противного звука он никогда не слышал, но выбирать было не из чего. Револьвер - не новомодный гаджет, чтобы загружать в него приятные для слуха рингтоны. Пробираясь все ближе к двери, которая выводила в главный зал, француз наткнулся на мешок. Не долго думая, он разорвал его таким образом, чтобы его можно было обмотать вокруг бедер, и при этом осталось бы нечто вроде кармана. Кинув револьвер туда, кое-как закрепив, француз шагнул за дверь и прислушался к голосам. - А дальше... дальше - мы завоюем мир, - застав лишь последнюю фразу Сойера, отозвался клоун и тут же зашелся в смехе.
Network: для моего и вашего удобство Африк принимает облик Сары, в помощь фантазии) Она ничего не слышала; сидела незримым фантомом среди напуганных людей и смотрела вперед, на чистое безумие, где человек-взрывчатка, превратившийся в сумасшедшего придурка, пытался вбить в головы несчастных людей, заложников ситуации, какую-то идею, понятную только ему одному. Она все рвалась с места, пыталась оторваться от прохладного пола, схватиться за ближайший стул и кинуть его в безумца, лишь бы он повернулся и прекратил свое шоу. Но в этот раз Афродита могла довольствоваться только ролью пассивной наблюдательницы, лишенной права на любого рода вмешательства. А ведь дива привыкла быть могущественной, привыкла исправлять людей изнутри перед тем, как они натворят дел, а здесь ее силы были ничтожными. Девушка не могла превзойти свой призрачный статус, ей оставалось только глядеть на испуганные лица, окружавшие ее; на Санни она не могла смотреть, не могла даже глаз поднять, ведь это был не Бомбист, этого человека она не знала, не понимала и не поймет никогда. Идиоты в человеческой истории присутствовали всегда, Венера же к ним никогда не прикасалась: безумие заразно. Внутри все сжималось. Стоило Виктории стать более чуткой, как она увидела лица детей тех, кто умрет через пару мгновений; подняв глаза, одаренная ужаснулась еще больше. За тем самым придурком стояли фантомы, близкие тому Санни, который говорил красиво о возвышенном, который принимал тяжелые наркотики, но вместе с тем мог блаженно улыбаться и без них; призраки держали его за плечи, за руки, их глаза были полны слез, но они не отступали, потому что любили. Безумец же не видел всего этого, он был ослеплен морально и физически. Взглянув последний раз на прозрачные образы молодой девушки и парня, стоявших ближе всех к Бомбисту, Афродита зажмурилась, прижав бесцветные ладони к глазам. Комедия закончилась. - Ужас, - хриплым, ослабевшим от долгого бездействия голосом произнесла Стар, не спеша повернув голову в сторону присутствовавших. Вампир, демон, тигрица – вся милая компания была на месте; все живы, более-менее здоровы. Виктория вполне могла позволить себе несколько часов сна, но фраза, произнесенная ею всего минуту назад, не давала ей покоя. Осознав некоторую ответственность, на нее возложенную, девушка осторожно поднялась на ноги, смерила всех спокойным утомленным взглядом, после чего обернулась к Десмонду, которому, судя по всему, тоже несладко пришлось. - Не нужно было оставлять его одного. Злость на Алекса испарилась. Волнение, теплившееся в душах его друзей, мистическим образом передалось девушке, из-за чего она, казалось, побледнела, а потом и вовсе затихла, перестала дышать. Облик ее вновь изменился: глаза приняли цвет охры, волосы потемнели до каштанового оттенка, а телосложение стало более изящным и худеньким. Никто не заметил столь резких перемен, ведь взгляды присутствующих были устремлены в сторону источника странного шума, а точнее нервного смеха. Одаренную посетило желание застрелиться, вернее сказать, не застрелиться, а застрелить кого-нибудь. Алекс собственной персоной. Жуткий клоун, непонятно во что обернутый. Катастрофа вселенского масштаба. Номер один в списке Афродиты по надиранию задниц. У Венеры начиналась обыкновенная паранойя, переходящая в состояние, близкое к гневу. Удивительно, никогда еще человеку не удавалось так быстро выводить диву из себя; но тут был особый случай, эпитетов приличных на который вряд ли найдется. Отступив ближе к Тигре, девушка уже было хотела прижаться к ее плечу, но интуиция убедила ее остаться в приготовленном положении; когда решаешь помогать новоявленному психу, спать противопоказано. - Теперь это не Алекс, твои потаенные опасения верны как никогда. Будь начеку, прошу тебя, - ментально потревожив демона, девушка поблагодарила его за безопасную доставку на место, после чего вновь приняла неподвижную позицию; вновь ожидание, но на этот раз в сторонке она стоять не собиралась. Нужен только повод, дабы впихнуть свое «фя» в здравые умы не всех присутствующих.
Apollon: На столе стояла коробка. Самая обычная, небольшая, из дешевого серо-бурого картона, который получается после вторичной переработки бумажных отходов. Но от коробки исходил сильнейший магический фон и потому, немного покружив вокруг, Десмонд решил все же рискнуть и открыть ее. Внутри лежал револьвер. На вид ничего необычного, системы Браунинг, он лежал на дне, и тускло поблескивал вороненым боком. Рядом белел сложенный пополам листок бумаги. Десмонд с нескрываемым любопытством потянул оружие из такой неказистой кобуры.. А через мгновение взвыл и выронил пистолет обратно. Тот упал с глухим стуком и Дес мог бы поклясться, что следом послышалось явственное шипение. - Так, только заговоренного пистолета мне тут и не хватало! Ну что за манера, оставить на видном месте и не предупредить ни на йоту! – Дес зло потряс рукой в воздухе - вся покрытая волдырями ожогов, она заживала крайне медленно, видимо в заклинание окружавшее «подарок» входила составляющая, угнетающая регенерацию. Демон подул на руку, потом пошел, порылся на полках в поисках заживляющей мази, а когда вернулся, вспомнил о записке лежащей вдоль одной из стенок коробки. Не желая второй раз наступать на одни и те же грабли, Десмонд решил извлечь листок в толстых, драконьей кожи перчатках, и с помощью пинцета – пальцы на правой руке до сих пор дергало от боли. Но как оказалось, такие тщательные приготовления были излишними – на листке знакомым, резким, то и дело срывающимся в готический, подчерком было написано: Десмонд, это пистолет «Дыхание». Сейчас он под властью сильнейшего затормаживающего заклятья, однако, создан он был для того, чтобы бороться с любым проявлением божественного, как с той, так и с другой стороны. То есть вы с Протео одинаково смертны перед ним. Поэтому, сын, я хочу, чтобы ты разобрался в магии его окружающей и смог вплести в нее свое имя. Принцип примерно тот же, что и в охранных чарах вокруг Поместья, надеюсь, ты еще помнишь, на чем они основаны. И прошу тебя, будь аккуратен, эта вещь действительно опасна. Внизу стояла подпись, слитная, четкая с буквами Л и Т в плавном росчерке. - Замечательно.. Только поздно, па, руку я уже обжег.. и это он еще в заморозке, а иначе, что? Кисть мне просто оторвало бы, да? Хмм.. Дыхание говоришь.. Пойду, почитаю сначала. Где-то он же должен упоминаться.. Не иначе бен Джян постарался, я имею в виду именно заклинание, пистолетов же тогда еще не было.. Тогда, в лучшем случае, на мечи и щиты можно было ставить подобное.. Десмонд с головой зарылся в литературу и провел два прелюбопытнейших дня наполненных древними чарами, прогрессивными разработками более современных волшебников и ожогами, в качестве наказания за неаккуратность. Он победил заклинания. Он «вписал» себя в них. Он смог взять в руки заговоренное оружие и даже, однажды, пустить в ход, в одном из потусторонних измерений. После многих ожогов, осечек и просто отказов служить. После шипения и воплей, и кто бы мог предположить, что пистолет может издавать такие какофонические звуки! После бесчисленных заживляющих составов и мазей, Десмонд смог доказать что он достоин доверия, оказанного ему отцом. А сейчас он проходил через новое испытание. Испытание, которое носило имя Джокер и на самом деле, было таким же наносным, как и те чары на пистолете. Алекс, настоящий Алекс, друг и почти брат стал оружием в руках демонов. Они с отцом создали свое «Дыхание» и пустили по волнам беснующегося в агонии мира. Трэнтон устало потер лицо ладонями и ласково улыбнулся очнувшейся возле него богине. То, что она вдруг решила принять другой облик тоже не особенно удивляло, для демонов это в порядке вещей, а боги, они такие же, разве нет? И перестал вдруг улыбаться, радушие на его красивом лице поблекло, а после и погасло вовсе, стоило ему услышать упрек в свой адрес. - Давайте мы не будем сейчас разбираться, что я сделал, а чего не сделал для своего – делая ударение именно на этом слове, тихо, но уже с тенью металла в голосе, произнес Десмонд - друга. И кстати, именно он отправил меня спасать вас из этого напичканного газовыми бомбами склада. Что-то я не заметил там других спасателей, мм? Демон вдруг оборвал свою пылкую речь и наклонил голову, явно к чему-то прислушиваясь. Он неосознанно потер правую ладонь, будто прогоняя остатки былой боли… и неспешно заговорил вновь, будто отвечая, на скорее риторический вопрос Джеймса: - Дальше.. а дальше мы спросим совета у вот этого голого весельчака, что идет к нам. Алекс, ну на кого ты похож, а? Дес поднялся со ступенек, на которых сидел и с еле сдерживаемой улыбкой направился к появившемуся из недр подвала Вивальди. Он мог сердиться и досадовать на Алекса за произошедшее, но.. но ведь он был его другом. А те долгие часы, что провел демон, гадая все ли прошло гладко в момент взрыва? А получился ли, не сбился ли загаданный заранее переход? Демон остановился посреди церковного прохода, на миг замер, и вдруг заговорил бегло, быстро, подкрепляя свою речь несколькими пассами рук. Одежда, разноцветным дождем стала появляться с разницей в мгновение. Дес собрал ее всю и зелено-фиолетовой стопкой протянул Вивальди: - Оденься, здесь холодно. Я рад что ты вновь с нами, Ал.. и.. – Дес будто смутился, несколько растерянно улыбнулся и смущенно, оттого что не понимал происходящего, взглянул другу в глаза: - мне кажется или у тебя в .. эмм.. кармане что-то лежит? Горячее?
Gamer: Смерть. Шесть букв, которые пугают людей. Говорят, перед смертью человек видит самые красочные моменты его жизни, как будто смерть дает увидеть человеку, как он прожил свою жизнь и дает спокойно умереть. Люди смертны, у них нет регенерации, нет никаких способностей, и они прекрасно живут. Убийцы, воры, насильники и прочая мерзость, которая вскоре попадает в ад не успевает осознать, того кем они стали. Конечно же, слабаки быстро идут на корм более сильным, может в этот момент они вспоминают, кем были, но вряд ли. Смерть вампира ничем не интересна, просто материя исчезает и все. Они не видят переживших моментов своей не столь длинной жизни, лишь глаза закрываются, и ничего нет кроме темноты. В этом мире никогда ничего не бывает просто так. Почему? Ответ прост как никогда. Было бы скучно. Если все идет гладко, без забот и проблем, то со временем даже это надоедает. Природа человека устроена так, что ему постоянно нужно чем то заниматься и что-то познавать, причем это что-то должно быть в новизну. То, что Стар изменила облик, мало чем могло удивить Геймера. Ведь он сам актер и часто меняет лица. Правда для этого ему требуется гораздо больше времени, нежели Афродиите. Приходилось торчать по несколько часов в день в мастерской. Искусство требует терпения и времени. Шмыгнув носом, глаза актера пробежались по местности, как бы оценивая обстановку. - А дальше - мы завоюем мир, - внезапно позади послышался голос ЛжеДжокера, смех которого, вскоре, распространился по всей церкви. "Забавно.." - Джеймс аж вздрогнул от веселого хлопка двери. Если ж от него начало гудеть в ушах, то от смеха клоуна пошел звон. Вампир поморщился. Демон сказал несколько слов в адрес Джокера, но Геймер молчал, не желал напрягать свои голосовые связки, а лишь легко зевнул и уселся поудобней.
Bombist: Облизнув губы кончиком языка, француз нахмурил брови и некоторое время молчал, уставившись непонимающим взглядом на демона. Повернув голову в сторону и оглянувшись, будто за спиной мог кто-то стоять и именно к нему обращался Десмонд, клоун собрался было что-то сказать, но мысль с диким ревом ужаса выбежала у него из головы и он продолжил молча пялиться на демона. О том явлении, которое в данную минуту охватило клоуна, обычно говорят: "комп, сука, опять завис!" - Ты это о чем? - француз снова облизнулся, хотя это никогда раньше не входило в список его привычек. То ли подражание Джокеру перешло все разумные нормы, то ли появившиеся на лице шрамы сами к этому манили, растягивая рот в постоянной радужной лыбе. - Мм? Прищурившись, клоун стал постепенно возвращаться в реальность и проследил взглядом за кивком головы демона, который указывал на мешковину, которой француз все еще прикрывался и в которой попутно прятал давно приобретенный револьвер. Наконец поняв, о чем идет речь, клоун расслабленно распрямился и стал заметно выше, чем был минуту назад. Перехватив взятую у Десмонда стопку клоунской одежды и зажав ее подмышкой, француз попытался всем своим видом показать, что это не стоит внимания и отдельных разговор. Так как обе руки у него были заняты, изобразить жест "махнул пренебрежительно рукой" не вышло, зато лицо, напоминающее картины Дали из-за размазанного грима и шрамов, скривилось в незатейливой геометрической фигуре под названием многоугольник. Уже развернувшись и глазами выискивая место, где можно спокойно переодеться, при этом не раскрыв наличие в мешковине припрятанного револьвера, француз невнятно пробормотал: - Перед уходом забежал в гримерку Опры. Хотел вещицу на память. Спер утюг. В поле зрения попалась исповедальня, куда француз и поспешил уйти от расспросов любопытных напарников. - Да, наколдуй костюм еще Сойеру и ...погоди... че тут Нетти делает-то? Француз застыл на месте, удивленно таращась на свою младшую сестру, которую вроде как не звал в компанию плохих ребят и совсем не собирался вмешивать в это клоунское дело. Впервые за долгое время в голове француза щелкнуло что-то, отдаленно напоминающее голос совести или просто человеческую, нормальную эмоцию. - Оденусь и поговорим, - заговорив своим обычным голосом, без ужимок и насмешек, француз скрылся в исповедальне и, аккуратно положив зажатый в мешковине револьвер, выбрал из стопки одежды штаны и надел их. Пожалев о том, что нет под рукой ничего, что сошло бы за кобуру, клоун заложил револьвер за пояс и стал быстро застегивать пуговицы рубашки. - Десмонд, ты ведь можешь призывать предметы? Мне нужна моя камера - она находится в моей, спальне, под кроватью. Черная коробка, перевязанная скотчем, - обратился к демону француз, выглянув из исповедальни. Борясь с пуговицами зеленого жилета, он избегал смотреть на сестру. - Этого описания достаточно? И Сойер, ему понадобится костюм Риддлера. Харли Квин, я так понимаю, успела сбежать с праздника? Француз не был удивлен отсутствием клоунесы. Хмыкнув, он надел пиджак и ладонями загладил волосы назад, отчего руки у него стали такого же зеленоватого цвета. Снова исчезнув в исповедальне, чтобы вытереть руки о ненужную больше мешковину, клоун появился через несколько секунд. На руках у него уже были белые перчатки. - Тигра, тебе придется сыграть в костюмированных уродов вместе с нами и заменить ее. Харли Квин и Эдвард Нигма перед объективом камеры, говорящие о том же, о чем говорил Джокер на шоу Опры - это должно взволновать город еще больше. Только на этот раз без заложников. Ты ведь сможешь сыграть любителя загадок, Сойер? Никто из присутствующих не заметил, когда именно француз рванулся с места, зачем и куда, но каждый почувствовал дуновение ветра и колебания воздуха. Кто-то, кто был быстрей людей и многих мутантов, успел уловить сильно смазанное движение чего-то фиолетового и полосы, оставляемые за пятном. - Только не говорите людям, что я жив. Пусть пока я останусь для всех жертвой собственного безумия. Сойер, на стене видишь набор букв? Ее нужно будет показать крупным планом и объяснить, что там спрятана загадка и имя человека, который будет убит ровно через 24 часа. Начинай входить в образ. На стене была надпись, прочитать которую было невозможно, если хорошенько не поломать себе голову. Каждая буква надписи была красная, но по яркости сильно отличались друг от друга. Ahmh zm]cvl Hx.hjcz g]j]’]xew ‘ Hyzsk sef yhxszcwf @gjz’weuchmh h.xhjz@& На каменных плитах под словами валялись два серых пятна с длинными хвостами. Качнув головой, подзывая к себе сестру, француз отошел в сторону. У его напарников было чем себя занять. - Прозрев, я стал видеть хуже, - убрав руки в карманы, пробормотал клоун. Ему не хотелось, чтобы каждое его слово слышали остальные, но скрыться от их суперспособностей было невозможно. Его перчатки были окровавлены и через некоторое время через ткань пиджака проступили пятна. В надписях, сделанных крысиной кровью, есть свои минусы. - Это ты или не ты? п.с. после меня пишет дес и переносит к себе камеру. камера необычная, ее не нужно подключать к каким-то проводам и аппаратуре - она сразу транслирует записываемое на телевидение, поэтому обнаружить, откуда идет запись, невозможно. дальше произвольный порядок, но в своих постах сойер и тигра должны уже активно выступать в образах перед камерой. если есть вопросы или поправки, говорите.
Apollon: Алекс опять выкрутился. Этим своим причмокиванием и облизыванием губ и шрамов, он раздражал неимоверно, а его манера, замерев и наклонив голову прислушиваться к одному ему слышным мыслям и голосам, вызывала единственное ответное желание — крепко взять за шиворот и встряхнуть, чтобы вытрясти из него всю эту муть без остатка. … Какой утюг? О чем он? Ааа, наверное, он подумал, раз я сказал горячее, то.. на самом деле под этим понятием я имел в виду жизнь... У него в кармане что-то лежит, но почему-то я не могу это что-то засечь, некий магический артефакт, определенно, амулет, может, какой... А то, что я его «не вижу», говорит лишь об одном — он заговорен от демонов. И он лежит у Алекса в кармане, ну-ну... Полуголый клоун ушел переодеваться в исповедальню, но и оттуда продолжал увещевать своих напарников. - Призывать? Для этого мне нужно хотя бы раз увидеть или пощупать этот предмет, чтобы остался слепок ауры, Санни. Если нужна вполне конкретная черная коробка, а не какая-нибудь вообще. Я лучше сам схожу к тебе домой и принесу сейчас.. - Десмонд подошел ближе к дверце маленькой комнатки, где раньше осуществлялось таинство отпущения грехов, а теперь заперся псевдоДжокер, которому хорошая епитимья отнюдь не помешала бы. - Алекс, обещаю, я не буду заглядывать никуда, кроме как под кровать и трогать что либо еще, кроме коробки с камерой... Все, пошел. Трэнтон подождал несколько мгновений, не возразит ли против такого несанкционированного проникновения в свое жилище его старший товарищ, но так ничего и не дождавшись, шагнул в Переход. Несколько временно-пространственных пролетов пустоты.. Вот ярко-белый, ослепительный след Вивальди, он был здесь, вот здесь и вон там.. Там, где он был еще собой, отпечаток, остаточный хвост его ауры — четкий, ясный и кристально прозрачный. А вот тот, что шел из клиники, или, тем паче, из телестудии... Этот отголосок был уже замутненный, тусклый и с какими-то рваными завихрениями... Демон поморщился, такую душу интересно поймать, забрать себе для коллекции, ишь как кружит и волнуется, но жить с такой... Вздохнул, Дес, прикрыл глаза и сделал еще один шаг — вышел в самой обычной квартире, самой обычной панельной многоэтажки. Квартира стояла холодная и неуютная, все свободные поверхности покрывал серый налет пыли, а под дверью лежала уже целая горка нераспечатанной корреспонденции. Десмонд с интересом покрутил головой, он здесь никогда не бывал раньше и сейчас ему стало интересно, как и чем живет Александр. Какие книжки стоят на его полках, какие приправы он использует на кухне, складывает ли аккуратно вещи и есть ли у него цветы на подоконниках. Но, с другой стороны, он же обещал взять только коробку и все... Дес вздохнул: « То же мне.. демон называется! Если ты немножко походишь и посмотришь здесь все вокруг - никто не узнает! Нет, я обещал Алексу.. Ты демон, тебе по статусу положено хитрить и всех обманывать.. Не Санни. Все. но.. Все, я сказал!» Поругавшись с самим собой, Десмонд решительно двинулся в сторону спальни. Там, стараясь особенно не глазеть по сторонам, опустился на колени перед кроватью и заглянул по нее. В обнимку с пушистыми клубочками пыли, там стояла небольшая черная коробка перемотанная скотчем. ...Так, Десмонд, кажется сегодня ты попробуешь себя в роли оператора.. Все, уходим. С коробкой подмышкой, демон поднялся и, прощальный раз окинув взглядом самую обыкновенную комнату в бело-зеленых полосатых обоях.. .. я уверен, что это не Санни их выбирал.. отправился обратно к друзьям. То, что происходило дальше, больше напоминало съемки бездарной школьной постановки, но с бюджетом бестселлера-сериала. Трэнтон, вообразив себя режиссером, костюмером, и гримером одновременно, вывалил перед Джеймсои и Девушкой-Тигрокошкой массу разнообразных моделей, но, по сути своей, одних и тех же костюмов. Вампиру — зеленую двойку и фиолетовый котелок с тросточкой, а Грир — кукольные платьица и шутовские колпаки. И если здесь еще были разногласия по поводу одену или не одену, то гримировались будущие артисты уже более спокойно и вдумчиво , никому не хотелось светить своим настоящим лицом перед многомиллионной аудиторией. - Итак.. Алекс, мы готовы! Начинаем, да? Десмонд взял в руки камеру и, прицеливаясь, навел ее на двух преобразившихся уже одаренных: - Давайте, ребятки, порвите их.. Расскажите про загадку, про то, что если ее не разгадают, вокруг начнут гибнуть люди, а один молодой демон примется ходить вокруг с метафорической корзинкой и собирать их просто горстями , не иначе...Так, Все — бормоча все эти наставления себе под нос Дес, наконец, покончил разбираться с настройками камеры. — Итак, серия номер один: «Загадка на стене», в главных ролях Загадочник и Харли Квин, дубль первый. Свет! Камера, мотор.. и-и-и.. Начали! Демон нажал кнопку записи и навел объектив камеры на новоявленных артистов.
Network: Разговор между двумя особами абсолютно идентичной наружности был весьма неприятным; одна была возмущена происходящим, мечтая о смерти другой, которая, в свою очередь, вела себя обыденно – высокомерно, уверенно и довольно спокойно. Сущность богини была не так проста, как могло показаться на первый взгляд в силу ее легкомысленного нрава. План, вернее, действие, совершенное по наитию, не было волей самой дивы – то было таинственное деяние ее неземных дарований, однако Афродита ничуть не поразилась подобным событиям; для нее выход в небытие, перемена мест и прочие манипуляции – дело обыденное, даже немного нудное. Она действовала по воле чувств, эмоций и своей интуиции, которая шептала своей обладательнице порядок предстоящих действий. Виктория всегда слушала голос своей души, верила ему, но проблема по-прежнему была не решена. Девица, чью внешность Венера ненароком переняла, желала взорвать кого-нибудь – слушать ей хотелось меньше всего. Но богиня не богиня, если она не применит свои хитрые, изощренные приемчики, вроде удара в самое слабое и открытое место. В случае с этой странной мутанткой достаточно было вымолвить одно имя, как ситуация тут же перешла под полный контроль Афродиты. Теперь Сара Вэйл была готова к полноценному ментальному общению в мире человеческих эмоций и мыслей. Впрочем, Стар презирала растянутые беседы бесплотных духов – она неистово обрадовалась некоторым псионическим способностям своей новой подопечной; идеи Виктории никогда не отличались особой добротой, вот и сейчас она не сделала для сестренки Санни исключения. Одной волной отправив нужные воспоминания в голову Сети, Венера совершила своеобразный магический ритуал, после чего открыла глаза. Никакой церкви, пыльных стен и странного запаха – только тир перед глазами. Ерунда-ерунда-ерунда. Померещилось. Открою глазки, никого не увижу, кроме Лауры, посмеюсь и продолжу палить по мишеням. Похолодало только, и… Отказываясь прозреть по-настоящему, девушка сделала неуверенный шажок назад, после чего прислушалась: рядом было несколько человек, скорее всего меньше пяти; происходило нечто странное, слова, сказанные незнакомым ей молодым человеком, были более чем ненормальными, голоса остальных тоже были неузнаваемыми; вокруг холод, под ногами нечто более твердое и неровное, нежели паркет. Нет-нет, это паранойя. Ни за что не открою глаза. Это все галлюцинации, вызванные таблетками, которые я не трогаю уже около месяца. - …погоди... че тут Нетти делает-то? - На тебя любуюсь. Глаза были широко открыты. Лицо белое, словно его старательно обмазывали мукой на протяжении пары недель. Все было правдой – до последнего слова и воспоминания; таинственная знакомая вновь продемонстрировала Саре свою честность и великодушие, не став скрывать подробностей о сложившейся ситуации. Вэйл испытывала жгучее, режущее желание наорать на дорогого ей человека, впечатать его в стенку, лишить суперспособностей, а после прочитать чувственную лекцию, что мол забыл, пропал и делами занимаешься опасными, не просветив сестру. Только все осталось внутри. Как обычно, одаренная не смогла и слова плохого сказать Александру; даже странная обида прошла, ведь она так соскучилась. Пришлось ей стоять на месте, изо всех сил натягивая на побледневшее лицо жалкое подобие легкой равнодушной улыбки, и ждать, пока Бомбист закончит свои кровавые дела и подойдет к ней. Тигру она узнала сразу – второй такой на свете не существует; виделась она с ней всего пару раз в энном месте, но впечатление осталось весомое, причем очень и очень хорошее. Остальные же члены команды француза были ей незнакомы, что немного пугало и завораживало девушку одновременно. Не удержавшись от улыбки темноволосому высокому парню, Сеть сдержанно кивнула остальным присутствующим. Они наверняка были в некотором недоумении. - Виктория просила извиниться. Ей срочно потребовалось удалиться по небесным делам. Стало жутко неловко: не перед присутствующими, а перед собственной совестью. Благо Бомбист выловил для нее минутку в своем напряженном графике. Медленно шагая за ним, Сара думала, что скажет ему, как возразит, перескажет ему тот странный разговор с Викторией; вероятно, еще будет лепетать про то, что она – очень полезное приобретение для него самого и команды. Встав рядом с братом, Нетти все-таки поняла, что ругаться она не хочет совсем: скорее помириться и порадоваться тому, что ей наконец-то удалось найти его спустя такое долгое время. Полгода они не виделись, может, даже больше. - Я, - вымолвила она с некоторой хрипотой, - Правда, самой не верится, что удалось переместиться: чужая магия – вещь ненадежная. В любом случае, я здесь, чтобы помочь тебе и быть рядом. Как же я соскучилась. Чертовски обидно, что ты не слышишь мои мысли. Говорить старалась тихо, дабы никто не почувствовал изменений в непоколебимом псевдо-Джокере; только вот улыбка все равно продолжала светиться на ее лице – такое не вырежешь. - В курс происходящего меня ввели, сделаю все, что потребуется, без лишних вопросов. Как всегда. - Обещаю.
полная версия страницы